Каждый вечер происходит бесплатная демонстрация моды на любой вкус и сезон.
Когда есть улица вроде Кобылянской, отпадает необходимость в вечерней газете и жёлтой прессе.
Здесь встречаются и разлучаются.
Заключают сделки, получают информацию и дают её.
Сразу видно у кого новая шуба, а у кого новый друг или подруга.
Не надо сидеть дома и думать куда пойти или кого пригласить.
Надо одеться и выйти на Кобылянскую.
Всё остальное придёт.
Не надо гадать как выглядит новая подруга вашего сына.
Идите на Кобылянскую!
Вы её увидите, даже если сегодня она в обществе роственников трёх поколений.
Но если вы страдаете и не хотите видеть свою бывшую возлюбленную, вы никуда не денетесь, вы будете встречать её каждый вечер и знать всех своих последователей, также, как знали всех предшественников.
Кобылянская как магнит!
Никто не усидит дома больше 2-3 вечеров.
Если провинциальный город – это жизнь, то Кобылянская – это сцена провинциального города, где разыгрываются драмы, комедии и трагикомедии.
Отличие в том, что жители одновременно являются зрителями, исполнителями и критиками.
Можно написать большой трактат на тему: «Кобылянская – как двигатель прогресса.»
Подпольные миллионеры в Черновцах появились раньше чем в Одессе, а проститутки и мафия – задолго до Санкт-петербургских.
Допустим твоя жена первая выйдёт на Невский в сапогах выше колен и в расклешённой шубе чуть прикрывающей бёдра.
Сколько надо времени пока все будут знать, что это именно твоя жена?
Зато на Кобылянской тебя знают задолго до того, как ты осчастливил маму своим рождением, и знают какие туалеты в эти времена, были на ней.
Поэтому одеть на шею жены золотую цеть, которая сверкала бы от «Красной площади» до улицы Шевченко через всю Кобылянскую, заботит тебя со дня свадьбы.
Если ты не дурак, то «отцы города» тебя заметят и к 20-25 годам ты непременно будешь принят в одном из подпольных картелей: трикотажном, колбасном, ресторанов и кафе, или не менее почётном картеле сапожников, создающих такие шедевры которые не всегда удаются итальянским мастерам.
Не социалистическое соревнование и грамоты победителям заставляли черновчан повышать производительность труда!
Они очень рано поняли, что если жить по правилам сосания социалистической пустышки в виде лозунгов и призывов, сыт не будешь и никто не будет снимать шляпу, увидев тебя на другой стороне Кобылянской.
Поэтому никто особенно не стремился попасть на доску почёта героев труда на «Красной площади», зато всем хотелось «выглядеть» на Кобылянской.
Частная собственность в Черновцах потихоньку, явочным порядком, была провозглашена за 30 лет до Горбачёвско-Лукьяновских пререканий в Верховном Совете.
Итак, когда я в 1954 году «скоропостижно» ворвалась в Черновцы, брат моего отца дядя Велвл, который в 1941 году размахивал красным флагом, митингуя за советскую власть, в 1954 году сидел на скамье подсудимых, как один из директоров-основателей подпольного трикотажного концерна.
С тех пор как мы с ним тайком ходили к его толстой подруге Басе, прошло полтора десятка лет.
Я встретила его, вернувшись из ссылки, увы, в зале суда.
Поговорить нам не пришлось, но в его взгляде я прочла: «Бедная девочка, тебе опять не повезло! Как бы я тебя одел, за кого бы замуж выдал, если бы эти вонючие „товарищи“ не считали бизнес за преступление!»
Дальше в его глазах читалась решимость доказать этим бандитам, что он продолжит своё дело и в тюрьме.
Что ему и пришлось делать целых десять лет, от звонка до звонка!
Черновцы! Ещё надо рассказать о пляже, ресторане на Кобылянской, рынке, «Доме офицеров», психбольнице.
О фабриках, заводах и других организациях я рассказать не могу т.к. не имела к ним отношения, что не мешало им функционировать в обычном советском ритме.
Теперь пунктирно о родственниках мирно живших в Черновцах, не подозревая о том, что готовится пополнение их рядов таким бесценным сибирским кадром.
ЛИНИЯ ОТЦА.
Дядя Велвл был женат на тёте Беле и у них была дочь Эллочка.
Мой приезд совпал с двумя событиями в его семье: первое – родился сын, которого назвали Волик.
Моё участие в этом событие заключалось в том, что я несколько раз присутствовала при его купании и норовила до него дотронуться.
Второе событие – конец подпольного трикотажного концерна и моё присутствие на драматическом судебном заседании, где дядя сидел отгороженный на скамье для подсудимых, и я дотронуться до него, увы, не могла.
Вместе с дядей Велвлом на скамье подсудимых томился дядя Срул – муж сестры моего отца тёти Малки.
Тётя Малка и дядя Срул имели ни много, ни мало, четверо детей: мои две двоюродные сестры Хана и Голда, а также два двоюродных брата Берл и Нахем.
