СИНДРОМ ЖЕЛТОРОТОГО ПСИХОЛОГА (ФИЛОСОФА И Т.П.): тенденция разбирать все аспекты жизни по винтикам, используя недопонятые теории поп-психологов.
— Не доверяю я ему. Чего ему надо?
— Надо?
— Эндрю, очнись. Человек с его внешностью способен поиметь любую напедикюренную куколку в штате Калифорния. Такие явно в его вкусе. Но он выбрал Клэр, которая, как бы мы ее ни любили, какая бы крутая она ни была, по стандартам Тобиаса (к ее чести) — товарец с браком. Я хочу сказать, Энди, Клэр читает. Понимаешь мою мысль, да?
— Наверное.
— Он нехороший человек, Эндрю, и все же притащился сюда в горы, чтобы ее увидеть. И будь добр-р-р, не говори мне, что это все из великой любви.
— Может быть, мы чего-то о нем не знаем, Дег. Может, имеет смысл в него поверить. Дадим ему список книг, которые помогут ему стать лучше… Ледяной взгляд.
— Ой, не думаю, Эндрю. Он слишком далеко зашел. Когда имеешь дело с людьми его типа, остается стремиться только к минимализации ущерба. Ну-ка помоги мне поднять стол.
Мы переставляем мебель, открывая новые районы, колонизированные плутонием. Дезактивация продолжается в прежнем ритме: щетки, тряпочки, мусорное ведро. Мети, мети, моя метелка.
Я спрашиваю Дега, не собирается ли он на Рождество в Торонто — навестить родителей, с которыми он, так сказать, в легком разводе.
— Не пугай меня, Эндрю. Твой покорный слуга предпочитает Рождество под кактусом. Смотри-ка, — говорит он, переходя на другую тему. — Лови вон тот комок пыли. Я перехожу на предложенную тему.
— Похоже, моя мать так до сих пор и не врубилась ни в экологию, ни в концепцию переработки отходов, — начинаю я рассказывать Дегу. — Два года назад после ужина в День благодарения она сгребла весь мусор в огромный пакет из устойчивого к биоразложению пластика. Я объяснил ей, что этот пакет не подвержен биологическому разложению, И предложил воспользоваться одним из правильных, которых там целая полка.
Она говорит: «Ну конечно! Я про них совсем забыла», — и достает такой пакет. Потом берет и засовывает в него неправильный пакет вместе со всем содержимым. Лицо ее выражало такую неподдельную гордость, что у меня недостало духу сказать, что она опять все напутала. «Луиза Палмер — она спасла нашу планету».
Я плюхаюсь на прохладную мягкую кровать, а Дег продолжает уборку,
— Ты бы видел дом моих родителей, Дег. Прямо музей «Как жили люди пятнадцать лет назад». Там ничего не меняется; будущего мои боятся как огня. Тебе никогда не хотелось подпалить родительский дом — просто чтобы спасти их от всей этой рутины? Ну, чтобы в их жизни произошло хоть что-то новое? Родители Клэр хотя бы разводятся время от времени. Не стоят на месте. А мой дом похож на дряхлеющие европейские города вроде Бонна, Антверпена, Вены или Цюриха, где нет молодежи и чувствуешь себя как в шикарной приемной у врача.
— Энди, не мне об этом говорить, но пойми -твои родители просто стареют. Именно в этом старение и выражается, У людей крыша едет, они становятся скучными, теряют былую остроту восприятия.
— Это мои родители, Дег. Я их лучше знаю, — Но Дег прав на все сто процентов с гаком, а я, получается, мыслю до неприличия узко, и эта его абсолютная правота заставляет меня перейти в наступление: — Приятно услышать такое от человека, для которого все осмысленное существование укладывается в один-единственный год — год свадьбы его собственных родителей, — прямо можно подумать, что это был последний год, когда на жизнь еще можно было положиться. Из уст человека, одевающегося под продавца салона «Дженерал моторе» образца 55 года, Дег, ты никогда не замечал, что твое бунгало выглядит так, словно в нем живут молодожены из Аллентауна, штат Пенсильвания, эра Эйзенхауэра, а не fin de siecle existentialist poseur?
— У тебя всё?
— Не-а. Мебель у тебя современная — датская; ты пользуешься черным дисковым телефоном; молишься на энциклопедию «Британника». Будущего ты боишься уж не меньше, чем мои родители.
Молчание.
— Может, ты и прав, Энди, а может, просто психуешь из-за этой поездки домой на Рождество…
— Перестань меня воспитывать. Мне аж неловко.
— Прекрасно. Но тогда не кати бочку pas на moi, хорошо? У меня своих заморочек хватает, и пожалуйста, не опошляй ты их своим «синдромом желторотого психолога». Мы вечно разбираем жизнь по винтикам. Это-то нас всех и погубит.
