его диск, словно корону, опоясывали металлические треугольники в виде языков пламени. Их отточенные края торчали во все стороны — такая форма, должно быть, символизировала солнце. К тому гонгу был прикреплен молоток, от которого к стене через рычаги тянулась тонкая цепь. Это приспособление позволяло ударить в гонг, не входя в комнату.Не слыша звуков преследования за спиной, Конан подергал ручку двери. К его удивлению, дверь оказалась запертой. Что ж, это даже к лучшему, подумал Конан. Что бы ни грозило ему впереди, он будет более подготовлен к любой опасности, не ощущая за спиной преследования обезьяньей стаи. Разглядев между инструментами очередную дверь в противоположном конце комнаты, киммериец направился к ней.Не успел он сделать несколько шагов, как раздался удар центрального гонга. Эффект превзошел все ожидания. Быть может, овальная форма помещения так усиливала звуки, но звон просто затопил Конана, пронзил его насквозь, заставив вибрировать все его тело. Следующий удар молотка, которым управлял из-за стены невидимый человек или механизм, не только повторил дикий звон, но и заставил гонг чуть шевельнуться. Еще несколько ударов — и ощетиненное медными лучами колесо заходило по комнате, описывая внушительную дугу от стены к стене.Чтобы ослабить натиск на уши, Конан шагнул к центру зала, где, казалось, звук был чуть слабее. Но тут вступили в дело остальные гонги и другие инструменты. Вскоре какофонию усилили звон цимбал и гудение колоколов. Конан послал проклятия на головы горе-музыкантов, причем мысленно, понимая, что бессилен перекричать этот адский шум.По мере того как все новые инструменты вступали в игру, находиться в комнате стало невыносимо. Конан двинулся вперед, уворачиваясь от них, зажав обеими руками уши. Он различал гонги не по звучанию, слившемуся в единый гул, а по тому, какая часть тела быстрее отзывалась вибрацией на тот или иной звук.Конан понял, что пройти между этими инструментами будет нелегким делом. Больше всего его пугал гонг-солнце, которому ничего не стоило проткнуть человека своими медными лучами насквозь. Отступив с его траектории, Конан был вынужден отскочить и с пути другого тяжелого гонга, несшегося на него. В это время третий медный диск тяжело ударил киммерийца в плечо. Отступив, Конан решил выбрать момент, чтобы проскочить между этими двумя гонгами. Но когда он уже приготовился к прыжку, они, внезапно изменив траектории, столкнулись с таким грохотом, что Конан затряс головой. Потеря бдительности стоила ему пропущенного удара в спину. Благодаря Крома, что это был не гонг с острыми лучами, киммериец упал на пол.Конан даже не удивился, обнаружив, что лежачее положение не означает безопасность. Следуя чьей-то дьявольской воле, цепи то и дело изменяли свою длину, опуская колокола и гонга ниже и ударяя их о гранитные плиты пола в самых разных местах. Хуже было другое: в своем беспорядочном движении эти цепи задевали и раскачивали другие, поддерживающие светильники. Теперь, помимо опасности получить душ из кипящего масла, Конан потерял возможность просчитывать движения опасных предметов. Пляшущие тени и светлые пятна совершенно нарушили всю ориентацию. Зал превратился в наполненный грохотом и стоном металла ад. Каждый новый удар означал новую опасность. Причем предсказать ее было невозможно. Направление и скорость движения звенящих и гудящих инструментов менялись ежесекундно.Оставив надежду уберечь уши, Конан, не прикрывая их руками, шаг за шагом пробирался вперед к своей цели — дальней двери. Добравшись наконец до центра зала, киммериец остановился, пропуская мимо один из колоколов, на ходу изменивший свой звук от низкого гудения до тонкого звона. В следующую секунду раздался скрежет скрестившихся цепей, и Конан, обернувшись, увидел, что гонг-солнце, задев другой тяжелый диск, изменил траекторию и, прежде чем киммериец успел отскочить, подлетел к нему, описал круглую дугу вокруг северянина и отлетел в сторону, нежно погладив Конана своим полированным боком.Решив не испытывать судьбу дважды, Конан с еще большей решимостью стал пробираться к двери. Действие наркотической мази стало слабеть: вновь заныли раны, заболели измученные грохотом уши. Собрав в кулак всю волю, Конан продолжал, как мог хладнокровно, высчитывать траектории движения колоколов и гонгов. На каждые три скачка вперед ему приходилось делать два не в нужном направлении, чтобы избежать смертельного удара. Несколько раз тяжелые диски и колокола сталкивались с душераздирающим грохотом на том самом месте, где еще мгновение назад стоял человек. Пролитое масло сделало пол скользким, как лед, и непригодным для точных прыжков. Конан понял, что проигрывает этот бой.