!
Маркел Купидонович подошел к ней и сказал:
— Брежнева, без паники.
Но было уже поздно. Старое поколение, словно оно было в чем-то виновато, со слезами кинулось к лишенному разума молодому.
Дети с одинаковыми лицами, с одинаковыми инстинктами…
Чем могли помочь эти старые, брошенные, никому не нужные люди, которые стали их угощать сухариками, замусоленными конфетками и гнилыми яблоками? Кто мог помочь этим двум поколениям? Одни прожили жизнь, другие лучше б не начинали. У одних в душе отчаянье и стыд за тех, кто их бросил, у других на лицах отражение этого стыда. А Женек? Забытые жалеют безумных. А Женек!
Эти два поколения не стоят его одного. Им уже никто не поможет, а ему? Где этот добрый и хороший дядя, который вернет Женьку его детство, вернет дружбу, любовь? Все это у одного поколения было, а другое об этом просто не знает. А Женек знает, но все прошло мимо.
Пухарчук плакал, когда Закулисный приказал начинать спектакль.
— Здравствуйте, ребята! — выбежал он с развеселым сморщенным личиком. Зал заревел, и тогда Женек воскликнул: — Друзья, сегодня перед вами будет выступать не лилипут, а Человек!
Кому нужны зрелища, когда у детей нет хлеба?…
Этот спектакль в Иркутске я заделал случайно, не ведая что творю, и хотя вечером в гостинице я, как всегда, получил локтем в ноздри и кровь капала из носа даже с запрокинутой головы, Пухарчук мне признался:
— Евгеша, ты хоть и болван, но как мне тогда аплодировали! Так меня еще никто и нигде не принимал.
Сегодня должен был приехать Витюшка. Я так соскучился по этому жизнерадостному придурку, что у меня с утра начались галлюцинации в виде огромной куриной ножки, жареных котлет и холодного пива.
Обед я встретил в гостинице напряженнейшим ожиданием. Посидел в кресле, потом прошелся, разминая ноги, и вдруг почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Я резко обернулся. Передо мной стоял Писатель.
— Привет, — кивнул я ему.
— Привет.
— Писатель, — сказал я насмешливо, глядя ему пристально в глаза. — Черт тебя сюда занес! Что с тобой?
Он так же насмешливо усмехнулся и промолчал.
— Ты закончил свой новый роман?
Я не стал его спрашивать о первом, потому что знал: пристроить его никуда не удалось. Когда мы виделись в последний раз, он искал благодетелей.
— Не стыдно? — спросил я его тогда. — Ты же считал себя честным парнем, а сейчас ищешь лазейки, так не поступают порядочные люди.
— А если порядочность никому не нужна? Все жируют на теплых местах, хотят жрать кашу с маслом и получают ровно столько, чтобы пойти в сортир и заорать в нужник: «А на черта мне все это нужно?!»
— Как же тогда большие писатели? Им же тоже было трудно?
— Талантливым и честным писателям всегда было и будет трудно, а «большие» только в своих выступлениях вспоминают о трудностях.
— Злобствуешь?
— Нет, страшно мне, хотя ты знаешь — я не трус. Говорильня о литературе людей, делающих все для того, чтобы о литературе забыли вскоре совсем.
— Все равно сквозь грязь пробивается зеленая трава.
— На этой траве могли бы расти прекрасные цветы, но где взять столько силы воли? Если вовремя не поливать траву, то и она засохнет. Лицемеры об этом все время жалеют и пишут свои воспоминания.
— Я верю, твои цветы должны взойти, хоть их никто не поливает.
— Мой цветок хоть и обвешан колючками, но он слишком ранимый, чтобы распуститься.
— Как твой новый роман? Ты снова летаешь или уже спустился на Землю?
— Если я спущусь на Землю — разобьюсь.
— Ты думаешь, никто не подставит ладоней?
