И тут началось такое, что даже ему и представить-то было трудно, не то, что видеть наяву. Прямо перед Свинцовым, как чертик из коробки, вырос гражданин с усами и с бородкой. И гражданин этот, ни слова не говоря, ткнул «доктора» в живот ножом. Глаза у человека со шрамом сверкнули красным огнем, засаленные занавески на окнах вспыхнули, лампочку под потолком разорвало вдребезги. Руки «доктора» сомкнулись на шее Козлова. Ипполит Ипатьевич захрипел. Тогда в палату, толкнув Осиела, влетел Серебряков.— Виталий… — начал было ошалевший Шипов, но Серебряков схватил его за руку и буквально выволок из палаты. Он потащил Николая по коридору к лестнице. По пути они чуть ли не сшибли ничего перед собою невидящую медсестру. Та никак на них не отреагировала и продолжала измерять шагами лестничную площадку.У входа в здание стоял сорок первый «Москвич» белого цвета, за рулем которого сидела бледная девица с голубыми глазами. Виталий также молча толкнул Николая на заднее сидение машины, сам же сел рядом с девушкой.— Вельда, поехали, — только сказал Виталий. Машина дернулась и выкатила за ворота.— Я всё же хочу знать... — только и успел произнести Коля, как машина резко затормозила, и его бросило вперед. Лобовое стекло разбилось, — это в него попал окровавленный круглый предмет. То была отрезанная голова Ипполита Ипатьевича Козлова.Последнее, что увидел Шипов, перед тем, как потерять сознание, — это маленького человека в белом перемазанном кровью халате со шрамом на правой щеке. Колени Свинцова упирались в бампер «Москвича», а в горле торчал окровавленный длинный нож, который до этого успел побывать у него в животе. Сидевшая за рулем девушка отреагировала для особы женского пола весьма быстро; она вытащила откуда-то револьвер и выпустила все шесть пуль в голову Свинцова. Кровавое месиво, оставшееся вместо головы, открыло разорванный рот и крикнуло, разбрызгивая кровь по сторонам:— Мы еще свидимся.Человек лицом упал на капот, разбрызгивая кровь и мозги во все стороны. Нож, всё еще торчавший из горла, с треском вошел по самую рукоять, разорвав артерию. Кровь брызнула фонтаном и залила изрешеченное пулями лобовое стекло.Потом заорала вся улица, а Шипов отключился. Глава XXIVБЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ Это просто невозможно; Мир безумен? Так и есть! Как, скажи мне, это можно Не свихнувшись перенесть? В шесть часов вечера в палату номер триста тринадцать больницы, что на Ново-Вокзальной улице, вошел человек лет этак сорока. В четырехместной палате было вполне уютно, если не считать решеток на окнах. Две кровати у двери оказались не заняты. На той, что находилась справа, спал маленький старичок, а на той, что — слева, лежал с открытыми глазами обросший щетиной сорокалетний мужчина. Он посмотрел на вошедшего равнодушным взглядом.— Вы — Николай Андреевич Семечкин? — задал свой первый вопрос вошедший.Взгляд Семечкина (а это был именно он) оживился, но не на много.— Я, — несколько равнодушно отвечал он.Незнакомец взял табурет, стоявший у стены, и поставив его поближе к Николаю, сел. Потом он порылся во внутреннем кармане собственной куртки и достал сложенный вчетверо лист бумаги. Развернув его, показал Семечкину со словами:— Ваше?Семечкин приподнялся и сел на кровати, оперевшись спиной о подушку и вытянув ноги.— Мое, — так же равнодушно сказал он, даже не смотря на листок.Незнакомец спрятал лист обратно и вновь спросил:— Всё это правда?— Зачем вы пришли? — вместо ответа сказал Семечкин.— Разобраться, — был ответ. Незнакомец решил представиться. Он вынул документ и раскрыл перед Николаем Андреевичем.— Майор Сидоренко, — сказал Николай. — Вы были у меня на квартире?— Да, были, но ничего не нашли. Пыльно и пусто. Всё на месте. — Ответил майор Сидоренко. — А где ваша жена?— Не знаю. Меня отсюда не выпускают. Считают сумасшедшим. Почему вы вообще здесь?Сидоренко ответил:— Не только вы написали заявление, но еще и Прасковья Федоровна Шмакова. Ваши заявления очень похожи. И еще скажу вам одно: недавно убили бородатого, Козлова. Отсекли ему голову. Вот это-то нас и заинтересовало.