Первая попытка оказалась неудачной, кровь от поверхностного надреза потекла по руке.
Она попыталась еще раз, терпеливо отыскивая вену и рассекая кожу, пока действительно не увидела сосуд. Было трудно подцепить его – он скользил, – но вскоре она смогла сделать это.
Когда вена была вскрыта, мощный поток крови хлынул в воду. Завороженная, она наблюдала ритмические выбросы крови, извергаемые толчками сердца.
«Вещи, которые сейчас представляются самыми страшными и ужасными, покажутся нашим внукам смешными. Они будут смеяться над ними, как мы над древней историей»…
Слова с трудом доходили до ее сознания, словно их подтаскивали по крутому склону.
Она сознавала, что у нее осталось не так много сил. Перенеся лезвие в правую руку, полоснула с усилием по левой. На это раз она действовала не аккуратно и тщательно, а просто воткнула лезвие и с удовлетворением увидела извержение крови, хлынувшей из большой вены.
Она уже ощущала головокружение. Бросив лезвие, она осторожно держала руки под водой, чтобы из-за свертывания крови не остановился ее ток.
На далеком телеэкране Хэл улыбался и отвечал на вопросы. Ей хотелось оставить Хэла в нелепом светящемся ящике в другом мире, оставить его в покое. На самом деле он был не в другой комнате. Он был с нею в воде, улыбался ей ободряюще и с упреком, пытаясь отвратить ее от несчастья, даже когда темно-красный поток уже засасывал ее вниз.
Его улыбка заставила ее задуматься. Не сделала она ошибку? Возможно, она нужна ему. Наверное, ей стоило жить после всего… отказавшись от своего заветного убежища, чтобы охранять его.
Но колдунья проснулась. Она поспешила назад в пещеру. И когда принц обернулся, чтобы посмотреть на нее, дракон укусил его, утащил в воду и он умер.
Откуда доносятся эти слова? Хотя загадочно происхождение, правдивость их очевидна. Сибил сразу же подумала о своей любимой фотографии Хэла в купальном костюме. На ней так выразительна была его улыбка, и вода стекала с тела как дождь из невидимых облаков. В первую минуту, как только она увидела ее, фотография подтвердила ей, что судьба Хэла не реальна в этом мире, как бы он ни пытался претендовать на что-то.
Неужели принцы приходят на землю только для того, чтобы умереть за что-то лучшее, чего нет на земле? Неужели этот парадокс плавает в этой кровавой воде вместе с нею?
Конечно, размышляла она, Хэл всегда был на шаг впереди нее, несмотря на его очевидную наивность и цинизм обжоры. Он решил стать героем потому, что знал, что герои приносят себя в жертву во имя высших целей. Неудивительно, что он смог стать таким храбрым и терпимым к мелким нелепостям политики. Он знал, что призван на землю не для борьбы за свое счастье, а чтобы своей улыбкой и голосом вселять надежду в других людей.
Сибил думала о Стюарте, о матери и об отце, о бедной Диане, об утонченной опасной Тесс, на которой Хэл, наверное, вскоре женится, – мужчины такие глупцы, – и о забытой девочке, которую он по-настоящему любил и которой отдал все лучшее. Какая комедия ошибок!
Все драконы становятся победителями, решила она. Улыбка, с которой Хэл выходил на публику, была отчасти притворной, вызванной человеческой надеждой. Чтобы поверить в будущее, мы должны отвернуться от мокрых объятий пресмыкающихся, тянущих нас вниз, ко дну самого темного озера. Для этого нужна роль героя с его актерским притворством, постоянным напряжением, вздыманием глаз к небу – и тогда прочь от преисподней.
Скажи «до свидания», принц Хэл…
Сразу же Сибил почувствовала новую боль, спазм, сильнее тех, которые были раньше. Ее тело готовилось к смерти, готовилось испустить дух.
Ее операция прошла успешно, пациенту пора умирать.
Грустно оставаться одной сейчас, лениво думала она. Если бы Хэл держал ее за руку, было бы гораздо легче.
Но он не смог бы спокойно смотреть на ее уход. Он бы боролся за нее. А она никогда не знала, как сказать ему «нет».
Пусть будет лучше так…
Скажи «до свидания»…
Красная лужа вокруг нее росла. Сибил улыбалась, когда вода покрыла всю ее целиком.
* * *
Лаура смотрела на изображение Хэла на телеэкране, сидя дома, на верхнем этаже, и наблюдая завершение пресс-конференции. Он приветствовал своих поклонников. Глаза улыбались верящим в него людям, но в них была и грусть, словно он увидел что-то более глубокое и человечное, чем то, что заключает в себе мир государственного деятеля.
Она еще не знала, насколько важна была для Хэла его политическая миссия. В эти годы страха и подозрений Хэл был единственным, способным на сдержанность и юмор, любовь к человечеству, что смогло спасти страну от действий, опасных для будущего. Он об этом говорил так хорошо.