— Подставят… с доброжелательностью и готовностью. Только между ладоней будет нож.

* * *
Тогда Писатель не ответил на мой вопрос.
— Как твой новый роман? — снова спросил я, видя, что он смотрит на меня, чуть улыбаясь, с грустными и старенькими чертиками в глазах.
… Я вдруг понял, что спросил, сколько ему осталось жить, но не спросил, есть ли шанс выжить.
— Скоро все кончится, — ответил Писатель. — Теперь уже скоро.
— Удачи тебе, — кивнул я ему.
— Тебе удачи.
Мы никогда не были друзьями, но сейчас между нами появилась пропасть, которую уже никогда не преодолеть.

* * *
Приезд Витюшки в Мухоморовку на этот раз сопровождался праздничным звоном бубенцов и разухабистым криком извозчика:
— Сто-о-ой, милая!
К гостинице «Медовый месяц» подъехала разукрашенная сказочными персонажами коляска, в которой катают детей на праздничных гуляньях, запряженная маленьким черным пони, на шее которого разливались на все лады колокольчики. Огромный старый кучер с рыжими грязными сосульками на бороде с любовью и нежностью повернулся к коляске и прохрипел:
— Витюшка, приехали!
Командировочные застыли с резиновыми лицами, и администратор со швейцаром выскочили узнать в чем дело.
— Фокусник и маг! Он может всю вашу гостиницу заставить летать, без всяких там ниточек и веревочек! — важно выдал информацию кучер. — Единственный в мире администратор черных летающих лилипутов! Он даже моего пони обещал заставить летать!
— Без лесочек? — удивленно спросила хозяйка «Медового месяца».
— А вы думали! И без лесочек! — обиделся кучер.
— И даже без проволочек? — все еще не верила администратор, косо поглядывая на меня.
— И проволочек! — заволновался огромный старый кучер. — У него все лилипутики летают!
— Прыг — и полетел?! — злорадствовала она.
— Точно так!
Великий маг и волшебник, уютно свернувшись в повозке, подложив свой концертный чемодан под голову, сладко посапывал.
Я подошел к сказочной повозке.
— Это еще один единственный в мире приехал? — ехидно спросил швейцар.
— Да, — кивнул я. — Мы два единственных в мире администратора, а он еще маг и волшебник. Скоро сами увидите.
— Что с ним? — тихо толкнул я кучера, подозревая самое худшее.
— Напряженные гастроли в Арабских Эмиратах. Три Дня не спал! — важно ответил кучер. — Там такая лажа!
— В Эмиратах, говорить? — переспросил я. — Лажа? Про Бомбей ничего не говорил?
— Не-е, про Бомбей ничего…
Я растолкал Левшина. Он сладко потянулся, долго не мог открыть глаза, напряженно потряхивал головой и что-то шептал; видимо, после напряженных гастролей в Эмиратах не хватало сил сказать погромче.
С помощью кучера я выгрузил его из повозки, и лишь после этого Левшин туманным взором посмотрел на меня.
— Тебе плохо?! — закричал я, видя краем глаза ухмылку администратора «Медового месяца». — Может, врача?
А Витюшка вдруг улыбнулся, подкинул чемодан в воздух и заорал:
— Мухоморовка, смотри на меня! Витюшка приехал! Евгеша, свершилось!
Кучер бросился обнимать своего друга.
— Радуйся! — подскочил ко мне Левшин. — Закулисный сорвался! Что делается в Куралесинске — подумать страшно!

* * *
Левшин забросил свой чемодан под кровать, пробежался по гостинице и с недовольным видом вернулся.
— И крошек что-то не видно, — поморщился он. — У тебя что? На довольствии нигде не стоишь?
— Как тебе сказать… — неопределенно ответил я. — Кушать хочется. Деньги есть?
— Парень, у тебя что-то с крышей! Или не понял, что я тебе сказал? Закулисный запил!
— Что же теперь будет?
