https://wodolei.ru/catalog/leyki_shlangi_dushi/ruchnie-leiki/
Иногда сны воссоздавали в его сознании образы давно минувших событий – именно так случилось и сейчас. В других случаях были связаны с его нынешними напастями, и их он тоже боялся.
Временами сны наталкивали его на мысли, «что было бы, если бы…». Такие подвохи Паскаль ненавидел. Хорошо хоть сегодня обошлось без этого надувательства. Он встал и начал слоняться по комнате. Сделал себе кофе, выпил его, закурил сигарету. Иногда работа помогала ему отвлечься от ненужных мыслей, и теперь он решил прибегнуть к испытанному средству. Потихоньку, стараясь не разбудить Джини, он вновь и вновь прокручивал пленку с записью Макмаллена, вспоминал мельчайшие детали разговора с его сестрой, читал и перечитывал газетные вырезки, посвященные персоне Хоторна. Открыв каталог, который показала ему Джини, он вглядывался в лицо Лорны Монро.
Наконец, измученный, но настроенный по-прежнему решительно, Паскаль вернулся к листу бумаги, найденному за фотографией на письменном столе Макмаллена. Он в который раз разглядывал написанные на нем цифры, порядок их расположения. Неожиданно его пронизало чувство, что если он сейчас сможет разместить их как-то иначе, расположить в определенном порядке, ему удастся расшифровать этот код, разгадать смысл заключенного здесь сообщения. За окном проехала машина. Паскаль отодвинул в сторону бумагу и признал очевидное: он не может разобраться в этой китайской грамоте, да и во всей этой истории. Если из этого лабиринта и был какой-то выход, то он представлял собой узенькую щелку, какой-то тончайший намек, который он, должно быть, пропустил.
Паскаль вернулся к дивану и зажег очередную сигарету. Он лег на спину и стал глядеть в потолок, наблюдая, как извиваются струйки дыма.
Через некоторое время произошло именно то, чего он отчасти ожидал и отчасти боялся: мысли о Хоторне стали таять, а сквозь них начало все более отчетливо проступать его прошлое, постепенно приобретая реальные очертания. В его сознании будто прокручивался фильм двенадцатилетней давности. Вот он, кадр за кадром: пресс-бар в пятизвездочном отеле, небольшая, как коробка, комнатка на берегу залива, город, который когда-то был так прекрасен. Ливан, Бейрут.
Ему исполнилось двадцать три, и это была его третья командировка в Бейрут. Журналистская известность Паскаля начинала расти, а денег по-прежнему не было. Двое из пишущих журналистов, с которыми он работал раньше, погибли, и он предпочел работать в одиночку. К моменту их первой встречи с Джини он провел в Бейруте уже два месяца. Два месяца, полных кровавых кошмаров и предсмертных криков. Два месяца нестерпимой, нескончаемой жары. Два месяца без спиртного и секса. Во время работы Паскаль никогда не пил и не спал с женщинами. Этот пуританский кодекс высмеивался в равной степени и его друзьями, и врагами. Из-за него на Паскаля смотрели с подозрением, но ему было плевать. Это был его кодекс!
Июльским утром 1982 года друг Паскаля затащил его в «Палм бар» в отеле «Ледуайен». Этот человек сказал, что там будет сам великий Сэм Хантер, которого он знал еще по Вьетнаму, и если Паскаль хоть раз в жизни постарается быть вежливым, то его представят Хантеру. Паскаль, пожав плечами, согласился. Он встал поодаль от собравшихся, заказал минеральной воды и стал наблюдать за представлением, которое давал Хантер, – этот коренастый и агрессивный американец с гарвардским акцентом. На нем была одежда от «Брукс бразерс», он много курил и пил виски со льдом. Было одиннадцать часов утра. Паскаль презрительно смотрел на Хантера, Этот человек не понравился ему с первого взгляда.
Через некоторое время состоялась церемония представления. Хантер был вежлив, но держался высокомерно. «Конечно, конечно, – сказал он, – я видел ваши снимки. Кто же их не видел! Очень любопытно. Но вы стремитесь запечатлеть все своими глазами – всю эту кровавую тошнотину. Наверное, у вас переизбыток адреналина. Как-нибудь вы подберетесь слишком близко, и вас пристрелят».