— Я собирался предложить тебе поучиться у моего брата-джинглописца Мэтью. Каждый раз, когда он звонит или посылает факс своему агенту, они торгуются, кто этот факс «съест» — ну знаешь, кто его проведет по своей бухгалтерии. Предлагаю тебе сделать то же самое с родителями. Съешь их. Воспринимай их как фактор, благодаря которому ты оказался в этом мире, и живи себе дальше. Спиши их как деловые расходы. Твои родители хотя бы говорят о Серьезном. Когда я со своими пытаюсь разговаривать о том, что для меня важно, — о ядерном разоружении, например, — такое ощущение, будто я говорю на братиславском. Они снисходительно слушают столько, сколько надо, а как только я выпускаю пар, спрашивают, почему я живу в таком проклятом Богом месте, как пустыня Мохави, и как там у меня с личной жизнью. Раскройся перед родителями самую малость, и они сделают из твоей откровенности консервный нож, чтобы вскрыть тебя и переустроить твою жизнь, загнав ее в тупик. Иногда так и хочется размягчить им мозги сапожным молотком. Хочется сказать, что я завидую тому, как их воспитывали — в чистоте и свежести, без малейшего намека на такое явление, как безбудущность. И удавить их за то, что они радостно суют нам в руки мир, похожий на пару загаженных трусов.
ПОКУПНЫЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ — НЕ В СЧЕТ
— Погляди-ка на это, — говорит Дег несколькими часами позже, тормозя у обочины и указывая на местную клинику для слепых. — Ничего забавного не замечаешь?
Сперва я не вижу ничего экстраординарного, но потом до меня доходит, что это здание в стиле «пустынный модерн» окружено огромными бочкообразными кактусами с острыми, словно зубы пираньи, колючками — красивыми, но смертельно опасными, как лезвие бритвы. Перед глазами встает картина: пухленькие дети из комикса «Far Side», наткнувшись на такие колючки, лопаются, как сосиски. Жарко. Мы возвращаемся из Палм-Дезерт, куда ездили брать напрокат циклевочную машину. На обратном пути мы прогромыхали (медленно-медленно) мимо клиники Бетти Форд и института Эйзенхауэра, где «мистер Освободитель» скончался.
— Останови-ка на минутку; хочу срезать парочку колючек для своей коллекции талисманов.
Из бардачка, запором которого служит бельевая резинка, Дег вынимает плоскогубцы и пластиковый пакет на молнии. Затем, петляя, как заяц, перебегает дорогу смерти — Рамон-роуд.
Спустя два часа: солнце в зените, изможденная циклевочная машина отдыхает в доме Клэр. Дег, Тобиас и я лежим распластавшись, словно ящерицы, в демилитаризованной зоне бассейна, имеющего форму почки, — он расположен ровно посередине лужайки между нашими бунгало. Клэр и ее подруга Элвисса крепят женскую солидарность у меня на кухне, попивая из маленьких чашечек капучино и рисуя мелками на моей черной стене. Между нами троими у бассейна установилось перемирие, и Тобиас (довольно мило себя ведущий, к его чести) рассказывает о своей недавней поездке в Европу: туалетная бумага производства стран «восточного блока» — «сморщенная и блестящая, как рекламные вкладыши в „Лос-Анджелес тайме“. Он поведал, как „приложился к святыне“ — посетил могилу Джима Моррисона на кладбище Пер-Лашез в Париже. „Найти ее легче легкого. На всех надгробиях разных там покойных французских поэтов намалевано пульверизатором: „К Джимми — сюда“. Улет полный“.
Бедная Франция.
Элвисса — подруга Клэр. Они познакомились несколько месяцев назад у прилавка Клэр (финтифлюшки и бижутерия) в «Ай. Магнии». К сожалению, Элвисса — ее ненастоящее имя. Настоящее имя — Кэтрин. Элвиссу придумал я. Имя прилипло к ней сразу, как только я его произнес (к громадному ее удовольствию), когда Клэр привела ее на ленч. На это имя меня вдохновила ее голова: крупная, анатомически неправильная, как у дамочки, которая в телевикторинах демонстрирует зрителям всякие товары. Голову венчает черная как смоль шевелюра — совсем как у кукольного Элвиса производства фирмы «Маттел», — обрамляющая череп парой апострофов. Ее нельзя назвать красавицей per se, но, как почти все большеглазые женщины, она неотразима. Еще, несмотря на жизнь в пустыне, она бледна, как плавленый сырок, и стройна, словно гончая, преследующая улепетывающего зайца. Соответственно, она явно предрасположена к раковым заболеваниям.
Хотя они происходят из довольно-таки несхожих социальных слоев, у Элвиссы и Клэр есть общий знаменатель — обе они своевольные, отличаются здоровым любопытством и, что самое главное, обе в поисках приключений оставили прежнюю жизнь и собственноручно строят новую. Отправившись в поход за истиной, они добровольно удалились на обочину общества, а для такого шага, по-моему, требуется недюжинная сила духа. И женщинам на такое решиться труднее, чем нам, мужикам.
Разговаривать с Элвиссой все равно что общаться по телефону с шумным ребенком из южной глуши — кстати, она из Таллахесси, штат Флорида, — причем ребенок этот находится где-нибудь в городе Сидней, который в Австралии, или во Владивостоке, что в СССР. За каждой репликой вечно следует небольшая (может, в одну десятую секунды) пауза, как при спутниковой связи, и тебе начинает мерещиться, будто в твоих мозгах происходит диверсия — вражеский жучок утаивает от тебя всякую, в том числе секретную, информацию.
