Итак, она звалась Татьяной“. Так отметили праздник 8 Марта». И далее — скабрезная история о том, как часовой ставропольской тюрьмы за 700 рублей провел к заключенным женщину. И что военная прокуратура, вероятно, не будет раздувать это дело.В маленьком эпизоде репортер успел мазнуть грязью сразу несколько дорогих образов: праздник 8 Марта, давно утративший свое идеологическое значение и вошедший в число национальных праздников — ведь образ женщины и праздника был прямо увязан им с проституткой; армию, которая в телепередаче представлена в образе часового-взяточника и покрывающей его военной прокуратуры; Пушкина, чьи строки о самом чистом женском образе в русской литературе ассоциированы ТВ с гадостью. Разрывание связей, отказ от уходящих в прошлое корней, оправдываемый «любовью к дальнему» (прогрессу), объясняет свойственную левым неприязнь, а порой и ненависть ко всему устойчивому, прочному, строящемуся. Это, кстати, и было сутью совершенного Сталиным «переворота» — предал мировую революцию и занялся хозяйственным строительством («социализм в одной стране»). Народ изживал из себя левизну, в чем и упрекает его Д. Фурман в манифесте наших левых «Иного не дано»: «Основные носители этих тенденций, очевидно, поднявшаяся из низов часть бюрократии, которая, во-первых, унаследовала многие элементы традиционного крестьянского сознания, во-вторых, хочет не революционных бурь, а своего прочного положения».Это неприятие «прочного положения», к которому, по справедливому мнению левых, тяготеет «традиционное крестьянское сознание», пытаются обосновать и философски. Г. Померанц советует в «Независимой газете»: «Что же оказалось нужным? Опыт неудач. Опыт жизни без всякого внешнего успеха. Опыт жизни без почвы под ногами, без социальной, национальной, церковной опоры. Сейчас вся Россия живет так, как я жил десятки лет: во внешней заброшенности, во внешнем ничтожестве, вися в воздухе… И людям стало интересно читать, как жить без почвы, держась ни на чем».Жизнь без почвы, жизнь «человека из подполья», который для Достоевского был носителем мироощущения левых, наконец навязана всей России. Победа почти близка!Вспоминая метания левых в отношении фундаментальных вопросов бытия, которые мы наблюдали на протяжении всего только одного поколения, приходишь к выводу, что у них действительно нет устойчивой социально-философской концепции. Их миссия — разрушать то, что есть. Потому их сегодня нельзя даже упрекнуть в том, что они « изменили » чему-то. Окуджава воспевал «комиссаров в пыльных шлемах» и мечтал пасть «на той единственной, гражданской», и люди удивляются, как же он переметнулся к антикоммунистам. Когда в нем все вывернулось наизнанку? А никогда. Никуда он не переметнулся, и никакого отношения его «комиссары» ни к социализму, ни к социальной справедливости не имели. Он — левый, и его страсть — создавать гражданскую войну. Он ее и готовил своей гитарой, а сегодня наслаждается при виде танковых залпов по людям.Потому-то нечего и удивляться — какие же это левые, если они за частную собственность. А. Н. Яковлев страдает: «На Руси никогда не было нормальной, вольной частной собственности… Частная собственность — материя и дух цивилизации». Это — сегодня, когда Россия уже нашла прочное положение при прежней, общественной собственности. Как раньше они же выступали против капитала. Главное — стравить людей, разрушить у них почву под ногами, разорвать народ. Замечательна сама фразеология Яковлева: «Нужны воля и мудрость, чтобы постепенно разрушить большевистскую общину — колхоз… Здесь не может быть компромисса, имея в виду, что колхозно-совхозный агро-ГУЛАГ крепок, люмпенизирован беспредельно. Деколлективизацию необходимо вести законно, но жестко».Мы видим, что у этого левого идеолога и мысли нет предложить соединившимся в коллектив людям (пусть бы и «люмпенам») другой, лучший способ жизни, чтобы они смогли сравнить и выбрать. Нет, он требует именно разрушить общину. Главное — разделять людей, хоть соблазном, хоть силой. Любое общинное, соединяющее начало вызывает ненависть. Вот, например, сентенция Юрия Буйды из «НГ»: «Антирыночность есть атрибут традиционного менталитета, связанного с „соборной“ экономикой, о чем особенно убедительно свидетельствуют послесмутный кризис православия и драматические коллизии великих реформ Александра Второго — Столыпина… Наша экономическая ублюдочность все еще позволяет более или менее эффективно эксплуатировать миф о неких общностях, объединенных кровью, почвой и судьбой, ибо единственно реальные связи пока в зачатке и обретут силу лишь в расслоенном, атомизированном обществе. Отвечая на вопрос итальянского журналиста о характере этих связей, этой чаемой силы, поэт Иосиф Бродский обошелся одним словом: „Деньги“.