Так, стало быть, это ее я ждал все эти годы! А я и не подозревал. Мне казалось, я жду какую-то незнакомку, прекрасную собой, но несуществующую. А появилась реальная Лина — после пятнадцати лет разлуки. И вот мы встретились: вдали от родной деревни, в другой деревне, в другой стране.
Утро пролетает как один миг. В полдень я иду обедать в фабричную столовку. Там очередь, она двигается медленно. Лина стоит передо мной. Она берет кофе и простую булку. Точно как я, когда приехал сюда и еще с недоверием относился ко всей этой иностранной еде. Она казалась мне пресной, безвкусной.
Лина выбирает стол на отшибе. Я сажусь за другой, напротив нее. Ем, не поднимая головы. Боюсь взглянуть на нее. Кончив есть, встаю, уношу поднос с грязной посудой и иду за кофе. Проходя мимо Лининого стола, заглядываю в книгу, которую она читает. Она написана не на нашем и не на здешнем языке. Похоже на латынь.
Я тоже раскрываю книгу и делаю вид, будто читаю, но никак не могу сосредоточиться и на самом деле разглядываю Лину. Когда она поднимает глаза, я тут же утыкаюсь в книгу. Иногда Лина долго смотрит в окно, и я понимаю, что одно в ней разительно изменилось — ее взгляд. У Лины моего детства глазки были озорные и счастливые. Теперешняя Лина глядит хмуро, печально, как и все мои знакомые эмигранты.
В час дня мы возвращаемся на фабрику. Лина работает в цеху на этаж выше моего.
Вечером, когда мы выходим с фабрики, нас ждет автобус. Я вижу, как Лина забегает в ясли и берет своего ребенка. Потом садится рядом с кондуктором, а я позади, но не очень далеко от нее.
Лина вышла там же, где села утром. Я тоже выхожу и иду за ней. Она заходит в маленькую деревенскую лавку, я тоже. Она молча указывает на продукты, которые хочет купить, — молоко, макароны, конфитюр. Значит, она еще не говорит на языке этой страны. Или же она стала немой, болтливая подружка моего детства.
Я покупаю пачку сигарет и опять иду следом за Линой. Теперь она меня явно замечает. Но ничего не говорит. Она входит в трехэтажный дом рядом с церковью. Я заглядываю в окно первого этажа. Там горит свет. За столом, склонившись над книгами, сидит мужчина. Остальная часть квартиры погружена в темноту.
Я обнаруживаю переулок, ведущий к лесу. Перехожу реку по узкому деревянному мостику и шагаю по дороге до тех пор, пока не оказываюсь на задах деревни. Сажусь в траву и пытаюсь определить, где находится дом Лины. Вроде бы вон тот, но я не вполне уверен. От домов меня теперь отделяют река и сады. Я смутно вижу, как за окнами движутся какие-то тени, но не могу ничего различить.
Я думаю: если мне понадобится хорошенько разглядеть что-нибудь, придется купить бинокль.
Возвращаюсь к дому, заглядываю в то же окно. Мужчина по-прежнему читает за столом. Лина тоже здесь — сидит в кресле и кормит малыша из бутылочки. Не могу определить, мальчик это или девочка, но теперь знаю другое: у Лины есть муж.
Я решаю ехать домой автобусом. Долго жду на остановке. По вечерам автобусы ходят с большими интервалами. Возвращаюсь домой почти в десять часов. Ян ждет меня у двери. Прикорнул на ступеньках и спит. Он спрашивает:
— Где ты был? Я отвечаю:
— Это еще что! Я тебе отчитываться должен? Ты-то что здесь делаешь? Долго еще вы все будете мне надоедать?
Ян встает и тихо говорит:
— Я тебя ждал… Опять нужен переводчик. Я отворяю дверь, вхожу в кухню и говорю:
— Убирайся. Уже поздно. Я хочу спать. Он бормочет:
— Я голоден. Я отвечаю:
— А мне наплевать.