На этом беседа закончилась. Хантер не привык тратить свое драгоценное внимание на посторонних. Репортеры стали шутить, а подхалимы удвоили свое старание. Сэм Хантер был в центре внимания. «Этот обладатель Пулитцеровской премии не в лучшей форме», – подумал Паскаль. Он считал, что люди, добившиеся славы, должны быть не такими, как другие смертные. А у этих всегда находилось время еще для одного бурбона со льдом. Если даже случалось что-нибудь важное, им сообщали об этом либо добровольные помощники, либо кормившиеся от этого уличные мальчишки. В то же время события в Ливане отнюдь не являлись историческими – так, мелкая заварушка. Раньше или позже стрельба здесь закончится. Что же касается Хантера, то он освещал события и покруче, так что здесь мог не особо напрягаться.
Единственной представительницей противоположного пола в этом стаде из двадцати мужчин была девушка, сидевшая в углу, – всеми забытая и молчаливая. «Дочка Хантера», – небрежно обронил кто-то из присутствующих. Дочка, отметил про себя Паскаль, которую Хантер даже не счел нужным представить.
Паскаль проскользнул мимо журналиста из ЮПИ увернулся от двух чересчур медоточивых ребят из Рейтер, репортера из сиднейской «Морнинг геральд», англичанина из «Таймс» и пристроился между своим другом из «Монд» и мрачным русским из ТАСС, очень скверно говорившим по-английски. Теперь Паскаль смог поближе рассмотреть девушку, и, проследив за его взглядом, приятель-француз одобрительно подмигнул. По его словам, у нее, помимо симпатичной мордашки, есть кое-что еще. Неужели Паскаль не слышал ее историю? Да где же он, черт побери, был всю последнюю неделю? Тут только об этом и говорят. Она училась в какой-то обалденной частной школе в Англии, стал рассказывать друг. И в один прекрасный день, во время игры в хоккей, в лакросс или во что там еще играют девицы в этих школах, неожиданно повернулась и ушла, а в шесть утра как снег на голову свалилась на папашу в Бейруте.
Последние несколько дней Хантер потчевал этой историей всех и каждого, рассказывая, как его разбудил управляющий отелем, как он с дикого перепоя спустился в вестибюль и обнаружил там свое дитя, вцепившееся в чемодан. Хантер и узнал-то ее не сразу, поскольку не видел дочь последние три года, – девочка жила в Англии с его бывшей женой, – а за это время ребенок вырос, приобрел формы… «Да ты сам посмотри», – снова подмигнул Паскалю его приятель.
Когда Хантер наконец уразумел, что перед ним стоит его единственное чадо, этот факт его совершенно не обрадовал. Он пытался первым же самолетом отправить дочь обратно, но она категорически отказывалась, упрямо стоя на своем, и наконец Хантер сдался. Таким уж он был человеком. Ее присутствие развлекало его несколько дней, он носился с ней, как с курица с яйцом, однако его восторги скоро растаяли, и теперь постоянное присутствие девушки только раздражало Хантера.
«Интересная история, – подумал Паскаль. – Не очень много молоденьких девушек решились бы улететь посреди ночи в Бейрут, добраться от аэропорта, колесить по этому страшному городу и под утро заявиться в незнакомый отель». Приятель отошел к бару, а Паскаль продолжал с интересом разглядывать девушку.
Она молча сидела рядом с отцом. С того момента, как пришел Паскаль, она лишь однажды раскрыла рот. Она была высокой, стройной и одета по-мальчишески. В уме Паскаль прикинул, что ей, должно быть, лет семнадцать или восемнадцать. Сидела она спокойно, с неосознанной грацией. Нежный загар покрывал ее кожу, а спутанные волосы, небрежно закинутые назад, выцвели на солнце. На девушке были шорты цвета хаки и белая майка, на ногах – стоптанные кроссовки. Время от времени она ерзала на стуле, переводила взгляд на окно, а потом опять замирала и смотрела на отца. Паскалю показалось, что эта прокуренная и заполненная людьми комната ей надоела и она с большим удовольствием оказалась бы сейчас на улице. Она снова посмотрела за окно, и лицо ее приняло мечтательное выражение. Девушка закинула одну свою длинную ногу на другую и даже не заметила, что в этот момент все взгляды были устремлены на нее.
