установка гидромассажа в акриловую ванну
Солнце исчезло, сменившись дождем и серятиной. Стоявший за окном июль явно исполнял партию марта.—Наверно, вам лучше завязать с самоубийствами, а то это может плохо кончиться. Попробуйте… не знаю… пообщаться с людьми, послушать альбом группы «Clash», влюбиться…— Да что вы понимаете! — возмутилась она. — Как раз от любви я и кончала с собой, а если я опять полюблю кого-то безответно, мне захочется сдохнуть дважды. А потом, самоубийство — мое призвание, моя страсть с детства. Что ж получится, если я умру в девяносто лет естественной смертью?— Даже не знаю, трудно сказать.— Но этого не случится, я не допущу такого унижения. Я ем что попало, жареное, копченое, жру мясо тоннами, много пью, курю по две пачки в день… Как по-вашему, это можно считать формой самоубийства?— Конечно, — с готовностью поддержал Антуан. — Главное — намерение. Но не думаю, что, если вы умрете от рака легких, это будет приравнено к самоубийству в статистических сводках, они мотивацию не учитывают.— Не волнуйтесь, больше у меня промашки не будет.Соседка поведала Антуану, что в мэрии XVIII округа на доске объявлений, где вывешены списки разных кружков и лекций, она обнаружила между школами йоги и керамики курсы самоубийц. Антуан, не имевший в этой области никакого опыта и не желавший потерять на неудачные попытки бесценные годы, которые мог бы провести на том свете, ловил каждое слово. Она собиралась, как только поправится, пойти на эти курсы и прилежно учиться, чтобы взяться за дело по науке. Она продиктовала Антуану номер телефона.Тут дверь распахнулась, и в палату ворвались, визжа и бурно жестикулируя, два сумчатых черта — дядя Жозеф и тетя Миранда, — которые тут же набросились на несчастного Антуана. Они все-таки сначала спросили, как он себя чувствует и как поживают родители, но очень скоро перешли к тому, что заботило их по-настоящему, а именно к собственным несчастьям. Дядя Жозеф рассказал Антуану, равно как и его соседке — похоже, в этот момент она больше, чем когда-либо, сожалела о существовании в мире немецких туристов, — что он недавно перенес операцию на селезенке и что хирург — это ясно как дважды два — вместо его селезенки вшил ему чужую. Дядя потребовал, чтобы Антуан пощупал ему живот.— Нашел селезенку? — проговорил он сквозь стиснутые зубы. — Вот здесь, чувствуешь? Это не моя, меня не проведешь, не моя, и все тут!— Но зачем врачу подменять селезенку, дядя Жозеф?— Зачем? — вскричал дядя. — Зачем! Объясни ему, Миранда, я не могу! Объясни ему!— Зачем?! — завизжала тетя Миранда. — Торговля органами!— Тише! — взмолился дядя Жозеф. — Тише, а то услышат, и бог знает что они тогда с нами сделают. Люди, которые крадут селезенки, способны на все!— Мы считаем, что здесь действует тайная организация, — зашептала тетя Миранда, хватая Антуана за плечо. — У нас уже собрана масса косвенных улик и доказательств, подтверждающих, что в этой больнице спекуляция органами поставлена на поток.— Каких доказательств?— Селезенка! — воскликнул дядя Жозеф. — Моя селезенка! Это разве не доказательство? Они забрали мою великолепную селезенку и толкнули за безумные бабки, а мне вшили старую, дряблую, никудышную…— Есть еще куча признаков, — сообщила тетя Миранда. — Мы же видим, как переглядываются медсестры и врачи, и эти взгляды выдают их с головой. Они тут все заодно!Дядя Жозеф и тетя Миранда, оказывается, ходили теперь по палатам и щупали всем животы. Наконец они распрощались и отправились дальше заниматься сыском.Радуясь, что в палате снова стало тихо, Антуан повернулся к соседке-самоубийце. Но глаза ее были закрыты. Тут вошел врач и индифферентным тоном автомеханика со станции техобслуживания сообщил Антуану, что он выписан.Прошло несколько дней, прежде чем Антуан решился взглянуть на листок с телефоном школы самоубийц. Над Парижем сияло солнце. Машины извергали выхлопные газы, которые витали в воздухе, словно пыльца новой эры, оседая в легких парижан и осеменяя флору грядущей больной цивилизации. Агония растительности — деревьев, кустов, травы, — безмолвная и незримая для людских глаз, воспринимающих лишь то, что движется, привычно вписывалась в систему городской жизни. Автомобили творили нового человека, у которого не будет ног, чтобы прогуливаться по асфальтированным дорогам своей мечты, а будут одни колеса.