И в этом он, хоть и смутно, провидел способ преобразить Миранду, короче говоря — добиться её любви. Он чувствовал, что благородство его безгранично и должно со временем быть признано и вознаграждено. Служение породит любовь, и возникнет новая Миранда, апофеоз той прелести и силы, что он сумел разгадать под оболочкой озорной девчонки, которая, увы, порой находит удовольствие в том, чтобы дразнить его и мучить.
Но расчеты его не оправдались. По крайней мере, как утешал себя Пенн, _пока_ не оправдались. Миранда очень скоро поняла, что с ним творится. Это было нетрудно. А поняв, стала мучить и дразнить пуще прежнего. И чем больше она его дразнила, тем больше он ощущал себя ослом и растяпой. Он не умел отвечать шутками на её шутки, тягаться с ней в остроумии, он мог только, терпеливо и глупо улыбаясь, сносить её бесконечные издевки. Такая несправедливость была нестерпима. Ведь на самом-то деле он совсем не дурак. Если б можно было хоть ненадолго заставить Миранду посидеть смирно, он мог бы проявить и осведомленность, и красноречие, и это непременно бы на неё подействовало. Он мог бы поговорить с ней серьезно. Но в тех легкомысленных сферах, в каких ей угодно было резвиться, он немел.
Такое положение огорчало его до крайности, но от полного отчаяния его спасало одно неоценимое благо, а именно почти непрерывное лицезрение любимой. Школьный карантин по краснухе пришелся как нельзя более кстати: теперь он видел её каждый день и более того — почти целыми днями, если решался ходить за ней по пятам, рискуя ей опротиветь. Он не терял надежды, что добьется её любви, и с радостью замечал, что, если он, уязвленный какой-нибудь особенно злой и обидной выходкой, решал куда-нибудь уединиться, она очень скоро сама являлась его искать. Являлась как будто лишь для того, чтобы и дальше его мучить, но являлась, и порой ему удавалось убедить себя, что мучение это для него отрада.
За все это время Пенн, разумеется, не сказал Миранде ни слова о своей любви. Мало того, что среди её словесных блесток он не находил щелки, куда бы втиснуть серьезные и торжественные слова; его удерживала ещё и некоторая щепетильность. Ведь она как-никак ещё совсем девочка. Он то и дело забывал об этом, очень уж легко и умело она над ним властвовала. Ему в голову бы не пришло усомниться в том, что она гораздо умнее его. Но она моложе. Да и вообще говорить вслух о любви было стыдно. Неотразимое красноречие, запасы которого он в себе ощущал, было не об «этом». Он чувствовал, что мог бы расписывать Миранде чудеса вселенной и тайны глубоких морей, но не мог бы просто сказать, что любит её.
Миранда часто раздражалась, выходила из себя; в такие минуты Пенну бывало особенно тяжело Словно она, сама того не сознавая, вымещала на нем свои беды, о которых ничего ему не говорила. Пенн убеждал себя, что нельзя судить её слишком строго. Он знал, что Миранда обожает своего отца, — наверно, для неё было пыткой наблюдать, как он постепенно отрывался от Грэйхеллока. И все-таки проявлять к ней терпение было нелегко, и однажды ему подумалось — может быть, весь его подход неправильный. Это была его первая мысль о стратегии любви, и он устыдился, точно осквернил что-то невинное. Миранда, однако, не оставляла его в покое и в последнее время завела ещё привычку его щипать. Она подкрадывалась к нему сзади, захватывала своими пальчиками, как щипцами, кожу у него повыше локтя или ещё где-нибудь и сжимала изо всех сил. Пенн весь покрылся синяками. Сначала такое обращение было ему приятно. Но Миранда вкладывала в свои щипки столько злости и так сердилась, если он в свою очередь до неё дотрагивался, хотя бы для того, чтобы оттолкнуть её, что вскоре эта новая тактика довела его до состояния черной, чуть ли не мстительной ярости. Он стал видеть в ней демона, и навстречу ей из глубин его существа поднимался ответный мрак.
До сих пор он особенно не стремился к ней прикасаться, во всяком случае, не стремился сознательно. Он довольствовался тем, что иногда касался её руки или плеча — это было вполне естественно, но очень волнующе и сладко, и её присутствие действовало на него, как теплый ветерок, который не столько тревожит, сколько успокаивает. Но теперь это изменилось. Как будто безжалостные щипки Миранды имели целью разбудить в нем нечто куда более первобытное, и он когда с тоской, а когда и с темным, острым любопытством ощущал себя порочным. И тут-то мысли о стратегии пришлись кстати. Пенн уже подумывал о том, не имеет ли смысла как-нибудь дать Миранде хорошего шлепка. В самом деле, может, она этого и добивается, может быть, она ждет от него грубости? Эта гипотеза сперва повергла Пенна в недоумение, потом наполнила его чем-то вроде гордости. Он был в полном смятении. Но его ужаснуло, сколько в нем, оказывается, накопилось лютой злобы против его юной возлюбленной — он это понял только теперь, когда злоба прорвалась наружу. А вместе с прорвавшейся злобой пришло — грозное, черное, доселе неведомое — половое влечение. Пенн и раньше воображал, что страдает. Но то было чистое пламя. Теперь он по ночам метался без сна и представлял себе Миранду обнаженной. Чувство вины осложняло боль и мутило рассудок. Желания стали уродливо четкими, и — словно темным потоком этих новых желаний его отнесло обратно, к началу, — реальная Миранда исчезла. Только тогда это был рай, а теперь он обернулся адом. Первая Миранда была небесным видением. Последняя — куклой из плоти.