Паскаль придвинулся чуть ближе, чтобы получше рассмотреть ее лицо. У нее были чудесные, широко расставленные глаза. Ее лицо, решил Паскаль, вовсе нельзя было назвать непривлекательным, однако на нем было написано упрямство. Ее будто что-то раздражало в этом помещении, но ради своего отца она старалась не обращать на это внимания. Каждый взгляд, который она бросала на Хантера, был полон какой-то болезненной преданностью. Паскаль наблюдал за тем, как Хантер принялся рассказывать очередной длинный и скабрезный анекдот. Девушка, казалось, была смущена. Она покраснела и опустила глаза.
Вернувшись и увидев, что Паскаль все еще рассматривает дочку Хантера, его приятель ухмыльнулся. Трогательная сцена, не правда ли? Взгляни, как боготворит девчонка своего отца, этого старого пустобреха! И характер у нее еще тот. Она категорически заявила папаше, что вернуться в Англию ее не заставит ничто. Она собирается остаться здесь и учиться. Приятель Паскаля скорчил гримасу и, понизив голос, насмешливо произнес: «Pauvre petite fille. Elle veut ?tre journaliste».
Паскаль утратил к ней всякий интерес. Ему не было никакого дела до амбиций этой девчонки. Если она мечтает стать журналистом, замечательно, это хотя бы более оригинально, чем мечты о карьере манекенщицы, актрисы или кинозвезды. Он вдруг почувствовал злое нетерпение: околачиваясь здесь, он только теряет время.
Паскаль допил воду, поставил стакан и вышел из бара. В вестибюле отеля он задержался, выглядывая на улицу, плавящуюся от полуденного зноя. Издалека, оттуда, где располагался Западный Бейрут, доносился треск пулеметных очередей, затем раздался гулкий грохот взрыва. Еще один автомобиль-бомба.
Девушка – дочь Хантера – стояла прямо возле его локтя. Паскаль не замечал этого до тех пор, пока, повернувшись, чтобы выйти на улицу, не встретился взглядом с обвиняющими глазами девушки, горевшими на побледневшем от злости лице.
– Я видела, как ты смотрел на моего отца, – начала она без всяких предисловий. – Я знаю, о чем ты думал. Ты – высокомерный французский ублюдок! Как ты смел так смотреть на моего отца!
В то время настроение у Паскаля часто и беспричинно менялось, и вывести его из себя не стоило ровным счетом ничего. Вот и сейчас гнев сразу же бросился ему в голову.
Он смотрел на эту глупую девчонку, только что вылезшую из самолета, только что сбежавшую из какой-то дурацкой частной школы, девчонку, отца которой он невзлюбил с первого взгляда.
– Хочешь узнать, почему? – ответил он по-английски. – Прекрасно. Я покажу тебе. Пошли.
Несомненно, девушка не ожидала такой реакции, когда он схватил ее за руку и вытащил на улицу, она даже не сопротивлялась.
Паскаль оторвался от нее почти сразу. Он повесил сумку со своими камерами через плечо и пошел по улице широкими шагами. Девушка спешила следом за ним. Паскаль ускорил шаг. Он уже жалел о своем опрометчивом поступке и если бы смог, то с удовольствием отделался бы от нее, но девушка не отставала.
Ее упорство злило его не меньше, чем собственная глупость. Даже теперь, когда конфликт был уже локализован, улицы Бейрута все равно оставались не самым подходящим местом для прогулок с молодыми американскими девицами. Паскаль остановился и приказал:
– Ступай обратно. Забудь о том, что я сказал. Это опасно.
– Ну и черт с ним, – зыркнула она на него. – Делай, что говорил. От меня тебе отделаться не удастся.
Паскаль устал. В течение нескольких недель он постоянно находился в напряжении и мало спал. Столкнувшись лицом к лицу с женским упрямством, он почувствовал, что его вновь разбирает злость.
– Ладно, будь по-твоему. Взгляни на войну, которую твой папаша считает ничтожной. В гостиничном баре ты узнаешь о ней не больше, чем знает он.