Не замечая своих слез, Лаура выключила телевизор и стояла, глядя в окно. Сейчас она чувствовала только нежность к Хэлу. Боль от потери настолько заполнила ее сердце, что больше не ощущалась как потеря. Теперь она любила Хэла всем сердцем. Она смирилась с его уходом, знала, что ее сердце принадлежит ему и будет с ним, куда бы он ни шел. Во время их последней встречи они связали себя последним обещанием, дали последнее слово. Мучительные годы они ждали этой последней встречи, назначенной судьбой для прощания и в память об их любви.
Лаура отказалась от иллюзии, что любовь соединяет людей. Теперь она понимала мучительную иронию судьбы: любовь разлучает и разделяет, заставляя любящих расходиться и наблюдать друг за другом со стороны, со своей извилистой дороги, предначертанной капризными богами. Но если любовь достаточно глубока, какое-то искупление приходит даже с такой потерей. Это радость – отдавать душу другому, не требуя ни вознаграждения, ни возможности принадлежать ему.
Лаура не смогла усвоить этот урок в свое время и предотвратить брак с Тимом. Несчастливое супружество стало ей наказанием. Она заплатила свою цену за самый страшный грех женщины: замужество без любви.
Но теперь все было кончено. Ее жизнь в любви осталась позади, это была закрытая книга. Хотя ей было сегодня одиноко смотреть на эти странные высокие окна Нью-Йорк-Сити, которых она никогда раньше не видела, в душе ее царила гармония, очищающая пустота, вокруг которой она могла создавать жизнь. Ее будущее оставалось с ней.
Она стояла, ощущая неприветливое дыхание города, проникающее в комнату вместе с резким светом из окон, как вдруг зазвонил телефон.
Лаура поспешила снять трубку.
– Алло?
– Миссис Райордан? Я рада, что застала вас. Это сестра Джекоби из фирмы доктора Фрида. Вы были на осмотре у врача в понедельник, не так ли?
– Да, – ответила Лаура. – Что-то не в порядке?
– Не совсем. У меня неожиданные новости на основе ваших анализов. Я надеюсь, это хорошие для вас новости…
У Лауры от неожиданного предчувствия подкосились ноги. Трубка вибрировала в руке.
– Да, – сказала она. – В чем дело?
– Вы беременны, миссис Райордан, – проговорила медсестра. – По нашим расчетам уже почти четыре недели. В сентябре у вас родится ребенок.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ЯЩИК ПАНДОРЫ
I
«Вашингтон пост», 12 апреля 1964 года
«Ланкастер и Рокфеллер вступают в противоборство.
Сезон предвыборных собраний избирателей почти в разгаре. Обе партии демонстрируют уверенность в поиске непобедимых кандидатов в президенты.
Убийство Джона Ф. Кеннеди дало республиканцам шанс выхватить зубами победу у тех, кто обещал стать демократической династией. После смерти Кеннеди и после того, как Линдон Джонсон был принят как преемник президента, республиканцы стремятся заполучить сильного кандидата, чье мировоззрение будет поддержано и принято большинством американцев.
Таким кандидатом должен стать либо Нельсон Рокфеллер, губернатор штата Нью-Йорк, влиятельный республиканец, остававшийся стойким членом партии на протяжении многих лет, либо Барри Голдуотер, ультраконсервативный сенатор от Аризоны, чья популярность среди республиканцев сильно возросла за последние несколько сезонов.
Единственной помехой на пути Рокфеллера, победившего на важных выборах в Нью-Гемпшире в марте, был его развод в 1962 году с первой женой и новая женитьба на бывшей «Счастливой» Мерфи. Но Рокфеллер рвется вперед несмотря на преграду, уверенный, что его центристские взгляды и обширный опыт управления дадут ему возможность обойти Голдуотера этим летом и кандидата от демократов в ноябре.
Важная информация получена демократами оттуда, откуда ее никто не ожидал. Хэйдон Ланкастер, сенатор от штата Нью-Йорк с 1959 года и популярный национальный деятель еще с тех пор, когда он занимал официальную должность в администрации Эйзенхауэра, выиграл пять из семи туров выборов, одержав полезную для себя победу над другими кандидатами, своими оппонентами: Джонсоном, Хубертом Хамфри и Робертом Кеннеди.
Ланкастер, всеми уважаемый сенатор и автор нескольких значительных законопроектов в области внутренней и внешней политики, отличается некоторой политической странностью. Хотя он и являлся просвещенным либеральным демократом, когда дело касалось внутренней политики (он выступал с красноречивыми Доводами в оправдание билля о гражданских правах Кеннеди в Сенате в тот день, когда Кеннеди был застрелен в Далласе), он тем не менее не боялся отделить себя от антикоммунистической линии партии во внешней политике. Кроме того, он часто выступал с критикой интервенции во Вьетнаме.