У Антуана не было телефона, поэтому он отправился в автомат на углу. Автомат находился рядом с булочной; запах булочек вытеснял менее приятные запахи улицы. Антуану пришлось подождать, пока кабина освободится.— Общество СДВИЛС, «Самоубийство для всех и любыми способами», добрый день! — приветствовал его в трубке певучий женский голос.— Добрый день, э, мне дала ваш телефон знакомая, меня интересуют ваши курсы.Какой-то клошар приник к вентиляционной решетке булочной. Он достал завернутый в носок черствый кусок хлеба, развернул и стал с наслаждением есть, вдыхая сладкие ароматы венской сдобы, скрашивавшие вкус твердокаменной горбушки.— В таком случае, месье, советую просто к нам зайти. На этой неделе занятий не будет по случаю великолепного самоубийства профессора Эдмона, который виртуозно повесился, но уже с понедельника мадам Астанавис возобновит занятия. Сейчас скажу расписание. У вас есть чем писать?— Минутку, минутку… Да, слушаю вас.— С понедельника по пятницу с 18 до 20 часов. Площадь Клиши, 7-Позвоните в домофон. Мы на первом этаже, там есть указатели.В следующий понедельник Антуан явился на площадь Клиши по указанному адресу. Среди висевших на двери табличек, где значились врачебные кабинеты, студия актерского мастерства, отделение Ассоциации анонимных алкоголиков, отряд скаутов и штаб некоей политической партии, он отыскал медную дощечку, где было выгравировано: «Общество СДВИЛС. Основано в 1742 г. Антуан нажал на кнопку, повелев тяжелой двери открыться. Повинуясь указателям, он проследовал по коридору и вошел через двустворчатую дверь в продолговатую комнату с большими окнами.Там уже собралось человек тридцать. Некоторые сидели и читали или просто ждали, остальные же оживленно беседовали, разбившись на небольшие группы. Квартет играл Шуберта. Главной тут, похоже, была высокая дама в черном смокинге. Она приняла Антуана весьма любезно и назвалась профессором Астанавис. Здесь были и мужчины, и женщины, молодые и старые, всех слоев общества и всех мастей. Они держались спокойно: рылись в сумках, спорили, обменивались какими-то бумагами. Наконец все стали рассаживаться. У большинства были с собой блокноты или тетради. Они ждали начала лекции, приготовив ручку, перешептываясь и приглушенно смеясь.В помещении было десять рядов по пятнадцать стульев в каждом; в глубине, на эстраде, стоял пюпитр, за которым расположилась профессор Астанавис. Слушатели уже сидели на местах. Все четыре стены были увешаны портретами и фотографиями знаменитых самоубийц: Жерар де Нерваль, Мэрилин Монро, Жиль Делез, Стефан Цвейг, Мисима, Анри Роорда швейцарский писатель и публицист, автор ряда работ по проблемам школьного образования, а также книги «Мое самоубийство»
, Иэн Кертис вокалист английской рок-группы «Joy Division»
, Ромен Гари, Хемингуэй и Далида.В аудитории слышались смех и разговоры, как перед началом любой лекции или урока. Антуан сел в середине, между элегантным мужчиной с неприступным лицом и двумя смешливыми девушками. Профессор Астанавис кашлянула. Воцарилась тишина.— Дамы и господа, прежде всего позвольте вам сообщить, хотя многие уже наверняка знают, об удачном самоубийстве профессора Эдмона. Он сделал это!Мадам Астанавис взяла пульт и направила на стену с белой деревянной панелью. На стене возникло изображение мужчины, висящего в петле в гостиничном номере. У него к тому же были вскрыты вены, и кровь оставила два больших черных пятна на бежевом паласе. Когда труп фотографировали, он, вероятно, покачивался, поэтому лицо было слегка смазано. Публика вокруг Антуана захлопала, послышались восхищенные оценки столь виртуозного комбинированного самоубийства.— Он сделал это! И, как видите, чтобы было наверняка, чтобы обезопасить себя на случай, если веревка не выдержит, вскрыл вены. Я считаю, это заслуживает дополнительных аплодисментов.Ученики вновь захлопали, повскакали с мест, начали кричать и свистеть. Антуан остался сидеть, с удивлением наблюдая за столь бурным ликованием по поводу смерти человека.