Паскаль свернул на боковую улочку, и девушка последовала за ним. Когда они завернули за угол, пыль от взрыва только начинала оседать. Вдоль всей улицы были разбросаны изуродованные останки автомобиля. Прямо на их пути лежали огромные куски кирпичной кладки, на фоне ясного неба неестественно клонилась набок уцелевшая половина здания, под ней возвышалась груда обломков, из которой торчала детская ножка.
Взрыв повредил водопроводную магистраль, и теперь вода стремительным потоком разливалась по улице. Народу становилось все больше. Паскаль почти не слышал криков и стонов, его сознание уже привыкло автоматически отсекать их.
Он вытащил камеры. Обычно он работал двумя: «лейкой», куда была заряжена цветная пленка, и «олимпусом» с черно-белой. Паскаль привычно выискивал видоискателем наиболее эффектные кадры. Он не оборачивался, но знал, что девушка стоит на прежнем месте. Опустив камеру, он поглядел через плечо и увидел, как на ее лице медленно проступает ужас. Так же медленно она закрыла уши, затем глаза и наконец рот.
На земле, прямо перед ней, лежала маленькая детская сандалия. Она была красной, дешевой и стоптанной – такие носили почти все арабские дети. Девушка наклонилась и подняла ее. Позади нее суетились несколько мужчин. Одетая в черное женщина рухнула на колени возле груды развалин и воздела руки к небу. Здесь царила неразбериха: люди бегали, толкались, трясли друг друга, рылись в обломках. Девушка то появлялась в поле зрения Паскаля, то вновь исчезала. Вздымались клубы пыли. Паскаль вдруг понял, что сделал непоправимую ошибку: не надо было тащить сюда девушку.
Он метался то в одну сторону, то в другую, протискиваясь в людском водовороте, и наконец нашел ее в том месте, где крики раздавались громче всего. Там на импровизированные носилки в виде куска жести, слетевшего с крыши, грузили то, что осталось от мужчины. Она помогала поднять тело и перенести его. Какая-то женщина закричала на нее по-арабски, а затем плюнула в ее сторону. Девушка отступила назад, ее руки и лицо были в крови.
Когда Паскаль дотронулся до нее, она не произнесла ни звука. Он обнял девушку и крепко прижал к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Временами сны наталкивали его на мысли, «что было бы, если бы…». Такие подвохи Паскаль ненавидел. Хорошо хоть сегодня обошлось без этого надувательства. Он встал и начал слоняться по комнате. Сделал себе кофе, выпил его, закурил сигарету. Иногда работа помогала ему отвлечься от ненужных мыслей, и теперь он решил прибегнуть к испытанному средству. Потихоньку, стараясь не разбудить Джини, он вновь и вновь прокручивал пленку с записью Макмаллена, вспоминал мельчайшие детали разговора с его сестрой, читал и перечитывал газетные вырезки, посвященные персоне Хоторна. Открыв каталог, который показала ему Джини, он вглядывался в лицо Лорны Монро.
Наконец, измученный, но настроенный по-прежнему решительно, Паскаль вернулся к листу бумаги, найденному за фотографией на письменном столе Макмаллена. Он в который раз разглядывал написанные на нем цифры, порядок их расположения. Неожиданно его пронизало чувство, что если он сейчас сможет разместить их как-то иначе, расположить в определенном порядке, ему удастся расшифровать этот код, разгадать смысл заключенного здесь сообщения. За окном проехала машина. Паскаль отодвинул в сторону бумагу и признал очевидное: он не может разобраться в этой китайской грамоте, да и во всей этой истории. Если из этого лабиринта и был какой-то выход, то он представлял собой узенькую щелку, какой-то тончайший намек, который он, должно быть, пропустил.
Паскаль вернулся к дивану и зажег очередную сигарету. Он лег на спину и стал глядеть в потолок, наблюдая, как извиваются струйки дыма.
Через некоторое время произошло именно то, чего он отчасти ожидал и отчасти боялся: мысли о Хоторне стали таять, а сквозь них начало все более отчетливо проступать его прошлое, постепенно приобретая реальные очертания. В его сознании будто прокручивался фильм двенадцатилетней давности. Вот он, кадр за кадром: пресс-бар в пятизвездочном отеле, небольшая, как коробка, комнатка на берегу залива, город, который когда-то был так прекрасен. Ливан, Бейрут.
