– Ты действительно хочешь сказать, что он обо всем этом кому-то рассказывает?! – изумленно уставилась на Дженкинса Джини. – Этого не может быть! Ты имеешь в виду, что он возвращается, садится у камина и описывает все, что он вытворял? Николас…
– Насколько мне известно, не у камина, – Дженкинс одарил ее одной из своих самых лучезарных улыбок. – Как мне сообщили, он больше всего любит делать это в постели.
– В постели? Это значит…
– Это значит, мои дорогие, что наш источник – жена посла, Лиз Хоторн собственной персоной. Все это она рассказала Макмаллену, своему старинному другу, наперснику и добровольному защитнику, а он затем пересказал мне. Довольно наивно, вы со мной согласитесь, вручать динамит редактору газеты. Но что поделать, мой друг Джеймс действительно наивен, и мне начинает казаться, что жена посла – тоже. Наивная, запуганная, пойманная в ловушку и впадающая все в большее отчаяние… И еще изумительно красивая.
Наконец-то Дженкинс дождался от собеседников той реакции, к которой стремился. Несколько минут он купался в волнах их изумления, а затем поднялся.
– Миссис Хоторн хочет, чтобы все это было обнародовано, – продолжил он уже более жестким тоном. – Поскольку она католичка, развод исключен. Бракоразводный процесс, конечно, вытащил бы на свет Божий всю правду, но, поскольку для нее такой вариант невозможен, она решила обратиться к прессе. То есть к нам. – Он помолчал. – При одном условии. Мы должны подготовить статью без всякого участия с ее стороны и не имеем права указывать на нее как на наш источник.
– Значит, мы даже не можем с ней поговорить? – перебила его Джини. – Мы не можем обратиться напрямую к основному источнику?
– Ни под каким видом! Ни при каких обстоятельствах! Это первое и главное условие, которое выставил Макмаллен. Никаких интервью с прекрасной Лиз, – Дженкинс одарил обоих милостивой и в то же время злорадной улыбкой. – Тяжелый физический труд, дорогие мои. Никаких звонков в резиденцию посла. Никаких tete-a-tete с Лиз. Никаких расспросов обслуги, которая через три секунды после того, как вы повесите трубку, побежит к послу.
– Черт! – выругалась Джини, открывая календарь в своем блокноте. – Я смотрю, как ложатся в этом месяце воскресенья. До третьего воскресенья остается одиннадцать дней.
– Я знаю, – ответил Дженкинс, – и вам понадобится каждый из них. Выяснить нужно очень многое. К сожалению, в повествовании моего друга Джеймса имеются белые пятна. Допустим, мы знаем, по каким дням происходят эти встречи…
– Но не знаем где, – закончила за него Джини.
– Это не самая большая проблема. – Паскаль встал со своего места и задумчиво посмотрел на Дженкинса. – В конце концов все остальное-то Макмаллен тебе рассказал. Весьма любезный источник. Выяснить место не составит труда. Где сейчас твой друг Макмаллен, Николас? Как мы можем связаться с ним?
В голосе Паскаля звучал сарказм. Дженкинс, казалось, был доволен, что сумел рассердить его.
– А вот с этим заминочка, – радостно сообщил он. – Нужно было сразу вам сказать. Макмаллен исчез. Словно под землю провалился. Мы с ним должны были встретиться прямо перед Рождеством. Макмаллен обещал сообщить, где состоится следующая встреча. К сожалению, с тех пор он не объявлялся. В лондонской квартире он не показывался уже больше двух недель, его не видел никто из друзей. Он никому не писал, не звонил… Загадка. Будто умер… Но все же я надеюсь, что вы вдвоем сумеете отыскать его.
С этими словами Дженкинс воздел руки в прощальном жесте. Джини показалось, что он предпочел бы избежать дальнейших расспросов.
– Я должен бежать. Опаздываю на редакционное совещание, которое сам же и назначил. Держи, Джини.