Неожиданно спасительная мысль пришла ему в голову. Внимательно присмотревшись, он подпрыгнул вверх и ухватился за цепь одного из колоколов. Через мгновение тяжелый инструмент поднес его почти к самой цели. Прыжок вниз, еще два скачка, чтобы увернуться от приближающихся гонгов, — вот он уже у двери.Схватившись за ручку, Конан распахнул дверь и, спасаясь от летящего ему в спину тяжелого гонга, рухнул вперед, в дверной проем, даже не успев взглянуть на то, что ждет его впереди. ГЛАВА 10. КРОВЬ И ЛОТОС Конана разбудила тишина. Она обрушилась на киммерийца, словно гигантский водопад на реке Стикс. Но это оглушающее ощущение было все-таки настоящей тишиной, а не громом и воем, оставшимися за дверью овальной комнаты. Как давно прекратился грохот и сколько он сам пролежал без сознания — этого Конан определить не мог. Комната, в которую он попал, была наполнена клубами дыма. Сквозь эту завесу пробивалось зловещее сияние. Наверняка здесь его ждали новые опасности, но Конан пока что почти не думал об этом.С трудом сев, Конан достал флакон со снадобьем и, вздохнув, привычно намазал им шрамы на бедре и на шее, а затем мазнул и за ушами, надеясь, что так быстрее пройдет боль в воспаленных барабанных перепонках. На этот раз мазь почти не оказала своего эффекта. Боль лишь чуть ослабела, голова была столь же тяжелой и раскалывалась от все еще звеневших в ней колокольчиков и гонгов. Конан тяжело встал и усилием воли заставил себя двигаться вперед. По крайней мере, нога не отказывалась подчиняться ему. Конан сделал шаг, даже не удосужившись узнать, не заперта ли дверь за его спиной.Границы комнаты, ее углы и стены тонули в густом дыму, поднимавшемся от нескольких очагов и жаровен. Тлеющие угли вырывали из темноты какие-то уходящие в темноту колонны. Несомненно, где-то наверху должны были быть отдушины для выхода дыма. Иначе в комнате нечем было бы дышать. Конан и сейчас с трудом вдыхал воздух, наполненный дымом, а также густым фимиамом каких-то листьев и порошков, догоравших поверх углей. Это был не лотос, по крайней мере не только он.Конану показалось, что между ближайшими жаровнями что-то лежит. Задыхаясь от дыма и размахивая перед собой руками, чтобы разогнать едкую завесу, он с трудом подошел поближе и слезящимися глазами разглядел в неверном свете тлеющих углей человеческое тело, уложенное на бамбуковую решетку на ножках.Мужское тело, некогда принадлежащее рослому, сильному человеку, было изуродовано пыткой. Ни единого клочка одежды не прикрывало следов истязаний. Конан знал этот способ садистского умерщвления, который хвонги использовали для расправы с пленными туранцами. Для этого сначала требовалось заготовить, вымочить в уксусе толстую изогнутую ветку покрытого длинными острыми иглами кустарника. Затем, распрямив, ее привязывали к спине жертвы, сделав петлю и закинув ее на подбородок казнимому. Высыхая и принимая свою первоначальную форму, ветка все сильнее вонзала шипы в спину жертве, в то время как верхний конец, оттягивая голову человека назад, постепенно ломал ему шею.Конан мог только надеяться, что этому несчастному пришлось мучиться меньше. Если пытка была проведена здесь, то иссушающий жар от углей ускорил высыхание ветки, но все равно эта смерть не могла быть быстрой и легкой.Осматривая связанное тело, Конан обратил внимание, что оно казалось слишком темным даже для царящего в этом помещении полумрака. Наклонившись поближе, он увидел, что кожа мертвеца была не желтой, как у местных жителей, и не выжженной солнцем пустыни, как у туранцев, а имела более темный оттенок. С того места, где стоял Конан, лица было не видно. Мучимый недобрым предчувствием, киммериец наклонился над бамбуковой решеткой и резким движением перевернул труп. Холодный пот прошиб северянина: несмотря на то что лицо покойника обезображено предсмертной гримасой и следом от петли, сомнений быть не могло — это Юма.Все еще не веря, Конан дотронулся до щеки погибшего друга. Сухая кожа на лице Юмы была такой же теплой, как и дым, поднимающийся от жаровен.Отшатнувшись, Конан попал в густое облако дыма. Рванувшись прочь от страшного зрелища, с глазами, полными слез от дыма и горя, он налетел на одну из жаровен и, не заметив ожога, перевернул ее. Выскочив на середину комнаты, где завеса дыма была не столь густа, киммериец остановился. Взрыв гнева сменился удушающей волной отчаяния: что он мог сделать один, раненый и безоружный, находясь в неведомой, полной опасностей темнице.