Я не понимал, подфартило мне в этой ситуации или крупно не повезло, и хотя сознавал, что, будучи помешан на своей команде, снова приду сюда и встану на это самое место, перспектива раз в две недели огребать по физиономии совершенно меня не радовала.
Теперь я уверен, что в ту пору понятия не имел о классовых разногласиях. Через несколько лет, когда я познакомился с таким понятием, как политика, я бы понял, что заслужил тычок в зубы за то, что принадлежу к привилегированному среднему классу белых мужского пола. Более того, ближе к двадцати годам, когда единственным источником моего идеологического воспитания служил альбом группы «Клэш», я, пожалуй, и сам бы задрался, но в то время почувствовал разочарование и стыд. Разочарование потому, что начал подозревать, что существуют такие люди, которые приходят на футбол отнюдь не из Правых побуждений (приверженности к «канонирам» или по крайней мере жажды посмотреть искрометную игру). А стыд потому, что хоть я и был коротышкой и малолеткой, но все-таки мужского пола, коему присуще нечто неизбывно глупое, невыразимое, но тем не менее очень могучее, и это нечто отказывается переносить все, что может быть воспринято как слабость. (Вышеприведенное описание того памятного дня – характерный тип мужского мышления: двое обидчиков против меня одного, я тщедушный, а они здоровые и так далее. Если бы нападавшим был один слепой, однорукий семилетка, память все равно оградила бы меня от подозрения, что мне устроили взбучку какие-то ничтожества.)
Но, наверное, самое неприятное заключалось в том, что я не мог поделиться с матерью – мне на несколько лет запретили бы появляться на стадионе без отца. Я сказал, что потерял шарф – бабушкин подарок – в метро и выслушал бесконечные упреки по поводу моей невнимательности и безответственности. И еще мне не позволили, как обычно в субботу, сходить в кафе за чипсами. В тот вечер на меня бы не подействовали никакие теории ожесточающего опыта городских ограничений; я осознавал исключительно лишения пригородные, и они казались мне самыми безжалостными.
Вы видели меня по ящику?

«Саутгемптон» против «Арсенала» 10.04.71
Я проводил каникулы в Борнмуте, где жили обе мои бабушки, и случилось так, что «Арсенал» играл выездную встречу в Саутгемптоне. Я купил билет на поезд, прокатился по побережью и протиснулся сквозь толпу к местам за угловым флажком. А на следующее утро, когда местная телекомпания показывала запись игры, каждый раз, когда били угловой, я появлялся в левом нижнем углу экрана (кстати, Маклинток забил с углового решающий гол, и «Арсенал» выиграл 2:1). Мрачный паренек за неделю до своего четырнадцатилетия и явно недоношенный… Я не махал руками, не вопил, не толкал соседей – просто неподвижно стоял среди бушующего моря юношеской гиперактивности.
Неужели я стал таким серьезным? Ведь во всем остальном я по-прежнему был ребенком: и дома, и в школе, где до шестого класса меня обуревали приступы неудержимого смеха, и на прогулках с друзьями, один или двое из которых уже обзавелись подружками, тогда как мы надрывали бока, гоготали до колик и презрительно фыркали столь потешному обороту событий. (Даже поменяли прозвище: сначала наш приятель был Ларри – за сходство с Ларри Ллойдом, центральным полузащитником «Ливерпуля», а потом превратился в Каза, то есть Казанову, и мы радовались от всей души своему остроумию.) Но когда я смотрел, как играет «Арсенал», то не мог толком расслабиться, по крайней мере пока мне не перевалило хорошо за двадцать. И попади я в объектив у углового флажка в любой момент с 1968 по 1981 год, выражение моего лица было бы точно таким же.
Простая истина заключается в том, что одержимость – штука отнюдь не забавная, а одержимые навязчивой идеей не давятся от хохота. Однако есть еще сложная истина: я был недоволен жизнью, и проблема тринадцатилетнего мучимого депрессией подростка состояла в том, что жизнь вокруг била ключом и не давала возможности пребывать в мрачности. Разве удастся впасть в уныние, если тебя постоянно подбивают похихикать? А на играх «Арсенала» хихиканья не было – я по крайней мере не хихикал. И хотя со мной на стадион с удовольствием ходили бы мои друзья, увлечение футболом вскоре стало для меня сугубо единоличным: в следующем сезоне я смотрел около двадцати пяти игр, и семнадцать или восемнадцать из них – один. Я не хотел развлекаться на футболе, потому что развлекался во всех остальных местах и меня от этого воротило. Больше всего я нуждался в таком уголке, где мог сосредоточиться на своих горестях, притихнуть, переживать. Меня изводила хандра, но когда играла моя команда, я мог выпустить ее на свет Божий, позволив ей немного подышать.