Братья тогда были 9-10 летние мальчики и ко мне будут иметь отношение, только когда нам доведётся встретиться много лет спустя, в другой стране и при других обстоятельствах.
Но иронией судьбы это произойдёт когда я также неожиданно и «скоропостижно» свалюсь без предупреждения уже в эту страну в более зрелом возрасте, но такая же беспечная и жизнерадостная как в 18 лет.
С младшей из двоюродных сестёр Ханой моя жизнь тогда переплелась более тесно, что также повторилось годы спустя.
Старшая Голда, увы, была хорошо известна в Черновцах, как девушка с которой не рекомендовалось показываться на Кобылянской, чтобы не «замочить» репутацию.
Как только я об этом узнала, она стала вызывать во мне повышенный интерес и любопытство.
Судьба её такова: Голда была опасно эффектна!
Магдалина с пламенными формами, смуглой кожей, аппетитными негритянскими губами и глазами навыкат, манящими, дразнящими и бездонными!
Встретить бы ей настоящего мужчину!
Такая женщина могла бы стать украшением дома, заботливой матерью и несравненной возлюбленной.
Но, либо жизнь не так распорядилась, либо судьба не та, либо виной всему узкий кругозор нашей красавицы, но вся её жизнь(при таких-то данных), шла по несчастной дороге.
Началом послужило знакомство с красивым солдатом южных кровей.
Любовь была недолгой, а последствия имела не раз описанные в художественной литературе – беременность.
Подробностей не знаю.
При попытке избавиться от ненужного ребёнка, Голда чуть не погибла, истекая кровью в горячей ванне.
Физически она поправилась, но духовно её добили несколько последующих «любовей», после чего суровая мораль Кобылянской навесила ярлык, который можно смыть только удачным замужеством.
Но папа Срул к тому времени уже не был подпольным миллионером, а отбывал срок, что делало перспективу замужества почти нереальной.
Бедной (буквально) красавице Голде терять было нечего, но любви и ласки хотелось.
Поэтому она плюнула на всё и делала что хотела.
Но ведь это была её жизнь, она никому не мешала и не делала ничего плохого, просто жила как могла, как удавалось.
Для меня всегда является загадкой, почему в России так много женщин, которые озабочены чужими делами и всегда найдут повод, чтобы вмешаться и навредить.
Стоило Голде с кем-нибудь познакомиться, как тут же находились «добрые люди», чтобы посвятить предполагаемого претендента в женихи в то, о чём «говорят» на Кобылянской, да ещё добавить от себя, не жалея чёрных красок.
В итоге, не Бог весть какое достойное мужское общество Черновиц, норовило, при случае, урвать Гольдиной любви и быстро покинуть место происшествия.
Мне не очень приятно описывать, что постепенно ей пришлось прибегнуть к угощениям взамен на ласку.
Через несколько десятков лет это станет явлением на Руси: инфантильный мужик, приходящий к женщине, чтобы, хорошо выпив и вкусно закусив, поплакаться на её доброй груди…….
Чаще всего импотент. Иногда с трудом взгромоздится на неё, дёрнется раз-другой, выплеснёт своё жалкое содержимое и, не приходя в себя, заснёт, икая и храпя.
Об её бессонной ночи, отвращении, унижении неутолённом желании никто даже не догадается, встретив наутро красивую, на вид спокойную, деловитую женщину…
Прошло немало времени, прежде чем появился какой-то тип, который собрался жениться на Голде.
Ему купили костюм и много чего другого.
Но в последний момент он дрогнул под напором нашёптываний заботливых кумушек и свадьба расстроилась в тот день, когда должна была состояться.
Купленные вещи он вернуть постеснялся.
Однако и это не сломило Голду, и она по-прежнему пыталась урвать от радостей жизни.
Не самой большой радостью был некий мрачного вида еврей, вернувшийся из тюрьмы.
Видимо никто не решился подступиться к нему с подлым шёпотом, или он слушать не стал, или доброжелательницы не успели узнать о предстоящей тихой брачной регистрации в Загсе.
Так или иначе, Голда вышла замуж, и одной из первых, в начале семидесятых уехала с мужем в Израиль.
Моя очередная встреча с ней произошла примерно двадцать пять лет спустя, о чём надо специально рассказывать.
О судьбе Голды можно было бы написать не один бестселлер, если бы можно было её чуть-чуть «откопать» из состояния рабской преданности детям, внукам, мужу и выпытать из неё воспоминания.
Хана, младшая сестра Голды, стала в пору нашей Черновицкой молодости моей подругой.
Мы вместе ходили на танцы и пытались, как говорят, устроить свою личную жизнь.
Когда это произошло, то эта самая жизнь разлучила нас с ней на добрых двадцать пять лет.
И ещё мне очень хочется задержаться хоть на две секундочки, чтобы рассказать о последней двоюродной сестре по отцовой линии Бетти.