Все собрал Ю. Буйда в этом проклятье «ублюдочной соборной экономики», вплоть до денежных чаяний поэта, и все для того, чтобы приукрасить главную мечту — расслоить, атомизировать российское общество. Разорвать народ и во с времени, и в рамках одного поколения. Поскольку российский (а затем советский) народ есть уникальное многонациональное образование, важные трещины можно создавать по линии этнических отношений. В 1917 году левым удалось «рассыпать» Россию, которая вновь сплавилась уже при восстановлении империи в образе СССР. Но ведь в перестройке происходило то же самое — и совершенно сознательно.Вот один из левых прорабов перестройки А. Нуйкин с удовлетворением признается: «Как политик и публицист, я поддерживал каждую акцию, которая подрывала имперскую власть. Мы поддерживали все, что расшатывало ее. А без подключения очень мощных национальных рычагов ее было не свалить, эту махину». И добавляет с милым цинизмом: «Сегодня политики в погоне за властью, за своими сомнительными, корыстными целями стравили друг с другом массу наций, которые жили до этого дружно, не ссорясь». Вот так — интеллигент Нуйкин расшатывал систему, но он не виноват. Выполнив свою роль в поджигательской программе, когда уже и РФ втянута в войну, Нуйкин умывает руки, отказываясь от любого «патриотизма» в «этой стране». Он иронизирует: «Мне хотелось даже написать давно задуманный материал, и название уже есть: „Считайте меня китайцем“.Чтобы разорвать, растравить народ, необходимо разрушить его культурное ядро, особенно подорвать, поставить под сомнение нормы морали и права, определяющие отношения людей. У нас в культурное ядро входит множество норм, выраженных на языке традиций, передаваемых от поколения к поколению, а не через формальное образование и «писаные» законы. Слом этих норм — наиболее разрушительная разновидность революций. Виднейший антрополог Конрад Лоренц писал: «Привычки, которые человек воспринимает через социальную традицию, связывают его с людьми гораздо сильнее, чем обычай, освоенный индивидуально, и разрушение традиции сопровождается очень интенсивным чувством страха и стыда… Иерархические отношения между тем, кто передает традицию, и тем, кто ее воспринимает, являются обязательным условием для того, чтобы человек был готов ее усвоить. С этим тесно связан и процесс, который мы называем поиском идентичности. Это и помогает сохранять устойчивость культурных структур. Но против этого восстают все революционные силы, враждебные устойчивым структурам. Они побуждают человека выбросить за борт любую традицию».Большой вклад в размывание соединяющего народ правосознания вносил А. Сахаров. В манифесте левых «Иного не дано» он утверждал: «Принцип „Разрешено все, что не запрещено законом“ должен пониматься буквально». Переход к этому принципу означал бы, что в обществе снимаются все табу, все не записанные в законе культурные, моральные нормы. Это имело бы катастрофические последствия. Если бы тезис Сахарова реально был осуществлен на практике, произошло бы моментальное сбрасывание общества в абсурдную гражданскую войну. Скатывание в массовое насилие происходит, когда человек теряет систему координат, критерии различения Добра и зла.Не говоря уже о тех очагах гражданских войн, которые создаются властью, преступившей именно моральные нормы, насилие преступников уже достигло такой интенсивности, что можно говорить о своеобразной войне. Но ведь эта преступность буквально выращивалась левыми политиками как ударная сила для разрушения «тоталитарного» советского общества. Вспомним хотя бы рассуждения Г. Попова о пользе преступников как социальной базы реформ. Это — не новое явление в тактике «левых» сил, оно наблюдалось и при расшатывании устоев российского порядка в начале ХХ века.Философ С. Франк писал: «Самый трагический и с внешней стороны неожиданный факт культурной истории последних лет — то обстоятельство, что субъективно чистые, бескорыстные и самоотверженные служители социальной веры оказались не только в партийном соседстве, но и в духовном родстве с грабителями, корыстными убийцами, хулиганами и разнузданными любителями полового разврата, — этот факт все же с логической последовательностью обусловлен самим содержанием интеллигентской веры, именно ее нигилизмом: и это необходимо признать открыто, без злорадства, но с глубочайшей скорбью. Самое ужасное в этом факте именно в том и состоит, что нигилизм интеллигентской веры как бы сам невольно санкционирует преступность и хулиганство и дает им возможность рядиться в мантию идейности и прогрессивности». Можно лишь добавить, что нынешние «левые» не так уж бескорыстны — разрушая общество, сами они в личном, так сказать, плане выходят в число богатейших людей Европы.