Как я получил двойной подарок

«Арсенал» против «Ньюкасла» 17.04.71
Немного позже в тот же год обстоятельства стали меняться. Моя любимая команда по-прежнему не хватала с неба звезд и играла без особого жара, но внезапно ее стало трудно победить. В 1970 году завершилась унылая семнадцатилетняя погоня за финальным призом, когда «Арсенал» взял Европейский кубок («Кубок Ярмарок») и, что удивительно, – не без некоторого шика. Выбив «Аякс» Иохана Круифа и победив в полуфинале, мы одолели в финале бельгийский «Андерлехт» со счетом 4:3. А когда «Арсенал» выиграл на «Хайбери» 3:0 во втором туре, взрослые мужчины танцевали и плакали от радости. Меня там не было: мне не разрешили в середине недели вечером пойти на стадион одному.
Тысяча девятьсот семьдесят первый год – annus mirabilis «Арсенала». Команда завоевала Кубок Футбольной ассоциации и выиграла чемпионат Лиги. Такого успеха в двадцатом столетии удавалось достичь всего три раза. «Арсенал» взял призы в течение одной недели: вечером в понедельник выиграл чемпионат в Тоттенхэме, а в субботу – Кубок, переиграв «Ливерпуль» на «Уэмбли». Я там не был. Не был в Тоттенхэме, потому что мне все еще не разрешали ходить на футбол среди недели одному. Не был на «Уэмбли», потому что, несмотря на обещание, отец не появился с билетами, и даже сейчас, через двадцать лет, я не в силах избавиться от горечи.
Я не был нигде (даже на параде в Айлингтоне в воскресенье после финала Кубка – пришлось ехать в Вулвич навещать тетю Ви). Я пропустил все. И поскольку эта книга скорее о восприятии футбола, чем о самом футболе, я не стану писать о том годе двойной победы – лучшем сезоне «Арсенала» в двадцатом столетии, – потому что какой уж тут импрессионизм? Да, я ликующе грохнул карманное радио о стену спальни, когда в Тоттенхэме раздался финальный свисток; у меня от счастья буквально кружилась голова, когда Чарли Джордж забил решающий гол в финале Кубка и упал на спину с раскинутыми руками. Я топтался у школы, представляя, что буду унижать своих одноклассников точно так же, как два года назад они унижали меня, но вместо этого лишь блаженно улыбнулся, и смысл моей улыбки поняли и товарищи, и учителя. Все ведь знали, что я – фанат «Арсенала» и имею право на торжествующую радость.
Но сам я думал иначе. Я заработал право на боль во время игры против «Суиндона», но в триумф двойной победы не внес никакого вклада (если не считать посещения дюжины игр Лиги, изнемогающий под весом всевозможных значков школьный пиджак и вырезок из журналов). Те, кто достали билеты на финал и отстояли пятичасовую очередь в Тоттенхэме, могут рассказать гораздо больше.
Поэтому перехожу к другому событию: как за две недели до славы я оказался в центре двойного репортажа. В день моего рождения мы с отцом отправились на встречу «Арсенала» с «Ньюкаслом» (не повезло – ужасная игра), и я прижимал к груди карманный приемник, который он мне подарил (тот самый, что я разбил о стену 3 мая) – незаменимая вещь для субботних послеобеденных репортажей. «Лидс» находился в лидирующей группе и в тот день встречался на своем поле с «Уэст Бромом», занимавшим пятое место с конца и за весь сезон не выигравшим ни одного матча на выезде. Был такой смешной комикс про Билли Бутса – захудалого хозяина, превратившегося в суперзвезду благодаря волшебным сапогам. Вот и мое радио стало для меня своего рода волшебной палочкой, по воле которой третьестепенная встреча превратилась в драматическое событие. Когда вскоре после начала второго тайма я включил приемник, «Уэст Бром» вел в счете. Когда я снова включил радио, счет увеличился. Громкоговорители объявили результат, и зрители обезумели. Гол Чарли Джорджа принес «Арсеналу» победу в Кубке, а поражение «Лидса» вывело мою любимую команду на первое место в Лиге.
В тот день я получил бесценный подарок – нечто вроде всеобщего мира на Земле или ликвидации бедности, нечто такое, что не купишь и за миллион фунтов, если только отец не подкупил судью в Лидсе за миллион фунтов, иначе как объяснить некоторые решения рефери? По всеобщему мнению, один из голов «Уэст Бром» забил из положения «вне игры» в сотню ярдов. Болельщики выскочили на поле – в результате «Лидсу» запретили проводить несколько встреч нового сезона на своем поле. Помнится, вечером в программе «Матч дня» Барри Дэйвис произнес свое знаменитое: «Люди совершенно сбесились и имели на это полное право». В те дни телекомментаторы предпочитали поощрять беспорядки – высокопарные призывы к восстановлению всеобщей воинской повинности не пользовались популярностью. Если ты, папочка, в самом деле сбил судью с пути истинного, большое спасибо – прекрасная идея! Разве «Лидс» продул бы «Уэст Брому» на своем поле, если бы не мой день рождения? А игра «Арсенала» с «Ньюкаслом» закончилась бы, как водилось, по нолям? Разве мы бы заняли первое место в Лиге? Очень сомневаюсь.