— Сам увидишь, я теперь хоть душу отведу, пошлю его куда следует.
— Левшин, у тебя деньги есть? Я уже пять дней клянчу на переменах пирожки…
Витюшка вынул из кармана пятнадцать копеек.
— Откуда деньги? — весело закричал он, подбрасывая монетку. — Мы в Куралесинске три дня весла не сушили, спасибо Женек занял на дорогу.
— А остальные когда приедут? — мрачно поинтересовался я, чувствуя, как от меня, прихрамывая, убегает огромная куриная ножка.
— Дня через два. Как заделка?
— Осталось две школы, я и без тебя мог бы сделать. Что ты без денег приехал?
— Чего ты ноешь?! — подскочили у него усы. — Еще не вечер!
— К дежурным не ходи, — сказал я. — Они нас за солидных людей принимают, у меня даже друг есть — министр наводнений и землятресений.
— Подумаешь, — с пренебрежением хмыкнул Витюшка. — Что ж он тебе рубль не занял?
Я рассказал, как было дело.
— Это наш родной министр, — глубокомысленно произнес Левшин, — среди них тоже неплохие ребята бывают; что он, не мужик, что ли?! Я вот с американским послом сидел как-то в Семилуках, так едва международный скандал не учинил. Из-за меня чуть третья мировая война не разразилась.
— Придурок! — пришел я в хорошее настроение от его болтавни. — Ты бы лучше пожрать чего-нибудь придумал! Трепло!
— Я? Трепло? — вскочил Витюшка. — Да за кого ты меня принимаешь?
Мне стало совсем весело.
— Это было еще до тебя! — распушил усы Витюшка
— Гастроли были в Одессе под Новый год. Наши болваны собрались отмечать праздник у Закулисного, а я пошел в самую шикарную ресторацию. Прихожу, а там все места заняты, одни иностранцы откатываются. Хорошо, что я там уже был, метродотель знакомый.
— Витюшка! — закричал он, когда я зашел. — Ты где ж пропадаешь? Нам как раз нужен хоть один русский для отчетности!
Левшин зажмурил глаза от волнующих воспоминаний, покрутил усы и брыкнулся на кровать, закинув ногу на ногу.
— Ну? — рассмеялся я. — А дальше?
— Так вот. В кабаке одни иностранцы, на всех столиках флажки стоят… Подводит меня метродотель к одному столику. Сидит здоровенная ряха, напротив флажок Штатов, а рядом женщина с дочерью из Франции. Посадил метродотель меня между ними и шепчет:
— Ты, Витюшка, смотри мне. Сегодня один здесь будешь представлять державу, — и ставит передо мной флажок с гербом.
Отвечаю ему:
— Я, мол, и так единственный в Советском Союзе, мне не впервой, полмира объездил.
— Смотри, Витюшка, не подкачай, — умоляет меня.
— Сижу, — закурил Витюшка сигарету и весело посмотрел на меня. — Познакомился со своими соседями, веду с американским послом светскую беседу о богатстве родного края, о железобетонном хребте нашей экономики. Они заказывают себе шампанское, коньяк, официанты за спиной стоят, как часовые, моим соседям приносят какие-то сложнейшие блюда, чертовы щипчики, палочки, крючочки… и ты представляешь, весь кабак смотрит на меня, что же я себе закажу.
Я живо представил себе графин и шницель, который поставили перед ним.
— У всех столы ломятся, один я сижу и выбираю себе блюдо в меню. А там цены в честь праздника — больше моего роста, и, главное, ни одной русской рожи нет, чтоб перехватить, если не хватит. Официант за моей спиной копытом пол пробил, тоже страдает за Россию, ждет, чего я сейчас выкину. Он-то знает меня, я несколько раз здесь был. Вот офитура не выдерживает и начинает мне предлагать то одно, то другое… а ему и говорю:
— А ну-ка, человек, принеси мне мороженое, что я сюда — водку жрать пришел?! В праздник надо отдыхать!