В день экспедиции в Сетон-Блейз мрак, в котором пребывал Пенн, слегка рассеялся, потому что с утра Миранда была с ним ласкова. Накануне она больше обычного изводила его, и, хотя он верил, что сейчас, после отъезда отца, она в нем нуждается, терпеть её причуды было трудно, и наутро он был рад услышать от неё доброе слово. И за завтраком у Милдред все было хорошо. Он как-то примирился с Мирандой и отдал должное вкусной еде, но после завтрака, когда пошли в сад, она его избегала. Он поспешил отделаться (авось получилось не очень невежливо) от доброго Хамфри, который как будто был расположен с ним поговорить, и погонялся за Мирандой по роще, но стоило ему приблизиться, как она бежала дальше, и вот сейчас он видел её далеко впереди — идет следом за Энн и Феликсом в сторону озера. Милдред, отделившись от этой группы, стояла с мужем на берегу — видимо, они обсуждали постройку нового причала. Пенн был один со своей бедой.
Потом все собрались в том месте, где деревья кончались и к воде полого спускался небольшой каменистый пляж. Здесь, после кружевного освещения рощи, солнце светило широко и ярко. Озерко нежилось среди желтоватых и красноватых полос камыша, на фоне которого лениво плавало несколько лысухи нырков. На том берегу, еле видные издали, расстилались поля, окаймленные вязами и боярышником. Пенн подобрался ближе к Миранде, но она, как маленькая, повисла на руке матери и не обратила на него внимания.
Тем временем подошли и Милдред с Хамфри.
— Надо, надо завести лодку, — сказала Милдред. — Единственное, чего не хватает в этом пейзаже. Лодка в камышах, так романтично!
— Не так уж романтично будет каждый год её конопатить и красить, верно, Пенн? — сказал Хамфри.
Пенн засмеялся.
— Это мы поручим Феликсу, — сказала Милдред. — Как, Феликс, согласен? Просто удачно, что ты остаешься в Англии. Без тебя я как без рук.
Феликс улыбнулся, но разговора о лодке не поддержал. До чего хорош, подумал Пенн, высоченный, загорелый, в широкой белой рубашке с открытым воротом.
Энн подняла камешек и бросила в воду. Загляделась на расходящиеся круги. Она сегодня нарядная, в красивом цветастом платье, но грустная. Волосы, как всегда, гладко зачесаны назад, но лицо какое-то другое — наверно, подмазалась.
Феликс тоже подобрал камешек и бросил вслед за первым. Камешек упал в самую середину водяного круга. Феликс и Энн посмотрели друг на друга и улыбнулись.
Почти не думая о том, что делает, Пенн выбрал камень побольше и швырнул далеко в воду. Он упал возле лысух, и те поспешно заскользили в камыши, к дальнему берегу.
— Хороший бросок, — сказал Хамфри. — Ты ведь силен в крикете, Пенн?
Пенн, довольный, поднял ещё один камень.
— Пари держу, тебе так далеко не кинуть, Феликс, — сказала Милдред.
— Где уж мне! — Феликс выбрал камешек и, поднявшись немного по берегу, запустил его высоко в воздух. С громким всплеском он шлепнулся в воду ярдов на пять дальше, чем у Пенна.
— Отлично! — сказала Энн.
Миранда, отцепившись от Энн, тоже поднялась повыше и стала позади Феликса, с интересом наблюдая за всеми.
— Пенн, по-моему, особенно не старался, — сказал Хамфри. — Ведь состязание ещё не началось, так что это не считается.
Теперь и Пенн отступил от воды, покрепче уперся ногами в землю. Позади себя он ощущал Миранду как бледное облачко. Он швырнул камень сильным, свободным движением и перещеголял Феликса на добрый ярд.
Все закричали:
— Молодец! — и начали подзуживать Феликса на новую попытку.
— Пусть бросают до трех раз, — сказал Хамфри. — Первый бросок Пенна не в счет. А я потом раздам призы — первый приз и утешительный.
Феликс приготовился, расправил плечи. Пенну он казался великаном, но самым ловким и изящным на свете. Рубашка его вздулась, рукава болтались, с него катился пот. Пенн, в спортивной куртке, с галстуком, чувствовал себя рядом с ним чересчур расфранченным. Но ему было радостно бросать камешки на глазах у Миранды, и внезапно его охватило счастье.
Вторым броском Феликс оставил Пенна чуть позади.