Ланкастер не уклоняется от публичного выражения восхищения тем, что Дуайт Эйзенхауэр вмешивается во внешнюю политику, и из-за этого он находится в натянутых отношениях с обеими партиями. Центристские демократы подозревают его в том, что он республиканец, надевший на себя демократическую маску, в то время как сторонники жесткого курса из обеих партий видят в нем доброжелателя коммунистов. Несколько консервативных критиков предсказывали, что Ланкастер не сможет работать как президент ни с Конгрессом, ни с Пентагоном, потому что имеет с ними противоположные точки зрения по главным вопросам, например в отношении Вьетнама.
Те же, кто поддерживают Ланкастера, видят в нем достойную замену убитому Кеннеди. Как и Кеннеди, Ланкастер молод, красив, привлекателен и, кроме того, красноречивый оратор. Как и Кеннеди, он герой войны, хотя его Медаль Чести, полученная за немыслимую храбрость, проявленную в Корее, затмевает подвиги Кеннеди на его ПТ 109 во время второй мировой войны. Как и Кеннеди, Ланкастер вырос в богатой и влиятельной семье, хотя республиканцев Ланкастеров, уже давно обладавших большими деньгами, вряд ли можно сравнить с самостоятельно сколотившим свое состояние ирландским кланом политиков Кеннеди.
Интересно, что слабое место Ланкастера то же, что и у Рокфеллера: он разведен и у него есть вторая жена, бывшая миссис Уинтроп Бонд IV. Если бы общество стало на защиту его раннего брака с Дианой Столворт, то, вполне возможно, что развод Ланкастера подпортил бы его отношения с избирателями. Но первоначально по этому поводу существовали разноречивые сведения. Миссис Бесс Ланкастер была привлекательным и красноречивым компаньоном своего мужа. Обозреватели думают, что после выборов Кеннеди, первого президента-католика, взгляды публики стали более свободными. В ноябре у американцев не будет споров по поводу того, что выбирать предстоит между разведенным Рокфеллером и разведенным Ланкастером.
Битва обещает быть ожесточенной и интересной. Или Рокфеллер, или Голдуотер, оба они принадлежат к сильным организациям, выступят против молодого государственного деятеля Ланкастера, героя войны. Его особенная политическая позиция, не совпадающая с позициями всех остальных политиков, и брачные истории, казалось, только увеличили его популярность. Республиканцы чувствуют, что их шанс вырвать Белый дом из рук демократов появился раньше, чем они ожидали. Но Ланкастер, который с налета смог завоевать популярность у остальной части избирателей и стать по крайней мере равным Джону Ф. Кеннеди, если не превзойти его, может с такой же быстротой войти в список самых страшных врагов республиканцев, с которыми им удавалось встречаться за последние годы.
Разве только что-нибудь случится в ближайшее время, что запятнает светящийся ореол славы Ланкастера».
II
МУЗЕЙ СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА С ГОРДОСТЬЮ ОБЪЯВЛЯЕТ ОБ ОТКРЫТИИ ВЫСТАВКИ ФОТОГРАФИЙ ЛАУРЫ БЛЭЙК «ЯЩИК ПАНДОРЫ».
15 апреля – 1 июля 1964 года
– Ку-ку! Я тебя вижу.
Она стояла в дверях. На нее падал свет из холла, создавая светящийся ореол вокруг ее стройного тела. Ее образ был золотым и теплым, а темный силуэт ее лица только придавал очарование создавшейся картине.
Мальчик захихикал и зашевелился под своим одеялом. Он чувствовал, что на ее лице сияла улыбка, когда она направилась туда, где он прятался. Ее веселье, казалось, распространилось и передалось ему через комнату, и, несмотря на то расстояние, которое было между ними, он почувствовал ее тепло и ласку.
За дверью, с внешней стороны, к стене был прикреплен плакат, который как-то обновил их дом. Он знал, что этот плакат означает что-то очень важное для его матери, потому что она водила его в музей и показывала три большие комнаты, наполненные фотографиями, сделанными ею. Сами фотографии были для него как старые друзья, потому что он жил с ними почти столько времени, сколько помнил себя. Но те работы, что висели в музее, были увеличены до огромных размеров. В безмолвной пустынной галерее они немного пугали его.
Она продолжала медленно двигаться вперед. Такое случалось почти каждый вечер. Сначала ему было приятно слушать ее отдаленные шаги, когда она искала его в гостиной или открывала дверь серванта на кухне. Затем он испытывал восхитительное чувство ожидания, когда ее шаги становились громче по мере того, как она приближалась к нему и искала уже в холле. И, наконец, он чувствовал этот упоительный поток тепла и любви, когда она заходила в комнату и брала его на руки.
– Ты готов? – спрашивала она. – Скоро начнутся волшебные сны.
Он кивал головой.
Теперь она подошла к нему и взяла на руки. Когда она делала это, ее тень сливалась с тенью, которую отбрасывал на потолок маленький человечек, нарисованный на ночной лампе, стоявшей около его кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55