Официанта унесли без сознания. Загнивающий Запад забился в истерике, а демократы били себя в грудь кулаками, когда важный метрдотель нес мне в высокой хрустальной вазочке пломбир.
— Витюшка! — ущипнул меня метродотель в спину. — Если взялся, гад, держи марку до конца. Ты теперь стал государственным человеком, даже не представляешь всех последствий!
— Я беру ложечку! — подкрутил усы Витюшка. — А у меня рука онемела от всех этих пертрубаций, не могу даже поднести ко рту. В зале стоит жуткая тишина… И вдруг ко мне подходит официант с бутылкой шампанского.
— Вам просили передать с болгарского столика, — говорит он. — Желают вам хорошо встретить Новый год.
Он наговорил мне кучу комплиментов, поставил бутылку на стол и отошел. Через несколько секунд прибежал другой официант.
Он не успел сказать, что мне желают финны, как прилетел еще один официант. Через пять минут коньяк и шампанское некуда было ставить! А я сижу с мороженым — и держу марку. Тут подбегает метрдотель и начинает зловеще мне шептать в спину:
— Витюшка, смотри! В государственное дело ввязался! Теперь ты должен их всех отблагодарить. Некоторые державы посылали тебе шампанское с провокационной целью. Заказывай всем самое дорогое шампанское, а канадцам, японцам, малайцам и новогвинейцам пошли коньяк, они тебе коньяк присылали. Давай, давай! — ширяет он меня в спину. — Заказывай, болван, на тебя весь мир смотрит!
— Ты представляешь, Евгешка! — размахивал руками Левшин. — Он мне с каждого столика по бутылке, а я теперь должен поставить каждому по бутылке самого дорогого коньяка с шампанским. Я пришел выпить двести грамм водки и съесть шницель, а тут такое дело закрутилось.
— Ну и что, поставил?
— А что ты думаешь? Что я, мало получаю? — рассмеялся он. — Когда я послал метрдотеля очень тихо и очень далеко, он мне также очень тихо сказал, что от Куралесинска до Одессы расстояние слишком мизерное по сравнению с тем, какое я могу проделать в случае подрыва престижа державы. Я ему еле слышно ору: «А как же трезвость? Я за всю свою жизнь не заработал столько денег, чтобы угощать иностранцев!»
— Давай, скотина! — шипит метрдотель. — Ты стал государственным человеком, все оплачено!
— Ну и как пошел я шиковать! — закричал восторженно Витюшка. — Одного официанта к чехам, другого к арабам, третьего к африканцам, а где симпатичные крошки — туда по ящику шампанского! Шикую вовсю, престиж державы поднимаю на небывалую высоту. Метр орет мне: «Витюшка, хватит, хватит, престижа уже выше крыши!» А тут мне американский посол и говорит:
— Витюшка, сколько у вас в банке миллионов?
— Я смотрю на метрдотеля, а тот на меня. Потом схватился за голову и делает знаки: «Тяни время! Я сейчас, мигом, только на кухню к повару за инструктажем сбегаю и вернусь». Я тяну время, пытаюсь выяснить, зачем ему знать, сколько у меня на текущем счету в банке. Оказывается, посол потрясен, у них ни один миллионер себе такого бы не позволил.
— Это у вас бы не позволил, — сочувствую я ему, — а у нас для этого вообще банки не нужны! Все кругом колхозное — все кругом мое!
К послу приставили врача, а я начал угощать всех подаренным коньяком и шампанским, после Нового года перезнакомился со всем кабаком, плюнул на марку и послал метрдотеля ко всем чертям. Какие я водил хороводы! — смачно протянул Витюшка. — Я всех иностранцев научил играм, которым учат детей в детских садиках. Если б ты видел, как они влюбились в ручеек, а танец жабу-гоголь все державы мира танцевали без передышки часа три!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30