— Фамилия?
— Воинов, — неуверенно произнес Димка, поднимаясь с табуретки.
— И фамилия подходящая, — удовлетворенно хмыкнул прапорщик и повернулся к отвечающему за распределение солдат капитану, — мне этого.
Повернулся, было уходить, остановился, и снова скупо бросил Димке:
— Вылет через два часа. Вещи собери. Смотри, ничего не забудь. Сюда ты вернешься в лучшем случае через полтора года.
— Товарищ прапорщик, а куда я? — подскочил Димка.
— Куда надо! Прилетим — увидишь.
На вертушке они летели около часа. По пути всех веселил молодой лейтенант, развозивший по заставам почту, и без умолку рассказывающий смешные истории. Только «купивший» Воинова прапор вполглаза дремал, тихонько посапывая и периодически ударяясь от качки головой о борт вертушки, абсолютно этого не замечая, отчего Димке начало казаться, что мозгов у него нет вообще.
— В Средней Азии всю работу по дому делают женщины, — начал очередную байку лейтенант, — стирают, гладят, полы моют. Для азиатского мужчины посуду помыть — унижение. Вот приходит какой-нибудь узбек в армию служить, а его бац — в наряд по столовой, где и полы помыть надо, и посуду, и парашу вынести. Он в штыки — не буду! Бить его нельзя, уговоры тоже не действуют. А он за живот держится — мол, болит, ничего не могу делать. Как быть? Не будут же за него другие всю работу делать! Я в Союзе на БАМе служил, так у нас один фельдшер из санчасти свой способ лечения подобных умников изобрел. Приводят к нему такого узбека, тот еле идет, при этом сгибается от «страшных болей», которые ему работать не дают. А фельдшер этот, хохол по национальности, фамилия у него интересная — Мельник, внимательно так выслушает, заботливо покивает головой, и таблетку даст выпить. А таблетка — слабительная. Через минуту спрашивает, ну что, мол, не прошел живот? Тот морщится, ой, нет, «сильна балит»! Тогда Мельник глубоко задумается, и дает команду на живот ложиться и портки приспустить. И ставит ему здоровенную клизму! Представляете, слабительное дать, и еще клизму подставить! Тут никакой самый крепкий организм не выдержит. И начинает этого узбека то в холод бросать, то в жар, то бледнеет бедолага, то краснеет. Наконец не выдерживает он, и в туалет просится. А весь фокус заключался в том, что туалет находился на улице, метрах в тридцати от санчасти, и чтобы его не загаживали другие солдаты, туалет постоянно держали под замком. Здоровым таким, амбарным, насквозь проржавевшим, и по той причине чтобы открыть его, требовалась определенная сноровка и несколько минут времени. И начиналась комедия! Все собирались у окон, чтобы понаблюдать, как узбек в туалет сходит…. Несколько шагов он проходит нормально, потом вдруг раз! И замер! При этом, крепко-накрепко сведя ноги…. Народ за животы от смеха держится. Ага, смотрим, отпустило немножко его, и он мелкими шажками начинает семенить к туалету. Вот вроде бы немножко осталось, а он вдруг как замрет, будто наткнулся на что-то, и вздохнуть боится. Мы по полу катаемся, не можем спокойно смотреть на это. А он глаз отвести от заветной двери не может. Тут живот только утихомирится, он — как рванет к туалету! Ноги напряжены и прямы как ходули, при этом еще и сведены, отчего тощий зад виляет из стороны в сторону. Ну, все, вот она дверь, вот спасение, а не тут то было! Ключ в замок вошел, а не поворачивается. Он и так, и этак, а последние силы на сведение ног уходят! Опять замрет — ни чихнет, ни пукнет. Это видеть надо. Зима, туалет, ржавый замок, и дополняющий эту неповторимую картину застывший как легавая перед уткой, узбек. Ну, все, не может больше он! Собрался с последними силами и яростно накинулся на замок, и тот наконец-то поддался! Да только бросив все силы на замок, он ослабил ноги, да и они, видимо, уже не выдержали долгого напряжения, потому что вдруг смотрим, замер наш больной, плечи обречено опустились, ноги расслабились, и сзади на штанах пятно начинало расползаться…. Ох, не могу! Так после этого, вы думаете, он еще хоть раз согласится в санчасть идти? Он будет делать любую самую грязную работу, но только чтобы в санчасть не идти…
Глава 6.

Декабрь 1984 года. Афганистан. Район Баграма.
— Товарищ подполковник, майор Черкасов прибыл для дальнейшего прохождения службы! — представился Черкасов командиру полка в его кабинете.
Тот кивнул, с интересом рассматривая нового подчиненного, и показал на стул:
— Присаживайтесь. Ну, как первые впечатления о земле Афганистана?
— Честно сказать, товарищ подполковник, пока ничего не понял, — ответил Черкасов, — впечатлений очень много, все непривычно, но думаю, что немного послужу — разберусь.