Пенн теперь твердо решил не уступать. Он помедлил, как при подаче в крикете, потоптался на месте, взвешивая камень в руке, довольный тем, что все на него смотрят. Потом, легко изогнувшись, послал камень в воздух. Под общие аплодисменты он упал намного дальше предыдущего.
— Просто невероятно, — сказала Милдред. — По-моему, это выше человеческих сил. Пенн, наверно, сверхчеловек!
Феликс, скорчив решительную гримасу, стал в позицию и без всяких предисловий, пока другие ещё ахали, швырнул камень. Он превзошел Пенна на несколько ярдов — камень упал совсем близко от того берега. Раздались возгласы восхищения.
Переплюну, подумал Пенн, чувствуя, что одной силой воли способен перенести камень через озеро, как птицу, и бросить в прибрежные камыши. Он на минуту расслабил плечи и свесил руки, как учил его тренер. Изготовился. Но в то мгновение, когда он должен был выпустить камень, он увидел Миранду — она спустилась к воде поодаль от остальных и преспокойно разувалась. Камень Пенна упал ближе, чем при второй попытке, не говоря уже о броске Феликса. Раздались соболезнующие стоны.
— Ну ничего, — сказала Милдред. — Оба вы герои. А теперь пошли пить чай, я что-то озябла.
— Оба получат призы, — сказал Хамфри. — Тебя что интересует, юный Пенн? У меня, например, имеется превосходный шведский нож. Вот придем домой, я тебе покажу.
— Миранда, ты поосторожнее, — сказала Энн. — Камни острые, не порежь ногу.
Они потянулись обратно через рощу. Пенн хотел подождать Миранду, которая уже по колено зашла в воду, но Хамфри все не умолкал. Пенн чувствовал себя перед ним немного виноватым, поскольку отказался от приглашения в Лондон, и, решив, что нехорошо убегать от него второй раз, шел рядом, то и дело оглядываясь и стараясь отвечать впопад.
Они медленно двигались к дому. В роще было темно, пока глаза не привыкли к зеленоватому полумраку. Солнечные пятна, передвигаясь в листве высоко над головой, как диковинные рыбы, внезапно высвечивали то тут, то там толстые сучья под лапчатым балдахином. Пенн шел между огромных деревьев, и, когда поглядывал вверх, ему казалось, будто там висит тишина, тяжелая зеленая тишина, под которой их голоса перебегают с места на место. Хотелось, чтобы Хамфри перестал болтать и оставил его в лесном безмолвии одного, ждать Миранду.
— Э-э-эй!
Громкий крик раздался откуда-то сзади, все остановились. Сперва в этом крике послышался страх, и у Пенна замерло сердце, но он тут же понял, что крик был победный. Донесся он как будто сверху.
— Эй, идите все сюда, смотрите, где я! — прокричала Миранда.
— Боже мой! — тихо сказала Энн и бросилась бежать обратно, а за ней и все остальные.
Они выбежали на прогалину, где старый каштан раскинул свои ветви над круглым ковром из травы. На каштане, недалеко от макушки, полускрытая листвой, сидела Миранда. Им пришлось задрать головы, чтобы увидеть, как она перебирается на ветку, с виду угрожающе тонкую.
— Миранда, слезай сейчас же! — крикнула Энн. — Ты с ума сошла? Уйди с этой ветки!
— Хо-хо-хо, попробуйте меня достать, — пропела Миранда и стала раскачиваться на ветке.
Энн отвернулась и закрыла лицо руками.
— Миранда, брось свои дурацкие шутки, — сказала Милдред. — Ты очень ловко туда забралась, мы все это признаем, а теперь слезай, не то я тебя оставлю без чая.
— Лезу выше, — объявила Миранда. Она отползла к стволу и стала примериваться, куда бы поставить ногу.
У Пенна при взгляде на неё кружилась голова. Мелькнула сумасшедшая мысль — надо, наверно, влезть на дерево и снять её. Но он боялся высоты, и его так затошнило, что он еле удержался на ногах.
— Миранда, — произнес Феликс властным тоном. — Выше не лезь. Спускайся, и спускайся не спеша. — Он держал руку на плече Энн.
— Вы правда хотите, чтобы я спустилась? — спросила Миранда. Она замерла на месте и почти не была видна, только ноги белели в темной листве.
— Безусловно, — сказал Феликс. — Спускайся немедленно.
Минута молчания.
— Ну хорошо, — сказала Миранда. — Смотрите, сейчас прыгну.
— Не смей! — вскрикнула Энн.
Но Миранда прыгнула. Кто-то громко ахнул. Пенн ринулся вперед. В какой-то дикий миг он увидел, как она оторвалась от ветки, как вспорхнула вверх её юбка. В следующий миг что-то ударило его в плечо с такой силой, что он отлетел на несколько шагов и рухнул на колени. Это Феликс, опередивший его, поймал Миранду в объятия и вместе с ней повалился на траву в слепящем мелькании рук и ног.
Секунду после того, как эта куча мала затихла, никто не двигался. Потом Энн со стоном устремилась к распростертой на траве Миранде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41