Другой город

«Чепси» против «Тоттенхэма». Январь 1972 года
Я стал истинным поклонником «Арсенала» – часто бывал мрачным, замкнутым, подавленным, любил поспорить, – а отец предпочитал атмосферу «Стэмфорд Бридж». «Челси» – искрометная и непредсказуемая – была из тех команд, на которые трудно положиться. Отец любил красные рубашки, театральные галстуки, а я, строгий моралист, полагал, что он мог бы вести себя с большим постоянством (как сказал бы Джордж Грэм, отцовство – это марафон, а не спринт). Но каковы бы ни были причины, отец неизменно получал удовольствие от походов на «Стэмфорд Бридж», а не от наших совместных экспедиций на «Хайбери». И можно понять почему. Как-то мы засекли, как из туалета северной трибуны стадиона «Челси» выходил Томми Стил (или это был Алдертон?), а до игры мы забежали в итальянский ресторанчик на Кингз-роуд. В другой раз завернули в челсийский магазинчик, где я купил последний альбом «Лед Зеппелин» и подозрительно принюхался к сигаретному дыму (я был педантичен, как полузащитник «Арсенала»).
В «Челси» играли Осгуд, Хадсон, Кук, отличавшиеся напористостью и чутьем – их футбол был совсем не таким, как у «Арсенала» (одна из лучших игр, которую я видел, полуфинал Кубка, окончилась со счетом 2:2). Но еще важнее было то, что «Стэмфорд Бридж» и его окрестности представляли собой другой, хотя и знакомый вариант Лондона. Знакомый, потому что мальчик из среднего класса, выросший в пригороде, всегда его знал. Он ничем не отличался от того Лондона, куда мы ходили в музеи или смотреть кино и пантомимы – шумного, расцвеченного огнями большого города, уверенного, что он и есть центр мира. И люди в те дни в Челси были средоточием мирового народонаселения. Футбол – модной игрой, а «Челси» – модной командой. Модели, актеры, молодые администраторы хотели приветствовать «синих» с удобствами и превратили «Стэмфорд Бридж» (по крайней мере трибуны) в изысканнейше экзотическое место.
Но я приходил на футбол не за этим. «Арсенал» и его округа казались мне намного экзотичнее, чем все, что я когда-либо видел на Кингз-роуд, полной блеска старомодных зануд. Футбол привлек меня своей непохожестью. Улочки террасами вокруг «Хайбери», Финсбери-парк, ожесточенные, но законопослушные продавцы подержанных машин… – разве это не экзотика? Лондон, которого не знал ученик классической школы из долины Темзы, сколько бы раз ни отправлялся в «синераму» в казино. Мы хотели разного – отец и я, и чем сильнее он стремился к тому, что олицетворял собой Челси, впервые в жизни получая возможность удовлетворять желания, меня все больше и больше тянуло в другую сторону.
Айлингтонский мальчик

«Рединг» против «Арсенала» 05.02.72
Англичанин или англичанка из среднего класса с белого юга страны – существа без каких-либо корней. Они с таким же успехом могли бы принадлежать любому сообществу мира. У ланкаширцев, йоркширцев, шотландцев, ирландцев, черных, богатых, бедных и даже у американцев и австралийцев всегда найдется нечто, с чем заявиться в паб или в бар, о чем всплакнуть, о чем попеть, во что можно вцепиться и держать, если очень захочется, а у нас нет ничего, по крайней мере ничего такого, что мы пожелали бы. Это и порождает насмешки над принадлежностью к какому-либо сообществу, чье прошлое искусственно и заботливо взлелеевается, чтобы создать видимость приемлемой культурной самобытности. Помните, как кто-то пел: «Я хочу быть черным»? В названии сказано все. Каждый встречал людей, у которых было такое желание: в середине семидесятых в Лондоне молодые, образованные белые, обладающие во всех других отношениях нормальным самосознанием, начали перенимать выговор выходцев с Ямайки, что, откровенно говоря, им совершенно не шло. Как мы все хотели превратиться в выкормышей Чикаго Проджектс, или гетто Кингстона, или скверных улиц Северного Лондона и Глазго! В этаких глотающих букву «эйч» и мямлящих гласные панк-рокеров с образованием государственной средней школы! В гемпширских девчонок с бабушками и дедушками из Ливерпуля или Брома! Харфордширцев, распевающих ирландские песни протеста! Еврофилов, которые утверждали, что хотя их матери живут в Ригейте, сердцем они все равно неразрывно связаны с Римом. Пока я не подрос и не понял, что значит быть мальчиком из предместий, мне хотелось происходить откуда-нибудь еще, лучше всего из Северного Лондона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31