Он выложил на стол и подвинул к Джине фотографию и визитную карточку. Снимок, видимо, был сделан несколько лет назад, отметила Джини, поскольку на нем Макмаллен был одет в военную форму. Симпатичный светловолосый мужчина в камуфляже. Фотография была не очень четкой.
– Его адрес и единственное фото, которое мне удалось найти. Начните хотя бы с этого. Паскаль, загляни к моей секретарше Шарлотте. Я знаю, что она где-то зарезервировала для тебя уютный номер. Через пару дней, если у вас что-то появится, зайдите ко мне. Будьте умницами, дети мои. Не скучайте. Чао.
Глава 7
– Он что, всегда такой? – спросил Паскаль, когда чуть позже они выходили из здания «Ньюс».
Джини поежилась и плотнее запахнула плащ. Часы показывали половину четвертого. Было уже почти темно и очень холодно.
– Ты же знаешь Николаса. Конечно, он всегда такой.
– Дерьмо он, – мрачно констатировал Паскаль. – Я всегда это подозревал, а теперь убедился окончательно. Злорадный гаденыш.
– Это точно. Когда кому-то плохо, ему хорошо. Но он не один такой.
– Это все охота за «утками», – Паскаль взглянул на желтоватое небо и поднял воротник пиджака. – Все притянуто за уши, и потому все развалится.
– Может быть. Но я в этом не уверена. Когда Николас натыкается на хорошую историю, он сразу это чувствует. Взгляни на это с его точки зрения. Это может сработать двояко. Если все, что ему рассказали про Хоторна, правда, то это означает сенсацию для первых полос. Если информация оказывается выдуманной, это все равно сенсация: Лиз Хоторн клевещет на своего мужа журналистам.
– Может быть. Может быть и так.
Повисла короткая и неловкая пауза. Джини чувствовала на себе взгляд Паскаля и поспешила отвернуться.
Редакция «Ньюс» в свое время переехала сюда с Флит-стрит и приложила все усилия, чтобы оградить себя от профсоюзных пикетов. Это было мрачное место. «Крепость в доках» – так его прозвали, и это прозвище подходило как нельзя более кстати. Здание в котором помещалась редакция, было окружено пятиметровой стеной с электрической проволокой по периметру и электронными охраняемыми воротами. На расстоянии нескольких кварталов с лабиринтами складских помещений текла Темза. Близость реки и ее грязные испарения делали воздух тяжелым и промозглым. «Я работаю в тюрьме», – думала иногда Джини.
– Женевьева? – обернулся к ней Паскаль. Он прикоснулся к рукаву ее пальто, но тут же отдернул руку. Из-за того, что он назвал ее полным именем, и оттого, как по-французски прозвучало оно в его устах, на девушку снова обрушилось прошлое. На одно короткое и болезненное мгновение Джини вспомнила, как все было когда-то в маленькой комнатушке на берегу залива. Она помнила, как от грохота музыки из дискотеки на нижнем этаже дрожал пол, как на ночной глади воды мерцали огоньки рыбачьих суденышек, помнила охватившие ее чувства, когда ее обняли руки Паскаля.
Она вновь отвернулась и стала пристально смотреть на ворота.
– Извини. – Паскаль колебался, было ясно, что он ощущает неловкость. – Мне не сообщили, что я буду работать с тобой. Даю тебе честное слово, Джини, до тех пор, пока ты не вошла в кабинет, я не знал об этом. Дженкинс ничего не говорил мне.
Джини повернулась к нему.
– А если бы тебе сказали заранее, ты бы согласился работать со мной или отказался?
По его лицу пробежала тень, но Паскаль, которого она знала раньше, всегда был честен, вот и сейчас он дал ей честный ответ:
– Если бы это случилось несколько лет назад, да, я бы отказался. Тогда я пытался хоть как-то наладить свою семейную жизнь. У меня есть дочь, Марианна. – Он умолк, глядя на нее, а потом отвел глаза в сторону и, засунув руки в карманы пиджака, слегка поежился. – Да, несколько лет назад я бы отказался. Думаю, ты знаешь, почему.