Я выталкиваю его на лестницу, но он успевает сказать:
— Ты нужен Еве на ближайшем суде. Она занимается иностранцами, беженцами, всеми нашими делами. Она все время спрашивает о тебе. Я бросаю:
— Скажи ей, что я умер.
— Но ведь это неправда, Шандор. Ты же не умер.
— Ничего, она поймет. Ян спрашивает:
— С чего ты стал такой злой, Шандор?
— Я не злой, я устал. Оставь меня в покое!
Я покупаю бинокль. И еще я покупаю велосипед. Теперь мне не придется ждать автобуса. Я смогу ездить в деревню к Лине когда захочу, хоть днем, хоть ночью. От города это всего шесть километров.
Я больше не преследую Лину на улице. После работы сажусь в автобус и еду в город. А она выходит в «первой деревне» и больше меня не видит.
Кроме как в столовой.
И только позже, вечером, я еду смотреть на Лину в бинокль. Хотя видеть-то особенно нечего.
Лина укладывает ребенка в детскую кроватку, потом они с мужем ложатся в большую кровать и гасят свет.
Иногда Лина садится у окна и выкуривает сигарету, глядя прямо на меня; но меня она не видит, она видит только лес.
Мне хотелось бы сказать ей, что я здесь, что я слежу за ней, что я уделяю ей внимание в этом чужом для нее мире. Мне хотелось бы сказать ей, что она не должна бояться, потому что я, ее брат, здесь, рядом и готов защитить ее от любой опасности.
Где-то я читал или слышал, что у египетских фараонов идеальным считался брак между братом и сестрой. Я с этим вполне согласен, хотя Лина мне только единокровная сестра. Но других у меня нет.
Наступает суббота. По субботам на фабрике не работают. Я беру свой велосипед и отправляюсь в Линину деревню. Наблюдаю за ней с мужем то со стороны улицы, то со стороны леса. Вижу, как Лина одевается, берет маленькую сумочку и идет к автобусной остановке. Она едет в город.
Я мчусь на велосипеде за автобусом. Дорога идет под уклон, и я поспеваю за ним. Мы въезжаем на Центральную площадь одновременно. Лина выходит. Направляется к парикмахерской. Я сажусь в бистро окнами на площадь и жду.
Через два часа Лина появляется, нагруженная разными покупками. Она сменила прическу. Теперь у нее уложенные завитые волосы, почти как у Йоланды. Я думаю: надо бы ей сказать, что такая прическа ей совсем не к лицу.
Как я и предвидел, она садится в автобус. Я еду следом. Провожаю ее до самой деревни, но только теперь шоссе идет в гору, и я добираюсь с опозданием.
В эту субботу я забываю навестить Йоланду. И хотя в окнах Лининого домика ничего интересного не видно, я остаюсь с ней до восьми вечера. Когда я возвращаюсь к себе, до меня доходит, что я не успел ничего купить из продуктов и у меня в холодильнике пусто. Я мог бы, конечно, заглянуть к Йоланде, но предпочитаю пойти поужинать в кафе, в компании земляков.
И конечно, встречаю там Яна. Он сидит и пьет пиво в окружении других беженцев, чей язык я не понимаю.
Ян объявляет им:
— Это мой лучший друг. Присаживайся, Шандор. Они все мои приятели. Я пожимаю руки приятелям, потом спрашиваю Яна:
— Как же вы друг с другом объясняетесь? Ян смеется:
— Это нетрудно. Объясняемся на пальцах.
И он делает знак официанту, показав восемь пальцев:
— Пива!
Затем наклоняется ко мне:
— Скажи, друг, ты заплатишь за эти восемь кружек?
— Конечно. И за восемь порций сосисок с картошкой.
Официант приносит восемь тарелок с сосисками. Мои гости аплодируют, когда я выкладываю кошелек на стол. Они шумно едят и заказывают еще пива, кружку за кружкой.
В этот момент передо мной и возникает Йоланда. Я вижу ее в каком-то тумане. Я уже слишком много выпил, а дым в кафе такой, что хоть топор вешай.
Я говорю Йоланде:
— Давай садись.
— Нет. Пошли отсюда. Я приготовила ужин.