— У нас сегодня появился новый собрат, — сказала профессорша, указывая на Антуана. — Я попрошу вас представиться.Все повернулись к Антуану. Робея оттого, что придется говорить перед большим скоплением людей, он встал и сразу увидел доброжелательные взгляды и почувствовал молчаливую поддержку аудитории.— Меня зовут Антуан, мне… двадцать пять лет.— Здравствуй, Антуан! — хором приветствовали его собравшиеся.— Антуан, — спросила профессорша, — ты можешь сказать нам, что тебя сюда привело?— Моя жизнь катастрофически не удалась, — объяснил Антуан, нервно сжимая и разжимая кулаки. — Но это еще не самое ужасное. Самое ужасное — что я это сознаю…— И ты решил свести счеты с жизнью, чтобы слиться с покоем небытия, — тихо сказала профессорша, чуть наклонившись вперед.— В общем, я для жизни, видимо, не гожусь и надеюсь, что смогу состояться в смерти. Наверно, для этого у меня больше данных.— Я уверена, Антуан, — одобрительно сказала мадам Астанавис, — что из тебя получится поистине великий покойник. Именно для этого я здесь: чтобы научить тебя, чтобы научить вас, как покончить с этой жизнью, которая дает нам так мало и отнимает у нас так много. Моя теория… Моя теория заключается в том, что лучше умереть до того, как жизнь отнимет все. Надо сохранить боеприпасы, порох, силы для смерти, а не приходить к ней совершенно беспомощным и опустошенным, как эти несчастные озлобленные старики. Мне все равно, верующие вы, атеисты, агностики или диабетики — меня это не касается. У меня есть некоторые мысли, ими я готова с вами поделиться, но не собираюсь уговаривать вас умереть или объяснять, что есть смерть и что есть жизнь. Вы сделали выбор, у каждого свои мотивы, свои резоны. Объединяет нас с вами то, что мы не удовлетворены жизнью и хотим с ней покончить, вот и все. Я научу вас эффективным приемам самоубийства, расскажу, как покончить с собой наверняка, красивым, оригинальным способом. В мой курс входят методы, а причины не мое дело. Тут не церковь и не секта. Вы можете в любой момент расплакаться, возмутиться и бросить эти занятия. Имеете полное право. Можете даже влюбиться в соседа по парте и вновь почувствовать вкус к жизни… Почему бы и нет? Вы будете счастливы какое-то время, пусть даже мы снова встретимся здесь через полгода. Если, конечно, я, на свою беду, еще буду жива.Несколько человек засмеялись. В ней не было ничего от политического трибуна или религиозного проповедника, и говорила она спокойно, с уверенностью учителя литературы, который объясняет ученикам урок. Держа руки в карманах смокинга, она была столь блистательна в своей строгой простоте, что не нуждалась ни в каких дополнительных эффектах, сценических или риторических.— Самоубийство порицается. Против него выступают государство, церковь, общество и даже сама природа, ибо эта дама не терпит вольностей по отношению к себе, она жаждет держать нас в своей власти до конца, хочет сама принимать за нас решения. Кто решает, когда человек умрет? Мы отказались от своей высшей свободы, передоверив решение болезням, авариям, преступникам. Люди называют это судьбой или волей случая. Ложь! Это не воля случая, а скрытая воля общества, которое травит нас выхлопными газами, морит в войнах и катастрофах… Общество решает, когда нам умереть, ибо от него зависит качество нашей пищи, состояние окружающей среды, условия, в которых мы работаем и существуем. Когда мы рождаемся, нас не спрашивают, хотим мы этого или нет, мы не выбираем язык, страну, эпоху, свои пристрастия и вкусы, не выбираем себе жизнь. Наша свобода только в смерти: быть свободным значит умереть.Лекторша отпила воды из стакана. Она замерла, опершись обеими руками на пюпитр. Внимательно осмотрев присутствующих, она кивнула им, словно ее связывала с ними задушевная близость.