У неё был муж Веня и дочка Таюня.
Бетти была красавица! (Опять, ещё одна.)
И муж Веня тоже был красавец!
Дочка Таюня почему-то не была красавицей.
На Веню Бог не поскупился.
Обаятельный, музыкальный, остроумный!
Кроме основной работы, он вечерами дул в ресторане на трубе, выдувая значительную добавочку к зарплате.
Они жили спокойной семейной жизнью в маленькой комнатке в квартире Беттиного отца.
Бетти часто жаловалась на нехватку денег, на слишком тесную комнатку, ещё на что-то, а я смотрела на них, какие они оба красивые, как с теплотой подшучивают друг над другом, и они мне казались самыми счастливыми людьми!
Я не могла понять как можно на что-то жаловаться, когда каждый вечер к тебе возвращается такой мужчина!
И он тебя любит!
Они мне так нравились. Но иногда мне казалось, что их жизнь стоит на месте и никуда не движется. Была середина шестидесятых.
В 1990 – с наслаждением покидая советскую мышеловку, я отправилась в Черновцы, чтобы попрощаться с родственниками и городом, который я любила.
Постаревшие Бетти с Веней, остались такими же красивыми, и он по-прежнему с нежностью подшучивал над ней.
Таюня уже имела мужа и красивую, избалованную дочку Елен.
Вся семья готовилась к отъезду в Израиль.
Вещи упакованы. Лишнее распродано.
Спали на раскладушках.
Веня раньше перенёс инфаркт, и весь был озабочен своим здоровьем, но к переезду относился спокойно.
Он верил в прекрасное будущее.
Бетти, прожившая большую часть жизни в своей элегантной 14-метровой комнатке, и недавно переселившаяся в 3-комнатную, которую она тоже превратила в изящное гнёздышко, – в ужасе!
Она ведь не совершала головокружительных переездов типа:
Пихтовка – Новосибирск – Черновцы на верхней полке плацкартного вагона.
Но я за них спокойна. В Израиле у Вени сестра и другие родственники, которые их встретят и помогут на первых порах.
Кроме того Бетти и Веня уже добрались до пенсионного возраста, поэтому можно не сомневаться, что она получит своё очередное гнёздышко, где снова будет спокойный уют и тишина. Веня всегда будет с нежностью смотреть на неё и рассказывать как однажды в молодости, он увидел в витрине фотографию очень красивой девушки и сказал, что найдёт её и женится на ней, что он и сделал. А Бетти, смущённо улыбаясь, будет вносить в его рассказ некоторые поправки и уточнения.
Я смотрела на них и думала: неужели эта жизнь и есть та синяя птица, за которой я безуспешно гонялась всю жизнь?!
Но Бетти никогда не выглядела счастливой.
Напротив, она всегда была чем-то недовольна и озабочена.
Значит, каждый получает от жизни не то, что мечтал получить?
Но как я ошибалась!
Всего через пять лет после прощания в Черновцах, приехав в Израиль, мне пришлось убедиться, что жизнь – это не художественная литература.
В жизни почти ничего нельзя предвидеть или предугадать.
Не стали Веня и Бетти, нежно воркующими пожилыми голубками, вспоминающими романтическую юность.
Красавец Веничка превратился в скупого, досрочно бесполого брюзгу и эгоиста.
Он по-прежнему где-то дует в трубу, эксплуатируя свои музыкальные способности, но отделился от жены и детей и ведёт своё личное хозяйство, скрупулёзно считая каждую копейку, хотя живут они вместе потому, что так выгодней и дешевле, снимать одну квартиру, чем две.
Так что даже очередного личного «гнёздышка» у них нет.
А бедная избалованная безвольная Бетти убирает в домах богатых израильтян, стараясь экономить, чтобы помогать дочке и внучке, которых обожает и ради которых, живёт.
Но те так заняты своими делами, что у них кое-как хватает времени только на то чтобы принимать помощь и совсем не остаётся времени на то, чтобы узнать, что у мамочки на душе. Ввиду Веничкиной несостоятельности, они, одни из немногих, кто не сумел хорошо вжиться в Израильскую жизнь, потому что для новой жизни в любой новой стране нужно определённое мужество и выдержка.
Я, со своим стремлением всё вокруг улучшить и всем давать советы, попыталась убедить Бетти, что она всё ещё достаточно красивая, здоровая женщина с хорошей фигуркой, могла бы попытаться сказать себе, что жизнь продолжается и не мешает попробовать ещё что-нибудь" урвать" от неё. Бетти ответила, что да, было бы неплохо.
Что ж, надо надеяться, что какой-нибудь богатый израильтянин увидит её, влюбится и снова предложит ей свою любовь, сердце и руку, как у неё когда-то уже случилось.
Каждому своё!
Кто-то за всё борется, а кому-то – всё на тарелочке!
Но! Может быть это тоже искусство – уметь ждать, а не суетиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37