— Я уже поел. Садись и лопай сосиски. Мы тут с друзьями. Она говорит:
— Ты.напился. Хочешь, я провожу тебя домой?
— Нет, Йоланда. Хочу остаться здесь. И пить дальше. Она отвечает:
— С тех пор как появились твои земляки, ты сильно изменился.
— Верно, Йоланда, я сильно изменился. Даже не знаю, смогу ли стать прежним. Для того чтобы в этом разобраться, нам нужно какое-то время не видеться.
— И сколько же времени?
— Почем я знаю! Несколько недель или месяцев.
— Хорошо. Я подожду.
Главная проблема состоит вот в чем: как мне познакомиться с Линой?
Странное дело: ни мастер ее цеха, ни соцработница не просят меня послужить переводчиком в случае каких-то затруднений. Правда, работа на нашей фабрике настолько элементарна, что ее можно объяснить и глухонемому.
Вот уже второй раз я говорю, что Лина, может быть, онемела. Она так мало разговаривает. Собственно, она никогда и ни с кем не разговаривает.
Остается только подойти к ней в столовой.
Вообще-то я довольно легко завожу знакомства с женщинами. Но Лину я боюсь. Смертельно боюсь, что она меня отошьет.
И все-таки однажды я решаюсь. Проходя мимо ее стола с чашкой кофе, я останавливаюсь. И спрашиваю на нашем родном языке:
— Хотите еще кофе? Она с улыбкой отвечает:
— Нет, спасибо. Но вы садитесь. Я не знала, что вы мой земляк. Вы из-за этого меня и преследовали?
— Да, из-за этого. Меня интересуют все, кто приезжает из нашей страны. Я хотел бы помогать им.
— Не думаю, что нуждаюсь в вашей помощи. Кто вы?
— Беженец, уже давний. Живу здесь пятнадцать лет. Меня зовут Шандор Лестер.
— Мне нравится имя Шандор. Моего отца тоже зовут Шандор.
— Сколько лет вашему отцу?
— Какое это имеет значение? Ему скоро шестьдесят. Почему вы им интересуетесь? Я отвечаю:
— Мои родители погибли во время войны. Вот я и думал, ваши живы или тоже умерли?
— Нет, они оба живы-здоровы. Я сочувствую вам, Шандор, по поводу родителей. Меня зовут Каролина, но я не люблю это имя. Муж зовет меня Каролой.
— А я буду звать вас Линой. Она смеется:
— А меня в детстве и звали Линой. Потом она спрашивает:
— Ну и как вам живется в этой стране?
— Да так, со временем привыкаешь. ,
— Я вот никогда не смогу привыкнуть. Никогда.
— Хочешь не хочешь, а придется. Вы ведь беженка. Приехали сюда по доброй воле. И вернуться уже не сможете.
— Нет, я не беженка. Мой муж получил стипендию для работы здесь. Он физик. Мы проживем тут год, а потом вернемся на родину. Там я закончу институт и стану преподавать латынь и греческий. А пока, на этот год, я устроилась сюда, на фабрику. Стипендии мужа не хватает на жизнь. Я могла бы остаться на родине, но муж не захотел разлучаться с ребенком. И со мной.
Я провожаю Лину до ее станка.
— Не бойтесь ничего. Год пролетит быстро. Я вот работаю здесь уже десять лет.
— Это ужасно. Я бы не выдержала.
— Никто не выдерживает, и все-таки никто от этого не умирает. Некоторые сходят с ума, но такое бывает редко.
Вечером я жду Лину в автобусе. Она появляется с ребенком на руках. Я спрашиваю, мальчик это или девочка.
— Девочка. Ей пять месяцев. Ее зовут Виолетта. И прошу вас, не преследуйте меня больше.
Назавтра в столовой я подхожу к Лининому столу со своим подносом. Сажусь напротив нее.
— Я больше не хожу за вами по улице. Но ведь мы можем обедать вместе?
— Каждый день?
— Почему бы и нет? Мы же земляки. Никого это не удивит.
— Мой муж ревнив.
— Он об этом ничего не узнает. Расскажите мне о нем.