Ему исполнилось двадцать три, и это была его третья командировка в Бейрут. Журналистская известность Паскаля начинала расти, а денег по-прежнему не было. Двое из пишущих журналистов, с которыми он работал раньше, погибли, и он предпочел работать в одиночку. К моменту их первой встречи с Джини он провел в Бейруте уже два месяца. Два месяца, полных кровавых кошмаров и предсмертных криков. Два месяца нестерпимой, нескончаемой жары. Два месяца без спиртного и секса. Во время работы Паскаль никогда не пил и не спал с женщинами. Этот пуританский кодекс высмеивался в равной степени и его друзьями, и врагами. Из-за него на Паскаля смотрели с подозрением, но ему было плевать. Это был его кодекс!
Июльским утром 1982 года друг Паскаля затащил его в «Палм бар» в отеле «Ледуайен». Этот человек сказал, что там будет сам великий Сэм Хантер, которого он знал еще по Вьетнаму, и если Паскаль хоть раз в жизни постарается быть вежливым, то его представят Хантеру. Паскаль, пожав плечами, согласился. Он встал поодаль от собравшихся, заказал минеральной воды и стал наблюдать за представлением, которое давал Хантер, – этот коренастый и агрессивный американец с гарвардским акцентом. На нем была одежда от «Брукс бразерс», он много курил и пил виски со льдом. Было одиннадцать часов утра. Паскаль презрительно смотрел на Хантера, Этот человек не понравился ему с первого взгляда.
Через некоторое время состоялась церемония представления. Хантер был вежлив, но держался высокомерно. «Конечно, конечно, – сказал он, – я видел ваши снимки. Кто же их не видел! Очень любопытно. Но вы стремитесь запечатлеть все своими глазами – всю эту кровавую тошнотину. Наверное, у вас переизбыток адреналина. Как-нибудь вы подберетесь слишком близко, и вас пристрелят».
На этом беседа закончилась. Хантер не привык тратить свое драгоценное внимание на посторонних. Репортеры стали шутить, а подхалимы удвоили свое старание. Сэм Хантер был в центре внимания. «Этот обладатель Пулитцеровской премии не в лучшей форме», – подумал Паскаль. Он считал, что люди, добившиеся славы, должны быть не такими, как другие смертные. А у этих всегда находилось время еще для одного бурбона со льдом. Если даже случалось что-нибудь важное, им сообщали об этом либо добровольные помощники, либо кормившиеся от этого уличные мальчишки. В то же время события в Ливане отнюдь не являлись историческими – так, мелкая заварушка. Раньше или позже стрельба здесь закончится. Что же касается Хантера, то он освещал события и покруче, так что здесь мог не особо напрягаться.
Единственной представительницей противоположного пола в этом стаде из двадцати мужчин была девушка, сидевшая в углу, – всеми забытая и молчаливая. «Дочка Хантера», – небрежно обронил кто-то из присутствующих. Дочка, отметил про себя Паскаль, которую Хантер даже не счел нужным представить.
Паскаль проскользнул мимо журналиста из ЮПИ увернулся от двух чересчур медоточивых ребят из Рейтер, репортера из сиднейской «Морнинг геральд», англичанина из «Таймс» и пристроился между своим другом из «Монд» и мрачным русским из ТАСС, очень скверно говорившим по-английски. Теперь Паскаль смог поближе рассмотреть девушку, и, проследив за его взглядом, приятель-француз одобрительно подмигнул. По его словам, у нее, помимо симпатичной мордашки, есть кое-что еще. Неужели Паскаль не слышал ее историю? Да где же он, черт побери, был всю последнюю неделю? Тут только об этом и говорят. Она училась в какой-то обалденной частной школе в Англии, стал рассказывать друг. И в один прекрасный день, во время игры в хоккей, в лакросс или во что там еще играют девицы в этих школах, неожиданно повернулась и ушла, а в шесть утра как снег на голову свалилась на папашу в Бейруте.