Взгляд Семечкина немного просветлел. Он потер руки и произнес язвительно:— Зашевелилась наша самарская милиция, когда главного негодяя убили.— Я не из Самары, — сказал следователь, — из Москвы. И вы нам нужны для дачи показаний. Мы обещаем, что вы скоро отправитесь домой, но прежде побеседуете с нами в отделении.Семечкин усмехнулся:— Как же я отправлюсь домой, когда они меня не пускают?— Вас сегодня выписывают.— Тогда везите меня отсюда. — Семечкин поднялся. — Я вам дам любые показания, только увезите меня из этого дурдома.Через пятнадцать минут машина милиции с Николаем Андреевичем Семечкиным остановилась у крыльца управления.В кабинете, где должна была состояться дача показаний, Семечкин увидел Шмакову, Просвиркина, а еще несколько незнакомых лиц в погонах и без. Руководил всем майор Сидоренко. На самом деле, как оказалось, дачи показаний, как таковой, не состоялось, а требовалось составить портреты подозреваемых. Тут же находился художник, который и принялся на листах, висевших на стене, рисовать портрет за портретом со слов свидетелей.К десяти часам вечера всё закончилось, Сидоренко сложил все листы, поблагодарил всех присутствующих за содействие и в заключении добавил:— Мы еще не раз увидимся, чтобы уточнить некоторые детали, а сейчас вас всех развезут по домам.Когда Сидоренко, Просвиркин и еще несколько следователей, участвовавших в расследовании этого запутанного дела, остались одни в кабинете, майор сказал:— И что вы на это скажете?— Я немало удивлен, — сказал один из следователей, молодой лейтенант, — всё это смахивает на какую-то дьявольщину.— Сатанисты, — произнес Просвиркин, — или, как еще их там называют. Все газеты просто пестрят заголовками. Приписывают всё новые пакости этой легендарной шайке. Правды там и на грош не наскребешь, а вранья — можно черпать половником.— Самое удивительное из всего, — сказал Сидоренко, — то, что никого из них живым еще не нашли. А один умудрялся воскресать. Как это он проделал, даже эксперты не знают. И, хотя мы живем в современном обществе, это как-то не вяжется с нашими атеистическими взглядами.В кабинет вошел молодой сержант и доложил:— Найдена гражданка Семечкина, — он посмотрел на телефонограмму и продолжил, — Клавдия Ильинична. Она находится в селе Малая Малышевка у своей матери в доме.— Ну и?.. — спросил, ожидая продолжения Сидоренко.— Ее допросили, и через несколько минут придет факсом протокол. — Завершил сержант.— Как придет, — произнес майор, — мне тут же.— Да, — сказал сержант и вышел.— И еще одна пропажа нашлась. — Сидоренко поднялся со своего места во главе длинного стола. — На сегодня это всё. До завтра.Все стали расходиться. А майор задержал на минуту Просвиркина и спросил:— Вы поставили охрану возле тела этого маленького человека?— Да. Двое дежурят в морге, — отвечал капитан.— Надеюсь — они не заснут.— Нет.— Добро. Ну, — майор протянул ладонь Просвиркину, — до завтра.Просвиркин пожал руку и вышел вон из кабинета, решив направиться в морг.«Надо же, — думал он за рулем, — сгорела наша анатомическая лаборатория. И это случилось за неделю до всей чертовщины. А ведь виновника пожара до сих пор не нашли. Несчастный случай». До «Семашко» доехал на удивление быстро; на всех светофорах горел зеленый свет, когда он проезжал их.Два сержанта сидели в морге на стульях и играли в карты. Когда Просвиркин вошел, они, соскочив, вытянулись по стойке «смирно».— Сидите, — сказал Иннокентий Алексеевич, — где труп?— В холодильнике, — ответил длинный, почти двухметрового роста, в отутюженной форме сержант, тасовавший колоду. Второй усмехнулся:— Вы всерьез думаете, что он встанет?Он был небольшого роста. Дешевая сигарета уже потухла и висела, прилипшая к нижней губе. Лицо было сплошь все покрыто прыщами, а волос на голове почти не было.— Я ничего не думаю, — произнес Просвиркин, — во что играем?— В «чирик Чирик : карточная игра.