Мало-мальски серьезный анализ показывает, что слома культурного ядра советского народа осуществить не удалось, как ни велики нанесенные ему травмы. А внутренний импульс «левого» движения и порожденного им политического режима иссяк. Оседлав средства массовой информации, вооруженную силу и экономику, «левые» на время увлекли людей и поставили страну на грань катастрофы. Но сегодня они уже утратили творческую потенцию и потеряли доверие массы. Все более и более скатываясь к применению силы и сбрасывая маску «правоискателей», они пришли, говоря словами историка Тойнби, к «дегуманизации господствующего меньшинства, предполагающей спесивое отношение ко всем тем, кто находится за его пределами; большая часть человечества в таких случаях заносится в разряд „скотов“, „низших“, на которых смотрят как на сам собою разумеющийся объект подавления и глумления… Страх толкает командиров на применение грубой силы для поддержания собственного авторитета, поскольку доверия они уже лишены. В результате — ад кромешный».Вот и ставлю опять те же волнующие меня вопросы. Нужно ли в этих условиях нашей оппозиции отклеивать от Гайдара и Бурбулиса ярлык «левых» и приклеивать его на себя? Зачем надевать доспехи разрушителей, когда новый режим еще не утвердился, еще не признан народом? Ведь вполне понятна еще борьба за сохранение сути той России, которую мы знали в советском облике. И зачем вообще применять не свойственную нашему мышлению дуалистическую схему «левые-правые»?Да, есть «левое», бесовское начало, но ему противостоит не только божественное, а и просто человеческое. Если мы не «левые», то это не значит, что мы реакционеры. Как ни парадоксально, лозунги правых (в западном смысле) сил взяты сегодня именно российскими «левыми». 1995 Новые левые: от воинствующих монахов к тоталитаризму мыши В начале века наблюдения за подготовкой революции позволили С.Л.Франку определить левого интеллигента как «воинствующего монаха нигилистической религии земного благополучия… Но, уединившись в своем монастыре, интеллигент не равнодушен к миру; напротив, из своего монастыря он хочет править миром и насадить в нем свою веру; он — воинствующий монах, монах-революционер… Кучка чуждых миру и презирающих мир монахов объявляет миру войну, чтобы насильственно его облагодетельствовать». Образ страшный, но одно несомненно: речь шла о воинствующих монахах, служащих своим догмам бескорыстно и даже склонных к самопожертвованию.В нынешней революции в России мы видим иных левых: они так же чужды миру, который хотят насильственно облагодетельствовать, но мораль их вывернута наизнанку. Это уже не монахи, а воры. Причем воры-артисты, блестяще кричащие «Держи вора!». Вспомним, как в 1991 г. с телевизионным шумом работала комиссия ВС СССР по привилегиям (там и сделала свою карьеру социальная защитница Элла Памфилова) — расследовали случай покупки старым маршалом списанного холодильника «Зил» за 28 руб. А в это же самое время левые лидеры расхватывали куски народного достояния: землю, здания, особняки. А когда кто-то пробивался с вопросом, Г.Попов задушевно отвечал: нехорошо считать деньги в чужом кормане. Меняет ли это его тип как левого деятеля? Нисколько. Главное, что он уверен в своем праве разрушать «нехорошую» систему жизни, чего бы это людям ни стоило, применяя при этом насилие любого масштаба. А признавать или не признавать частную собственность (и значит, обогащаться ли самому) — это поверхностный слой его философии.Втягивая страну ради своих метафизических догм в кровавую баню, наши левые с поразительным цинизмом, декларативно отказываются принять часть страданий и на себя лично. Вот интеллигентная И.Овчинникова предупреждает в «Известиях»: «Ратуя за справедливость, демократию, свободу, скажу со всей откровенностью: и мысли не могу допустить, что заплачу за все эти замечательные вещи хоть каплю родной крови». Эта ловкость рук новых борцов в устройстве своего комфорта поражает даже бывалого диссидента В.Максимова: «Что же получается? Наша либеральная прогрессивная интеллигенция имеет теперь целый ряд отмычек, с помощью которых она себе обеспечивает интеллектуальный комфорт. Надо только произнести заученное: „демократия“, „плюрализм“, „дедовщина“
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49