— Но все это слова. Они вторичны, к этим мыслям приходишь потом и начинаешь видеть благородство, красоту, законность, оправдание, превосходство… не знаю, да мало ли что… иллюзию некоего абсолюта под названием «смерть» или «свобода», между которыми хочется поставить знак равенства. А правда… моя правда — скажем прямо, я говорю о себе — заключается в том, что я больна. Рак устроил себе в моем теле курорт, нашел райский уголок и проводит там каникулы, купаясь в моей крови, как в океане, и загорая под солнцем моего сердца… Он не нуждается в зонтике, тепловые удары ему не страшны. Он использует свой отпуск, чтобы сжить меня со свету. Я страшно мучаюсь… Вы понимаете, о чем я говорю. Чтобы не корчиться от боли, я вынуждена колоться морфием, накачиваться анальгетиками… — Она вынула из внутреннего кармана коробку с лекарством и показала. — За это я расплачиваюсь дорогой ценой — ценой ясности рассудка. Пока что я в здравом уме, но, скорее всего, ненадолго, поэтому предпочитаю уничтожить себя, еще будучи «собой», не дожидаясь, когда меня, лежащую в бессознательном состоянии на больничной койке, отключат от аппаратов врачи. Это совсем крохотная свобода, ничтожная, жалкая. Но раз вы все здесь, значит, у вас тоже рак — не важно, в организме или в душе, опухоль чувств, любовная лейкемия или социально-коммерческие метастазы. И они вас терзают. Именно это определяет наш выбор, а идея высшей свободы приходит потом. Будем честны: если б мы были здоровы, любимы, как мы того заслуживаем, и уважаемы, и занимали достойное место под солнцем, я уверена, зал этот был бы пуст.Мадам Астанавис закончила вступительную часть. Все захлопали, обе соседки Антуана от волнения вскочили с мест. Профессор вынула красный цветок из бутоньерки и поставила в стакан с водой.Следующие полтора часа она читала лекцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
, Иэн Кертис вокалист английской рок-группы «Joy Division»
, Ромен Гари, Хемингуэй и Далида.В аудитории слышались смех и разговоры, как перед началом любой лекции или урока. Антуан сел в середине, между элегантным мужчиной с неприступным лицом и двумя смешливыми девушками. Профессор Астанавис кашлянула. Воцарилась тишина.— Дамы и господа, прежде всего позвольте вам сообщить, хотя многие уже наверняка знают, об удачном самоубийстве профессора Эдмона. Он сделал это!Мадам Астанавис взяла пульт и направила на стену с белой деревянной панелью. На стене возникло изображение мужчины, висящего в петле в гостиничном номере. У него к тому же были вскрыты вены, и кровь оставила два больших черных пятна на бежевом паласе. Когда труп фотографировали, он, вероятно, покачивался, поэтому лицо было слегка смазано. Публика вокруг Антуана захлопала, послышались восхищенные оценки столь виртуозного комбинированного самоубийства.— Он сделал это! И, как видите, чтобы было наверняка, чтобы обезопасить себя на случай, если веревка не выдержит, вскрыл вены. Я считаю, это заслуживает дополнительных аплодисментов.Ученики вновь захлопали, повскакали с мест, начали кричать и свистеть. Антуан остался сидеть, с удивлением наблюдая за столь бурным ликованием по поводу смерти человека.— У нас сегодня появился новый собрат, — сказала профессорша, указывая на Антуана. — Я попрошу вас представиться.Все повернулись к Антуану. Робея оттого, что придется говорить перед большим скоплением людей, он встал и сразу увидел доброжелательные взгляды и почувствовал молчаливую поддержку аудитории.— Меня зовут Антуан, мне… двадцать пять лет.— Здравствуй, Антуан! — хором приветствовали его собравшиеся.— Антуан, — спросила профессорша, — ты можешь сказать нам, что тебя сюда привело?— Моя жизнь катастрофически не удалась, — объяснил Антуан, нервно сжимая и разжимая кулаки. — Но это еще не самое ужасное. Самое ужасное — что я это сознаю…— И ты решил свести счеты с жизнью, чтобы слиться с покоем небытия, — тихо сказала профессорша, чуть наклонившись вперед.— В общем, я для жизни, видимо, не гожусь и надеюсь, что смогу состояться в смерти. Наверно, для этого у меня больше данных.