— Похвальное рвение, — кивнул командир, — главное, чтобы в процессе ознакомления со службой и приобретения боевых навыков, вы не наломали дров. Афганистан — не Советский Союз, и многое необходимо оценивать совсем по-другому, чем там. Здесь летчик наделен особой самостоятельностью в принятии решения. Иначе нельзя. Практически невозможно предусмотреть все те ситуации, в которые попадают ежедневно наши экипажи. Летчику на месте виднее, можно взлетать, или необходимо переждать непогоду, где лететь и как лететь. И в принятии решения главную роль играют опыт, мастерство, знание района, умение прогнозировать изменения атмосферных явлений. Здесь не учебные полеты, и от принятого вами решения зачастую зависят человеческие жизни, что накладывает на вас очень тяжелый психологический и моральный груз. Поэтому не обижайтесь, но первое время поработаете вторым номером, в паре с капитаном Абрамовым, настоящим асом.
* * *
Как ни ожидал боевого крещения Черкасов, как ни готовился к нему, а прошло оно совсем не так, как виделось ему. Удары пуль крупнокалиберного пулемета по корпусу вертолета раздались неожиданно, и Черкасов растерялся. Земля вдруг вздыбилась, и навстречу стремительно снижающейся винтокрылой машине понеслись узкие полоски земли и скалы. Казалось, все это внезапно сорвалось и неудержимо опрокидывалось на вертолет, над которым блестел узкий диск вращающихся лопастей несущего винта.
Черкасов почувствовал, как сердце сковывает холод страха. Хуже всего, что он не знал, чего ему бояться больше, попадания пули в его такое незащищенное тело, возникновения неисправности в машине и как следствие этого последующего падения, или тех сумасшедших маневров, которые вытворял в воздухе Абрамов, уводящий вертушку из-под обстрела. Капитан Абрамов сидел спокойно, обхватив сильной ладонью ручку управления, заметно наклонившуюся вниз. Да что же ты делаешь, с ужасом подумал майор, да выводи же машину из пикирования!
Вертолет на максимальной скорости проскочил опасный участок, повторяя в узком ущелье все его повороты. Слава богу, до аэродрома дотянули, и лишь на земле обнаружили, что в нескольких местах пробиты редукторный отсек и лопасти несущего винта.
— Ерунда, — безмятежно заметил Абрамов, — было и похуже. Видел бы ты, как мы садились с перебитым тросом, ведущим к хвостовому оперению….
И только сейчас, когда Черкасов твердо стоял обеими ногами на земле, он по настоящему испугался. Только на земле он понял, что стреляли в него, и это его, майора Черкасова, отца двух маленьких прелестных девчушек хотел убить невидимый стрелок. И если бы не мастерство Абрамова с его шальными выкрутасами, сегодня двумя сиротами могло стать больше. Это осознание сиротства своих дочерей, дикая мысль, что он может их больше никогда не увидеть, поразила и напугала Черкасова больше всего.
Через неделю боевых вылетов служба в Союзе казалась Черкасову далекой и нереальной. Каждый день приносил что-то новое, каждый день заставлял проходить очередное испытание. Ветер и жаркое солнце обжигали лицо. К вечеру куртка твердела от соли. Выданный Черкасову новенький синий форменный комбинезон очень быстро стал бледно-голубым.
Почти что каждую посадку приходилось выполнять на площадках, которые впервые увидел лишь с воздуха. Иногда они едва превышали размер вертолета, и главное при этом было умение выбрать такое место, чтобы потом можно было взлететь.
Абрамов учил его садить вертолет. Это был не Союз, где крен при маневре ограничивался минимальными величинами. Здесь снижались очень круто — из соображений безопасности. Чем быстрее ты снижаешься, тем меньше у духов времени прицельно выпустить по тебе ракету и тем больше у тебя шансов выжить. Абрамов учил его думать, рассказывал о районах, где приходилось работать, об опасных участках. Над опасным участком вертолет набирал высоту в сторону солнца. В таком случае зенитная ракета духов вряд ли сможет «захватить» вертолет, ведь солнце для тепловой самонаводящейся головки становится более мощной «целью».
Иногда приходилось совершать невероятное. Черкасов первый раз пошел в свой самостоятельный полет в паре с Абрамовым, который шел ведущим вертолетной пары, и надо было снять с горы тяжело раненого хадовца. Пока Черкасов прикрывал Абрамова, тот пытался подойти к группе афганцев, которые махали ему руками со скалы. Сесть было негде — горы. Единственное, за что можно было зацепиться только одним колесом, был тонкий гребень. Черкасов с ужасом наблюдал, как Абрамов касался гребня передним колесом, но забрать раненого не мог. Дверца при этом находилась метрах в трех от земли. Пробовал подойти боком — не вышло: обрыв. Потом Абрамов заметил рядом каменную гряду и боком притерся к ней. Сумасшедший! Но хадовца забрал….