– Слишком много воспоминаний?
– Отчасти. И еще слишком рискованно.
Они помолчали. Джини неподвижным взглядом смотрела на ворота. Потом переспросила:
– Рискованно?
– Когда-то мы поссорились. Мне бы не хотелось, чтобы это повторилось опять.
Это был не тот ответ, на который рассчитывала Джини. Откинув влажные волосы с лица, она направилась через двор к своей машине. Паскаль двинулся за ней и снова дотронулся до ее руки. Девушка остановилась.
– А почему ты спросила? – произнес он взволнованно. – Потому что ты теперь не хочешь со мной работать?
Джини остановилась и окинула его взглядом. Лицо его было бледным, волосы – мокрыми от дождя. Она чувствовала охватившее его напряжение, видела его признаки в изменившихся чертах лица.
– Если это так, то просто скажи, Джини. Тогда я сообщу Дженкинсу, что выхожу из игры. Тут ведь нет ничего такого. А у меня и другой работы хватает. Я сделаю это, Джини. Я скажу ему прямо сейчас. Если ты хочешь.
Джини колебалась. От дождя со снегом у нее замерзли щеки, мокрые снежинки липли к бровям и ресницам. Она моргнула.
– Нет, – подумав, сказала она. – Не надо… В конце концов, это интересная история, она может прогреметь. Я не вижу причин, по которым нам нельзя было бы работать в одной команде. Несколько лет назад это было бы трудно и для меня. А сейчас нет. Сейчас все в порядке. Отболело…
– Понятно.
– Это было давно, Паскаль. Двенадцать лет назад. Он дотронулся до ее плеча и заставил повернуться к нему лицом. Внимательно посмотрев на девушку, Паскаль с легкой улыбкой поправил козырек ее шапки.
– Почему ты скрываешь себя, Джини? Мальчишеская кепка, мужской плащ, спрятала свои чудесные волосы… Брюки, ботинки. Ты пытаешься изменить свой пол?
– Да нет, нет, конечно, – она неуверенно, как бы защищаясь, подняла руку. – Просто не хочу выглядеть чересчур женственно, не более того. По крайней мере, в рабочее время. Я постоянно работаю с мужчинами и… Мне так проще, вот и все.
– Знаешь, твои глаза совсем не изменились.
– Не надо, Паскаль.
Она резко отстранилась и отвела глаза в сторону. Джини чувствовала на своем лице его взгляд. Падал мокрый снег. На другом конце двора заработал автомобильный мотор. Услышав в его голосе эти нотки – удивленные и нежные, она испугалась – воспоминания снова обрушились на нее. «Я не позволю, чтобы это произошло со мной снова, – твердила она себе. – Я не позволю».
Паскаль прошел несколько шагов и безнадежно махнул рукой.
– Ты права, – сказал он. – Конечно.
– Мы же можем работать вместе просто как друзья? – торопливо заговорила Джини. – Мы же всегда говорили, что так и будет, если нам еще суждено встретиться. Никаких сожалений, никаких обвинений.
– Мы на самом деле так говорили?
– На самом деле. Ты же сам помнишь. Примерно так.
– Может быть. Мне, правда, запомнилось другое. – Наступила его очередь отвернуться. Он посмотрел в небо и, поежившись, снова повернулся к Джини. – Друзья. Конечно, ты права. Репортеры. Коллеги. Tout a fait, les professioneis, toi et moi.
– Паскаль, прошу тебя, не говори по-французски.