— Я уверена, Антуан, — одобрительно сказала мадам Астанавис, — что из тебя получится поистине великий покойник. Именно для этого я здесь: чтобы научить тебя, чтобы научить вас, как покончить с этой жизнью, которая дает нам так мало и отнимает у нас так много. Моя теория… Моя теория заключается в том, что лучше умереть до того, как жизнь отнимет все. Надо сохранить боеприпасы, порох, силы для смерти, а не приходить к ней совершенно беспомощным и опустошенным, как эти несчастные озлобленные старики. Мне все равно, верующие вы, атеисты, агностики или диабетики — меня это не касается. У меня есть некоторые мысли, ими я готова с вами поделиться, но не собираюсь уговаривать вас умереть или объяснять, что есть смерть и что есть жизнь. Вы сделали выбор, у каждого свои мотивы, свои резоны. Объединяет нас с вами то, что мы не удовлетворены жизнью и хотим с ней покончить, вот и все. Я научу вас эффективным приемам самоубийства, расскажу, как покончить с собой наверняка, красивым, оригинальным способом. В мой курс входят методы, а причины не мое дело. Тут не церковь и не секта. Вы можете в любой момент расплакаться, возмутиться и бросить эти занятия. Имеете полное право. Можете даже влюбиться в соседа по парте и вновь почувствовать вкус к жизни… Почему бы и нет? Вы будете счастливы какое-то время, пусть даже мы снова встретимся здесь через полгода. Если, конечно, я, на свою беду, еще буду жива.Несколько человек засмеялись. В ней не было ничего от политического трибуна или религиозного проповедника, и говорила она спокойно, с уверенностью учителя литературы, который объясняет ученикам урок. Держа руки в карманах смокинга, она была столь блистательна в своей строгой простоте, что не нуждалась ни в каких дополнительных эффектах, сценических или риторических.— Самоубийство порицается. Против него выступают государство, церковь, общество и даже сама природа, ибо эта дама не терпит вольностей по отношению к себе, она жаждет держать нас в своей власти до конца, хочет сама принимать за нас решения. Кто решает, когда человек умрет? Мы отказались от своей высшей свободы, передоверив решение болезням, авариям, преступникам. Люди называют это судьбой или волей случая. Ложь! Это не воля случая, а скрытая воля общества, которое травит нас выхлопными газами, морит в войнах и катастрофах… Общество решает, когда нам умереть, ибо от него зависит качество нашей пищи, состояние окружающей среды, условия, в которых мы работаем и существуем. Когда мы рождаемся, нас не спрашивают, хотим мы этого или нет, мы не выбираем язык, страну, эпоху, свои пристрастия и вкусы, не выбираем себе жизнь. Наша свобода только в смерти: быть свободным значит умереть.Лекторша отпила воды из стакана. Она замерла, опершись обеими руками на пюпитр. Внимательно осмотрев присутствующих, она кивнула им, словно ее связывала с ними задушевная близость.— Но все это слова. Они вторичны, к этим мыслям приходишь потом и начинаешь видеть благородство, красоту, законность, оправдание, превосходство… не знаю, да мало ли что… иллюзию некоего абсолюта под названием «смерть» или «свобода», между которыми хочется поставить знак равенства. А правда… моя правда — скажем прямо, я говорю о себе — заключается в том, что я больна. Рак устроил себе в моем теле курорт, нашел райский уголок и проводит там каникулы, купаясь в моей крови, как в океане, и загорая под солнцем моего сердца… Он не нуждается в зонтике, тепловые удары ему не страшны. Он использует свой отпуск, чтобы сжить меня со свету. Я страшно мучаюсь… Вы понимаете, о чем я говорю. Чтобы не корчиться от боли, я вынуждена колоться морфием, накачиваться анальгетиками… — Она вынула из внутреннего кармана коробку с лекарством и показала. — За это я расплачиваюсь дорогой ценой — ценой ясности рассудка. Пока что я в здравом уме, но, скорее всего, ненадолго, поэтому предпочитаю уничтожить себя, еще будучи «собой», не дожидаясь, когда меня, лежащую в бессознательном состоянии на больничной койке, отключат от аппаратов врачи. Это совсем крохотная свобода, ничтожная, жалкая. Но раз вы все здесь, значит, у вас тоже рак — не важно, в организме или в душе, опухоль чувств, любовная лейкемия или социально-коммерческие метастазы. И они вас терзают. Именно это определяет наш выбор, а идея высшей свободы приходит потом. Будем честны: если б мы были здоровы, любимы, как мы того заслуживаем, и уважаемы, и занимали достойное место под солнцем, я уверена, зал этот был бы пуст.Мадам Астанавис закончила вступительную часть. Все захлопали, обе соседки Антуана от волнения вскочили с мест. Профессор вынула красный цветок из бутоньерки и поставила в стакан с водой.Следующие полтора часа она читала лекцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14