* * *
Черкасов готовился к очередному вылету, когда появился этот пехотный офицер.
— Мужики! Ну, возьмите с собой, — заканючил старлей, возвращающийся на свою заставу после госпиталя, — вам все равно по пути, даже крюк делать не надо. А то до оказии я еще неделю здесь просижу. У меня ведь там мои бойцы….
— Слушай, пехота, — покачал головой Черкасов, — ты понимаешь, что нельзя? Не дай бог что-нибудь случится, с нас три шкуры спустят.
— Да вы что! — округлил глаза старлей, — Да чтобы с вами что-нибудь могло случиться?! В жизнь не поверю! Да на таких вертушках, да на таких красавицах! Да с такими асами!
Видя, что не может пронять летчиков, он вдруг смолк, задумчиво уставившись на штангу приемника воздушного давления, и неожиданно добавил:
— И пушка у вас пусть не большая, зато такая мощная….
Этого летуны выдержать не смогли. Фраза старлея утонула в громовом смехе летчиков, механик согнулся в три погибели, держась от хохота за живот, у Черкасова от смеха даже слезу пробило. Отсмеявшись, они переглянулись.
— Ну, старлей, рассмешил, — кивнул Черкасов, — ладно, тащи вещи, вылет через час.
* * *
Старший лейтенант Демагин был доволен. Повезло. Удалось уломать летунов, и наконец-то он добрался до своего взвода, по которому успел соскучиться за две недели госпитальной лежки. Было приятно видеть, что его бойцы тоже искренне рады возвращению своего взводного.
— Все нормально, товарищ старший лейтенант, — доложил замкомвзвод, — все живы и здоровы. Единственно — духи обнаглели, через день да каждый день мины ставят. Сейчас по утрам дорогу проверяем. Обстрелы регулярно. Правда, последние дня три что-то духи притихли. Только не к добру это, товарищ старший лейтенант, замышляют они что-то.
— Разберемся…. — задумчиво произнес Демагин, — не в первой.
На следующее утро он лично возглавил группу. Они проверили свой участок, но ни одной мины не обнаружили. Неужто передышка, подумал старлей, во что не верилось. Они поставили БТР на свою дневную позицию, где прикрывали проходящие колонны от нападения с одного из опасных направлений и наблюдали за обстановкой. По связи Демагин вышел на соседний блок, и ему передали — готовься встречать колонну — входит в твою зону ответственности.
Колонна шла на максимально возможной скорости, которую позволял поддерживать извилистый серпантин ущелья и Демагин залюбовался этой рычащей и грохочущей железной змеей, ползущей по дороге. Через каждые несколько груженых КАМАЗов шли БТРы. Ствол крупнокалиберного пулемета первой бронемашины смотрел вверх вправо, в гору, и Демагин знал, что там сейчас сидит наводчик и машина в любую секунду готова грозно огрызнуться на любого, кто посмеет угрожать колонне. Следующий БТР — все так же, но ствол пулемета смотрит уже влево. Вправо — влево, вправо-влево. С какой бы стороны не напали, колонна готова к бою.
Напряженны взгляды солдат, назначенных наблюдателями и тревожно оглядывающих нависающие над дорогой скалы. Опасен серпантин. Как дорогу ни охраняй, а на всем протяжении трассы невозможно обеспечить полную безопасность движения. Перевести дыхание можно только в конечной точке, когда выйдешь к пункту назначения, где оборудованы долговременные позиции и где гарантировано относительное спокойствие. Потом назад….
Колонна проползла почти что вся мимо Демагина, когда возвышающаяся над дорогой скала от мощного взрыва внезапно вздыбилась и, разваливаясь в воздухе на глыбы, рухнула вниз, на проход. Мощной взрывной волной старлея скинуло с брони на камни. Оглоушенный взрывом, он недоуменно потряс головой и услышал гулкую дробь крупнокалиберного пулемета. Второй мощный взрыв перекрыл колонне путь к отступлению. Ловушка. Колонна оказалась зажатой в каменном мешке.
Гудела и кружилась голова. Горы стреляли огнем и убивали железные машины, которые вдруг в мгновение ока превратились в беззащитных, слабых и неуклюжих чудовищ. Несколько машин горело, охваченных всепожирающим огнем.
Бой шел уже несколько часов. Колонна перестала существовать, и теперь самым главным было спасти и вывести из огненного мешка оставшихся в живых людей. Пытавшаяся прорваться к ним на помощь группа нарвалась на вторую засаду и вела бой в нескольких километрах от них. Демагин, глядя на рваные тяжелые облака, облепившие горные вершины и скрывающие небо, с тоской подумал, что вертолетам к ним тоже не пробиться.
* * *
Черкасов почувствовал, как спокойно и строго взглянул на него Абрамов. Выбора не было. Они знали это ущелье как свои пять пальцев, и потому была надежда, что, не взирая на отсутствие видимости, они смогут сделать это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9