Последние несколько дней Хантер потчевал этой историей всех и каждого, рассказывая, как его разбудил управляющий отелем, как он с дикого перепоя спустился в вестибюль и обнаружил там свое дитя, вцепившееся в чемодан. Хантер и узнал-то ее не сразу, поскольку не видел дочь последние три года, – девочка жила в Англии с его бывшей женой, – а за это время ребенок вырос, приобрел формы… «Да ты сам посмотри», – снова подмигнул Паскалю его приятель.
Когда Хантер наконец уразумел, что перед ним стоит его единственное чадо, этот факт его совершенно не обрадовал. Он пытался первым же самолетом отправить дочь обратно, но она категорически отказывалась, упрямо стоя на своем, и наконец Хантер сдался. Таким уж он был человеком. Ее присутствие развлекало его несколько дней, он носился с ней, как с курица с яйцом, однако его восторги скоро растаяли, и теперь постоянное присутствие девушки только раздражало Хантера.
«Интересная история, – подумал Паскаль. – Не очень много молоденьких девушек решились бы улететь посреди ночи в Бейрут, добраться от аэропорта, колесить по этому страшному городу и под утро заявиться в незнакомый отель». Приятель отошел к бару, а Паскаль продолжал с интересом разглядывать девушку.
Она молча сидела рядом с отцом. С того момента, как пришел Паскаль, она лишь однажды раскрыла рот. Она была высокой, стройной и одета по-мальчишески. В уме Паскаль прикинул, что ей, должно быть, лет семнадцать или восемнадцать. Сидела она спокойно, с неосознанной грацией. Нежный загар покрывал ее кожу, а спутанные волосы, небрежно закинутые назад, выцвели на солнце. На девушке были шорты цвета хаки и белая майка, на ногах – стоптанные кроссовки. Время от времени она ерзала на стуле, переводила взгляд на окно, а потом опять замирала и смотрела на отца. Паскалю показалось, что эта прокуренная и заполненная людьми комната ей надоела и она с большим удовольствием оказалась бы сейчас на улице. Она снова посмотрела за окно, и лицо ее приняло мечтательное выражение. Девушка закинула одну свою длинную ногу на другую и даже не заметила, что в этот момент все взгляды были устремлены на нее.
Паскаль придвинулся чуть ближе, чтобы получше рассмотреть ее лицо. У нее были чудесные, широко расставленные глаза. Ее лицо, решил Паскаль, вовсе нельзя было назвать непривлекательным, однако на нем было написано упрямство. Ее будто что-то раздражало в этом помещении, но ради своего отца она старалась не обращать на это внимания. Каждый взгляд, который она бросала на Хантера, был полон какой-то болезненной преданностью. Паскаль наблюдал за тем, как Хантер принялся рассказывать очередной длинный и скабрезный анекдот. Девушка, казалось, была смущена. Она покраснела и опустила глаза.
Вернувшись и увидев, что Паскаль все еще рассматривает дочку Хантера, его приятель ухмыльнулся. Трогательная сцена, не правда ли? Взгляни, как боготворит девчонка своего отца, этого старого пустобреха! И характер у нее еще тот. Она категорически заявила папаше, что вернуться в Англию ее не заставит ничто. Она собирается остаться здесь и учиться. Приятель Паскаля скорчил гримасу и, понизив голос, насмешливо произнес: «Pauvre petite fille. Elle veut ?tre journaliste».
Паскаль утратил к ней всякий интерес. Ему не было никакого дела до амбиций этой девчонки. Если она мечтает стать журналистом, замечательно, это хотя бы более оригинально, чем мечты о карьере манекенщицы, актрисы или кинозвезды. Он вдруг почувствовал злое нетерпение: околачиваясь здесь, он только теряет время.
Паскаль допил воду, поставил стакан и вышел из бара. В вестибюле отеля он задержался, выглядывая на улицу, плавящуюся от полуденного зноя. Издалека, оттуда, где располагался Западный Бейрут, доносился треск пулеметных очередей, затем раздался гулкий грохот взрыва. Еще один автомобиль-бомба.
Девушка – дочь Хантера – стояла прямо возле его локтя. Паскаль не замечал этого до тех пор, пока, повернувшись, чтобы выйти на улицу, не встретился взглядом с обвиняющими глазами девушки, горевшими на побледневшем от злости лице.