», — ответил длинный.— Раздавай на меня. — Просвиркин взял стул и сел. После снял трубку с телефона, набрал свой домашний номер. Прозвучало восемь длинных гудков прежде, чем на том конце сквозь какой-то шум послышался женский недовольный голос:— Слушаю…— Ир, я задержусь на работе. Меня не жди. Вернусь утром, — сказал Просвиркин.— Спасибо, — язвительно проворчала Ирина Александровна, — что за весь день один раз соизволил позвонить.— Всего хорошего, — сказал торопливо Иннокентий и нажал на рычаг. * * * Виталий перевернулся на правый бок. Сон не шел. Мысли, как песок в буре, проносились со сверхсветовой скоростью. Серебряков не мог спать. Он наконец-то осознал, что с ним происходит. Он наконец-то понял, кем он стал, и что стало с его судьбой неделю назад, в четверг, шестого февраля. «Мне двадцать один год, — думал он, — и мне очень трудно, несмотря на все мое здравомыслие, принять невозможность обыкновенного существования. Было бы лет на десять меньше, я бы не удивился, встретив Сатану. А теперь… А что, собственно, теперь? Я — наследник одного из самых могущественных существ на Земле. В моих руках власть и, в общем-то, неограниченные возможности».— Власть, — произнес он вслух, как бы пробуя слово на вкус, как бы пытаясь ощутить нечто сверхъестественное на кончике языка. Но ничего из ряда вон выходящего он не ощутил и поднялся с дивана. «Только вместе с властью тебе, дорогой мой, — пронеслось у него в голове, — досталась отнюдь не превосходная репутация… Да, что точно, то точно».Тут затрещал телефон в прихожей. * * * — Что ж, дражайший Николай Андреевич, я думаю, что вы не излечились, — говорила мерзкая рыжая личность, сидевшая напротив Семечкина за столом, — первое, что вы сделали, как только попали в квартиру, это кинулись к кошельку, а затем побежали в ларек за водкой. Дорогой мой, это уже ни в какие ворота не лезет. Я подозреваю, что у вас патологическая зависимость от алкоголя.— Что и говорить, — заявил попугай, бегавший по столу и уничтожавший остатки шоколада, — пропащий вы человек, Семечкин.Николай Андреевич не знал, как себя вести, но он был почти уверен, что на сей раз так просто они не отстанут.Объяснимся: Николай Андреевич, как известно, был доставлен вечером из управления домой, а, попавши о квартиру и не обнаружив там никого, решил оторваться. Он взял денег на литр водки и отправился за нею в находившийся неподалеку ларек. Сначала подумал, что литр — это все-таки много, а после того, как каким-то необъяснимым образом одна бутылка осталась лежать на пятой ступеньке второго пролета лестницы в виде осколков и разлитой ароматной жидкости, Семечкин похвалил себя за предусмотрительность. Но не донес он и вторую бутылку до квартиры, точнее ее содержимое, которое от горя по утраченной водке, отправил безо всякой закуски в пустой желудок. Как только он переступил порог квартиры, желудок тут же свело судорогой, и водка отправилась в обратное путешествие. Семечкин еле успел добежать до унитаза. После попытался вскипятить чай. На кухне его и застукала Вельда, когда он тыкал потухшей спичкой в шипящую газом горелку. Как только Николай Андреевич увидел Вельду, он немедленно отключился.Семечкин посмотрел безнадежным взглядом на Виконта. Взглядом таким, каковым смотрит приговоренный в глаза палача. Только де ла Вурд палачом не был, а был этаким судиёй, предназначенным избрать меру пресечения Семечкину. «Судья» посмотрел пристально в глаза Николая Андреевича и изрек свой приговор:— Как неисправимый алкоголик вы приговариваетесь к ссылке.Тут Андреич приготовился к самому худшему, в его памяти всплыли смутно сохранившиеся события о прошлом своем «приговоре».Но в дело ввязался попугай. Он перелетел со стола на канделябр и заорал:— Протестую, это беззаконие! Подсудимый имеет право на последнее слово.— Ты что, адвокат? — рявкнул птице де ла Вурд, — или тебе не терпится покуражиться за его счет?— Адвокат, не адвокат, — возмутился Цезарь, — а я требую, чтобы приговоренному дали последнее слово!— И оно ему будет предоставлено, — согласился Виконт. — Ну так ваше последнее слово? — обратился он к Семечкину.— Куда меня отправляют? — выдавил из себя Николай Андреевич, понимавший, что это лучшее, что он может предпринять в данной ситуации.Рыжий прищурил на Семечкина правый свой глаз, как бы оценивая что-то, почесал давно небритый поросший пестрой порослью подбородок и изрек:— Ну, в общем-то, чтобы от вас в дальнейшем не было никаких сколько-нибудь ощутимых неприятностей, я вас направлю в учреждение под приятным названием ЛТП лет, скажем, на двенадцать назад. И там уж, уверяю вас, никакие ваши доносы не помогут.— Как раз в период сухого закона, — сказал задумчиво Цезарь, — хорошее наказание! Ну-с, господин Семечкин, счастливого пути. Катитесь к черту.Николай Андреевич не понесся сквозь черный тоннель, не увидел яркого света и даже не лишился сознания, как это с ним случалось в последнее время очень часто, он просто оказался в белой незнакомой палате, откуда и должно было начаться его излечение. Скажем, что имя его никоим образом не изменилось в подсунутых Виконтом документах. Семечкин не успел как следует осмотреться, как в палату зашел пожилой человек в белом медицинском халате и белом же колпаке. Доктор сказал:— Ну-с, товарищ Семечкин, пройдемте на процедуру.Семечкин, до крайности обозленный новым положением, выразил свой протест всем известной фразой, упомянув тамбовского волка. Потом сделал выразительный жест, показав «белому колпаку» средний палец и сказав что-то на английском языке. Доктор естественно жеста не понял, а принял это к сведению, отметив, что больной явно не в себе.Всё же Николаю Андреевичу пришлось сняться с табуретки и пройти за доктором.Дальнейшие приключения Семечкина в освещении не нуждаются, ибо в них не было ничего интересного. Скажем только, что мера, принятая Виконтом, дала в последствие совсем не плохой результат.За столом появился пребывавший где-то до сих пор Леонард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42