— Зовут его Коломан. Он занимается научными исследованиями. Каждый день ездит в город и возвращается поздно вечером. И дома тоже много работает.
— Ну а вы? Вам здесь не скучно? Вы совсем не выходите, у вас нет друзей.
— Откуда вы знаете? Я смеюсь.
— Я следил за вами. Вот уже много недель, как я веду наблюдение.
— Даже по вечерам? Даже когда я дома?
— Да, я смотрю в окно. У меня есть бинокль. Простите меня. Лина краснеет, потом произносит скороговоркой:
— Я верчусь как белка в колесе — хозяйство, ребенок, магазины, работа на фабрике.
— Муж вам не помогает?
— У него нет времени. Днем по субботам он сидит с малышкой, пока я езжу за покупками в город. У нас в деревне не всегда найдешь все что нужно. Я прерываю ее:
— Там нет даже парикмахера. Жаль, что вы так обошлись со своими волосами. Эта прическа вам совсем не идет. Лина сердито отвечает:
— Ну это уж вас не касается.
— Вы правы. Извините меня. Продолжайте.
— Продолжать что?
— Ваш муж занимается девочкой днем по субботам…
— Ну не то чтобы занимается. Просто устраивает ее возле письменного стола, а сам работает. Если она слишком уж докучает ему плачем, он дает ей бутылочку с чаем, который я готовлю заранее. Вот и все. Он не пеленает ее, не укачивает, позволяет ей поплакать. Он утверждает, будто это полезно для младенцев.
Лина опускает голову, чтобы скрыть слезы. Помолчав, я говорю:
— Вам все это, наверное, очень тяжело. Она отрицательно качает головой:
— Это ведь ненадолго. В начале лета мы уедем.
— Нет!
У меня невольно вырвался этот крик. Лина удивленно спрашивает:
— Как это «нет»?
— Извините. Разумеется, вы уедете. Но мне больно думать о вашем отъезде.
— Почему же?
— Это длинная история. Вы похожи на одну маленькую девочку, с которой я расстался пятнадцать лет назад. Лина улыбается:
— А, понимаю. Я тоже в детстве была влюблена в мальчика, моего ровесника. Но однажды он исчез. Уехал в город с матерью. И больше их никто никогда не видел.
— Ни мальчика, ни его мать?
— Ни того, ни другую. Впрочем, мать его вела дурную жизнь. Я очень хорошо помню, когда они уехали, потому что как раз вечером того дня кто-то напал на моего отца — он шел домой, какой-то бродяга подстерег его возле кладбища, ударил ножом и вытащил бумажник. Отец кое-как добрался до дома, и мать долго ухаживала за ним. Она спасла ему жизнь.
— И с тех пор вы не видели Тобиаша? Лина смотрит мне прямо в глаза.
— Я не говорила вам, что его звали Тобиаш.
Мы неотрывно глядим друг на друга. Я начинаю говорить первым:
— Вот видишь, Лина, я сразу тебя узнал. В первый же день, когда ты села в автобус. Лина становится еще бледнее, чем обычно. Она еле слышно шепчет:
— Значит, это ты, Тобиаш? Почему же ты сменил имя?
— Потому что я сменил одну жизнь на другую. И потом, мое имя казалось мне таким дурацким.
На следующее утро Лина садится в автобус, но теперь уже сзади, рядом со мной. Мы едем почти одни, пассажиров совсем мало. Никто на нас не смотрит, никто нами не интересуется.
Лина говорит мне: ч
— Я рассказала о вас… о тебе моему мужу. Коломану. Он рад, что я не одинока на фабрике. Но я немного приврала. Умолчала о твоей матери. Сказала, что ты мне дальний родственник и что ты сирота военного времени. Он хотел бы познакомиться с тобой и просит, чтобы я пригласила тебя к нам.
Я отвечаю:
— Только не так сразу. Нужно еще подождать.
— Подождать чего?
— Подождать, пока мы с тобой сами ближе познакомимся.
В полдень мы обедаем вместе. Каждый день.
1 2 3 4 5 6 7 8