– Я видела, как ты смотрел на моего отца, – начала она без всяких предисловий. – Я знаю, о чем ты думал. Ты – высокомерный французский ублюдок! Как ты смел так смотреть на моего отца!
В то время настроение у Паскаля часто и беспричинно менялось, и вывести его из себя не стоило ровным счетом ничего. Вот и сейчас гнев сразу же бросился ему в голову.
Он смотрел на эту глупую девчонку, только что вылезшую из самолета, только что сбежавшую из какой-то дурацкой частной школы, девчонку, отца которой он невзлюбил с первого взгляда.
– Хочешь узнать, почему? – ответил он по-английски. – Прекрасно. Я покажу тебе. Пошли.
Несомненно, девушка не ожидала такой реакции, когда он схватил ее за руку и вытащил на улицу, она даже не сопротивлялась.
Паскаль оторвался от нее почти сразу. Он повесил сумку со своими камерами через плечо и пошел по улице широкими шагами. Девушка спешила следом за ним. Паскаль ускорил шаг. Он уже жалел о своем опрометчивом поступке и если бы смог, то с удовольствием отделался бы от нее, но девушка не отставала.
Ее упорство злило его не меньше, чем собственная глупость. Даже теперь, когда конфликт был уже локализован, улицы Бейрута все равно оставались не самым подходящим местом для прогулок с молодыми американскими девицами. Паскаль остановился и приказал:
– Ступай обратно. Забудь о том, что я сказал. Это опасно.
– Ну и черт с ним, – зыркнула она на него. – Делай, что говорил. От меня тебе отделаться не удастся.
Паскаль устал. В течение нескольких недель он постоянно находился в напряжении и мало спал. Столкнувшись лицом к лицу с женским упрямством, он почувствовал, что его вновь разбирает злость.
– Ладно, будь по-твоему. Взгляни на войну, которую твой папаша считает ничтожной. В гостиничном баре ты узнаешь о ней не больше, чем знает он.
Паскаль свернул на боковую улочку, и девушка последовала за ним. Когда они завернули за угол, пыль от взрыва только начинала оседать. Вдоль всей улицы были разбросаны изуродованные останки автомобиля. Прямо на их пути лежали огромные куски кирпичной кладки, на фоне ясного неба неестественно клонилась набок уцелевшая половина здания, под ней возвышалась груда обломков, из которой торчала детская ножка.
Взрыв повредил водопроводную магистраль, и теперь вода стремительным потоком разливалась по улице. Народу становилось все больше. Паскаль почти не слышал криков и стонов, его сознание уже привыкло автоматически отсекать их.
Он вытащил камеры. Обычно он работал двумя: «лейкой», куда была заряжена цветная пленка, и «олимпусом» с черно-белой. Паскаль привычно выискивал видоискателем наиболее эффектные кадры. Он не оборачивался, но знал, что девушка стоит на прежнем месте. Опустив камеру, он поглядел через плечо и увидел, как на ее лице медленно проступает ужас. Так же медленно она закрыла уши, затем глаза и наконец рот.
На земле, прямо перед ней, лежала маленькая детская сандалия. Она была красной, дешевой и стоптанной – такие носили почти все арабские дети. Девушка наклонилась и подняла ее. Позади нее суетились несколько мужчин. Одетая в черное женщина рухнула на колени возле груды развалин и воздела руки к небу. Здесь царила неразбериха: люди бегали, толкались, трясли друг друга, рылись в обломках. Девушка то появлялась в поле зрения Паскаля, то вновь исчезала. Вздымались клубы пыли. Паскаль вдруг понял, что сделал непоправимую ошибку: не надо было тащить сюда девушку.
Он метался то в одну сторону, то в другую, протискиваясь в людском водовороте, и наконец нашел ее в том месте, где крики раздавались громче всего. Там на импровизированные носилки в виде куска жести, слетевшего с крыши, грузили то, что осталось от мужчины. Она помогала поднять тело и перенести его. Какая-то женщина закричала на нее по-арабски, а затем плюнула в ее сторону. Девушка отступила назад, ее руки и лицо были в крови.
Когда Паскаль дотронулся до нее, она не произнесла ни звука. Он обнял девушку и крепко прижал к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52