– Ты сама когда-то говорила на этом языке, – улыбнулся он. – У тебя хромала грамматика, было не очень хорошее произношение, но ты все же говорила. Я до сих пор помню твои интонации, Джини…
– Нет! Не надо! Я не стану с тобой работать, если ты будешь продолжать это…
Она возвысила голос, и ее слова эхом разнеслись по двору. Паскаль, казалось, хотел что-то возразить, но передумал. «Он тоже изменился, – подумала Джини. – Раньше он обязательно стал бы спорить». Взглянув на его лицо, она увидела на нем выражение усталой, безрадостной покорности.
– Мне очень тяжело, – просто сказал он. – Очень тяжело встречаться с тобой вот так.
– Мне тоже, – сжала губы Джини. – Мне тоже. Но мы с этим справимся.
В ее голосе прозвучал вызов, но Паскаль не заметил его и ничего не ответил. Он медленно пошел к воротам. Джини двинулась следом. Позади них из окон редакции «Ньюс» в промозглый воздух просачивались потоки дрожащего света. Когда они дошли до ее древнего горбатого «фольксвагена», Паскаль произнес:
– А я развелся.
– Я знаю. Слышала. Кто-то в редакции говорил об этом. Я даже думала написать тебе, что мне очень жаль. Мне действительно жаль, Паскаль.
– Что ж, такое случается. – Его голос был ровным. Вдруг лицо его оживилось. – Конечно, я по-прежнему вижусь со своей дочкой. Марианне уже семь лет. Она живет с матерью, но мы видимся каждую неделю. По выходным… – Он помолчал. – А ты не вышла замуж?
– Нет, не вышла. Я живу одна. Возможно, я не из тех, кто выходит замуж. Знаешь, бывают ведь и такие.
Они вновь замолчали. «Какие мы неуклюжие, – подумала Джини, – и как банально звучит все, что мы говорим!» Открыв сумочку, она стала рыться в ней, пытаясь найти ключи от машины.
– Я думал о тебе, – внезапно сказал Паскаль. – Я читал твои статьи, я видел, что дела у тебя идут хорошо, и радовался. Я всегда очень хотел, чтобы ты добилась успеха, чтобы ты была счастлива. Я надеюсь, ты понимаешь, что тогда…
– Я счастлива, – быстро перебила его Джини. – У меня все прекрасно. Все складывается замечательно. Послушай, Паскаль, мне пора. У нас с тобой есть, чем заняться. Я, наверное, поеду сейчас в ассоциацию прессы и покопаюсь в газетных вырезках, посвященных Хоторнам, а тебе надо бы отвезти вещи в гостиницу. Хочешь, я тебя подброшу?
– Нет-нет, вон такси, я на нем и поеду.
Паскаль махнул рукой таксисту. Джини все еще рылась в набитой разными мелочами сумке и никак не могла найти ключи. Ее пальцы нащупали оберточную бумагу, коробку и холодный металл наручников. А она-то уж и забыла про посылку. Джини снова принялась перетряхивать сумку и, наконец, нашла ключи на самом ее дне. Подняв глаза, она увидела, что Паскаль все еще стоит и, хмурясь, смотрит на нее.
– Как поживает твой отец? Надеюсь, у него все в порядке?
– Он сейчас работает в вашингтонском бюро. Пьет даже больше, чем раньше. Мы редко видимся, так что твоя вежливость в данном случае необязательна.
– А твоя мачеха? Она до сих пор живет в деревне?
– Нет, в Лондоне. Несколько лет назад она снова вышла замуж, причем очень удачно, но год назад ее муж умер. Для нее это был тяжелый удар. Однако она не сдается. Она у меня такая. – Джини помолчала. – Я думаю, Мэри тебе понравится. Тебе в любом случае придется с ней встретиться.
– Придется? Мне? – удивленно переспросил Паскаль.
– Непременно. Она может нам очень помочь. Именно поэтому Николас и привлек меня к этому расследованию. Ведь она и есть тот самый «контакт», о котором он упоминал.
– Твоя мачеха?
– Да. Мэри знакома с семейством Хоторнов по крайней мере сорок лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52