Что же до того, каким способом Элвисса зарабатывает себе на жизнь, — этого никто из нас точно не знает. Более того, все точно знают, что и не хотят это узнать. Она — живое доказательство теории Клэр: любой обитатель курортного местечка моложе тридцати лет занимается чем-то скользким. Я предполагаю, что ее работа как-то связана с финансовыми пирамидами или аферами Понзи, а может, вообще с сексом; однажды я видел ее в отеле «Риц-Карлтон», что расположен высоко в холмах цвета пшеничных сухариков, которые поднимаются над Ранчо-Мирадж. Она стояла у бассейна, одетая в закрытый купальник а-ля принцесса Стефания, и дружелюбно болтала с мафиозным типом, одновременно пересчитывая пачку купюр. Впоследствии она отрицала, что вообще там была. Если на нее нажать, она признается, что торгует никем-из-нас-не-виданными витаминизированными шампунями, алоэ-продуктами и посудой «Цептер», по поводу которой может с ходу выдать убедительный уничтожающий-червоточины-сомнения рекламно-информационный текст («Без этой кастрюльки меня бы уже и а живых не было!»).
Элвисса с Кяэр появляются из моего бунгало. У Клзр вид одновременно мрачный и взволнованный; ее взгляд прикован к некоему не видимому никому, кроме нее, объекту, парящему перед ее носом. Элвисса, напротив, в превосходном расположении духа, на ней дурно сидящий купальник 30-х годов — такова ее попытка сойти за «стильную ретроградку». По мнению Элвиссы, этот день для нее — «случай побыть Молодой, вести себя По-Молодому с Молодежью моих лет». Она считает нас Молодежью. Но выбранный ею купальник только подчеркивает, насколько она оторвалась от современного буржуазного времени/пространства. Некоторым людям просто не следует играть в стильность; Элвисса мне по душе, но иногда она совершает кардинальные промашки.
— Зацените эту лас-вегасскую домохозяйку на химиотерапии, — шепчет нам с Дегом Тобиас, тщетно пытаясь завоевать наше расположение дебильными шуточками.
— И тебя мы тоже любим, Тобиас, — отвечает Дег, после чего с улыбкой обращается к девушкам: — Привет, лапушки. Хорошо посудачили?
Клэр апатично мычит, Элвисса улыбается. Дег вскакивает, чтобы поцеловать ее, Клэр между тем плюхается в желтый, выгоревший на солнце шезлонг. Общая атмосфера вокруг бассейна — ярко выраженный 49 год; диссонируют лишь флюоресцирующие зеленые плавки Тобиаса.
— Привет, Энди, — шепчет Элвисса и, наклонившись, клюет меня в щеку. Бросает беглое приветствие Тобиасу, после чего берет свой шезлонг и приступает к титаническому труду по шпаклеванию всех своих кожных пор кремом «ПАБА-29» — под восхищенным взглядом Дега, который похож на общительного пса, чей хозяин, к несчастью, дома практически не появляется. По другую сторону от Дега Клэр — в образе тряпичной куклы, обмякшей от тоски. Какие-то дурные вести, что ли?
— Хороший денек, правда? — замечает Элвисса в пространство. _ М-да, эта лабораторная крыса никак не оторвется от рычага, выдающего дозы радости.
— Ты и так сегодня мне всю голову заморочил, Дег, — отвечает Элвисса. — Прекрати, пожалуйста.
Проходит час безмолвного, животного времяпрепровождения. Тобиас со своим евробахвальством перестал быть центром всеобщего внимания, и теперь ему не по себе. Он садится, небрежно чистит перышки, разглядывает некий бугор в своих плавках и кошачьим движением приглаживает волосы.
— Ну-с, Дегвуд, — говорит он Дегмару, — похоже, ты подкачался с тех пор, как на моих глазах один вид твоего тела вызвал уличную пробку.
Мы с Дегом, лежа на животах, переглядываемся, строим рожи и хором произносим, создав стереоэффект: «Катись колбаской». Это вынуждает его переключиться на Клэр, которая лежит, уткнувшись лицом в шезлонг, потерянная для мира. Замечали, как трудно вывести из себя человека, у которого глубокая депрессия?
В МЕЧТАХ ОН — ЯППИ»: подгруппа поколения Икс, верующая, будто мифический стиль яппи может принести человеку счастье и вдобавок этот стиль жизнеспособен. Такие люди часто по уши в долгах, регулярно чем-то себя одурманивают, а после третьей рюмки с упоением толкуют об Армагеддоне.
Тобиас переводит свой хищный взгляд на Элвиссу, которая в данный момент красит ногти розовым лаком «Гонолулу-Чу-Ча». Во взгляде этом читается откровенное превосходство над его объектом. Я просто вижу, как в обеденное время он, в синем костюме от «Сэвил Роу» и с таким же выражением на лице, снисходит до посещения какого-нибудь нью-йоркского кафе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25