Наверное, подумал Конан, он долго пролежал в забытьи в последний раз. Достаточно долго, чтобы за это время люди Фанг Луна схватили Юму и подвергли его мучительной казни. Кто знает, а не сам ли Конан своими вопросами выдал столь дорогого ему человека? А может быть, губернатор лишь заговаривал киммерийцу зубы, а сам уже схватил Юму и палачи вовсю пытали чернокожего воина?Что ж теперь? В любом случае сделать ничего нельзя. Забиться в истерике, оплакивая друга и изрыгая проклятья убийцам, — нет, этим он только покажет свою слабость, повеселит незримо следящих за ним безжалостных убийц. Никогда! Вместо этого Конан затаил в груди скорбь, решив поберечь ее да и остатки сил для другого случая.Протерев глаза и как следует проморгавшись, Конан все еще не совсем ориентировался в полумраке. Невдалеке мерцали огни нескольких жаровен, но были ли это те самые? Нет, их свечение было желтоватым, а не красным, а дым еще более едким. Но в центре светящегося круга что-то темнело… Движимый любопытством, Конан прикрыл лицо от жара и дыма и шагнул вперед.Человек на такой же бамбуковой решетке, только обтянутой белым холстом, был жив. Он был одет в золотистый шелковый хитон, его голову покрывала маленькая белая шапочка, изящные туфли с загнутыми носками были надеты на его ноги. Сидевший посреди едких облаков человек еще и сам курил длинную изогнутую трубку. Сквозь все дымовые завесы Конан легко узнал его.— Бабрак!С воодушевлением, равным по силе еще недавно владевшему им отчаянию, Конан рванулся к другу.— Как я рад тебя видеть, дружище! Хоть ты остался жив! Тебя тоже схватили люди Фанг Луна? Бабрак, ты знаешь, они убили Юму! Или отдали хвонгским палачам на растерзание. Какая, впрочем, разница! Я до них еще доберусь! Они пытали его… Ты видел, его труп лежит вон там… Бабрак, ты меня слышишь?К изумлению Конана, юноша никак не прореагировал на его появление и слова. Лицо Бабрака оставалось неподвижным, взгляд бесцельно блуждал по комнате, время от времени его рот расплывался в идиотской улыбке. Единственное действие, которое ритмично совершал Бабрак, было поднесение ко рту мундштука трубки и вдыхание очередной струи дыма.— Э-э, приятель, да тебя накачали почище моего! Ты научился курить лотос, нарушив заветы обожаемого тобой Тарима. — Присев рядом с другом, Конан попытался пошутить: — Не следовало оставлять тебя в кабаке с той шлюхой. Она оказалась одной из многих кумушек, работающих на Фанг Луна. Да ты не переживай, братец. Мы еще выберемся отсюда. Сбрось с себя дурман! Помоги мне! Нам еще нужно расквитаться с убийцами Юмы!Киммериец похлопал Бабрака по плечу.На лице туранца не отразилось ничего. Единственной реакцией Бабрака на все слова друга было то, что, в очередной раз выдохнув клуб дыма, он молча протянул трубку Конану, словно предлагая попробовать.Конан с отвращением отшатнулся и с трудом сдержался, чтобы не выхватить трубку и не отшвырнуть ее подальше. Но если он собирался привести Бабрака в чувство, следовало действовать аккуратно. Хотя, понял киммериец, выбраться отсюда, таща на себе одурманенного товарища, едва ли будет возможно.Словно клещи сжали сердце и горло Конана. Ему и раньше приходилось видеть людей, ставших жертвами привычки к наркотикам. Но никто из них не был так близок ему, как Бабрак. Бедняга! Строгий последователь заповедей Тарима. Никогда еще Конан не слышал о людях, вернувшихся к нормальной жизни из лотосного дурмана. Наверное, лучше будет оставить парня здесь, а затем вернуться за ним во главе отряда… Но, скорее всего, придется добавить еще одно имя в список потерь, смертельных ударов, нанесенных ему Фанг Луном. Для всего мира Бабрак был теперь так же мертв, как Юма. Да и самому Конану грозила такая же участь.В отчаянии Конан отошел от одурманенного друга, прошел мимо жаровен и побрел в темноту. Затем, решив, что на всякий случай лучше будет вытащить Бабрака из кольца горящих, дурманящих жаровен, киммериец развернулся и направился назад. Но дым и полумрак сыграли с ним злую шутку. Подойдя к жаровням, Конан увидел, что из них выбиваются совсем другие, синевато-призрачные языки пламени. Подумав, киммериец подошел поближе.Его взгляд приковала тень, находившаяся в центре огненного круга. С первой секунды Конан все понял, но что-то заставило его пройти сквозь языки пламени и вплотную приблизиться к еще одной жертве Фанг-Луна — Сарии.Она лежала на низкой резной деревянной кровати, покрытой бархатным покрывалом. Лишь узкая набедренная повязка прикрывала часть ее тела. Множество браслетов и бус, серьги и золотистый пояс лишь подчеркивали ее красоту. Аккуратные, украшенные золотым шитьем тапочки были небрежно брошены у кровати, словно Сария только что забралась на нее, оставив их у изголовья.Девушка была жива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32