– Для тебя – да. Ведь тебя просто не станет.Человек напряжённо размышлял.– А ты? Ты останешься?– Конечно, для других. У меня много работы. И много клиентов.– Но… а что бывает с теми кто верит в жизнь после смерти?– Они отправляются туда, где их ждут.– И там тоже есть ты?– Нет. Там я не нужен. Но Я – оттуда.Человек беспомощно посмотрел на него.– Тогда это неправильно. Если есть что-то после смерти, то оно есть для всех. Или его нет вовсе. И тогда я прав.Всадник невозмутимо перерезал нить и повернулся к нему.– Видишь ли, ты так упорно и последовательно доказывал наше отсутствие… он показал на полки книг с трудами умершего… – что было решено – удовлетворить твоё желание.– Протестую!Всадник пожал плечами, и достав из под плаща какой-то жезл, коснулся его.– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.В тот же миг душа умершего стала терять свои очертания, и превратившись в бесформенное облачко, была втянута жезлом. Ещё раз, окинув взглядом кабинет скептика, Всадник удовлетворённо кивнул и покинул дом.– Должен же Я чем-то удобрять свой сад. – пробормотал он, вскакивая в седло. Чёрный конь, согласно кивнув, рванулся с места.
2006 Стрингер.
Ведьма. – Явился? – сварливым голосом откликнулась старушка – Нет бы приходить, когда зовут. Ладно уж, входи коль пришёл.Всё это она высказала, не отрываясь от священнодействия над небольшим кофейником. Даже не оглянулась. Гость пристально вгляделся.– А чего мне оглядываться. – проворчала она, – Будто не знаю, как выглядит Смерть. Твой холод и спиной почуешь, не ошибёшься.Череп на рукояти меча хихикнул. Всадник шагнул в хижину. И сразу, словно в ней потемнело. Он осмотрелся. Внутри чисто и аккуратно прибрано всё. Было видно, что хозяйка обладает педантичной натурой и не терпит беспорядка. И множество пучков различных трав, корешков развешанных по стенам.Всадник сел на старый стул, задумчиво посмотрел на часы её жизни.Последняя песчинка зависла в воздухе, готовая упасть… Он остановил её жестом.– Ну спасибо, уважил. – старушка теперь стояла уперев руки в боки и внимательно рассматривала его. – Мне совсем не хотелось покидать этот свет, не не успев выпить свой последний кофе с полынной настойкой.– Может и для меня пара глотков найдётся?Всадник внимательно смотрел на неё. Она же, ничуть не смутившись, кивнула ему и захлопотала вокруг стола. На расстеленной чистенькой скатёрке возникли две керамические кружечки, пара рюмочек, сахарница, и тарелка с сухим печеньем.А в центре всего этого гордо красовался штоф с настойкой. Наконец, разлив кофе по кружечкам и нацедив настойки, она села свой любимый стул с высокой спинкой и подлокотниками. Лицо её вдруг стало строгим.– Ну? Что явился-то раньше времени?Всадник поднёс кружку к капюшону, словно вдыхая в себя аромат крепко сваренного кофе.– С имбирём.Скорее утверждая, чем спрашивая, произнёс он. Синие огоньки во мраке капюшона медленно зазмеились.– Не хочешь, не отвечай. А пошто такая честь – сам Легат Всадников пожаловал за бедной старой ведьмой?– Не ведьмой, а ведуньей – усмехнулся Всадник – Говорят, больно у тебя кофе с настойками вкусные.Взгляд её чуть смягчился. Старушка тихо вздохнула и ответила:– Вот ты первый кто меня ведуньей назвал, после того как моя наставница отдала Богу душу. А то все – ведьма да ведьма…Она вдруг пригорюнилась.– Теперь и помирать-то приходится в одиночестве. И дар передать некому. Приходили раньше, да прогнала всех. Им, видишь ли, колдовство подавай. Чтоб себя только тешить да лелеять. Думали, мне всё равно кому дар достанется, всё равно кого учить да посвящать. Да я таких насквозь вижу.Старушка вдруг вскинула голову.– Ты небось, нарочно пришёл заранее. Посидеть со мной, чтоб одна не отошла. Ни к чему это. Меня вон баньши уже с ночи оплакивает. Слышишь?Всадник кивнул. Он заметил тёмное облако баньши в кустах, ещё подъезжая к домику.– Тебе будет трудно уйти, не передав дар. Я облегчу твой уход.– С чего ж это Смерть так жалостлива стала?Старая ведунья недоверчиво посмотрела на него. Легат поставил кружку на стол. Огоньки разгорелись чуть ярче.– Некогда одна ведунья помогла человеку. Спасла его дочь. Давно это было. Потом случилось так, что он оказался в моём Легионе. Стал Всадником. Богу ведомо отчего. Но за ним остался долг. А я как Легат Легиона в ответе за своих. Не может быть долгов за Всадником. Перед посвящением, он просил за неё.– Не забыл значит старую ведьму – ведунья качнула головой – спасибо ему. Смерти я не боюсь. Все там будем. Вот только тяжело одной уходить. Нельзя забирать дар с собой. А передать некому.Она горестно поджала губы. Всадник поднял стопку рассматривая её.– У его дочери тоже родилась дочь, а затем – внучка. Он завещал её тебе.Старушка изумлённо посмотрела на него.– Как же я передам ей? Мне жить-то осталось…Легат усмехнулся.– Сейчас, по тропинке к твоему дому, идёт женщина с девочкой на руках. Не спрашивай – как и почему. Она закроет тебе глаза, оплачет и позаботится об остальном. Девочка примет твой дар. Потом, мы с тобой удалимся.– Да-а, правильно говорят, что добро не остаётся безнаказанно. – задумчиво прошептала она. Легат посмотрел на опустевшие кружку и стопку. – А пока… налей мне ещё кофе и настойки.Всадник ожидал под деревом у дома. Когда всё закончилось, и послышался тихий женский плач – сквозь щель неплотно закрытой двери просочилась ведунья.Она улыбалась. Тонкая сияющая нить тянулась за ней. Он подошёл и отсёк её мечом. Они постояли, прислушиваясь к звукам в домике. Вот раздался детский лепет… Ведунья облегчено вздохнула и выпрямилась. Всадник взлетел в седло и протянул ей руку. Уже садясь поудобнее, к нему на коня, она хитро прищурилась:– А кто ж тебе варит кофе там ? Или так и угощаешься, провожая старых ведьм вроде меня?Серебряный череп меча подавился смешком.
2006 Стрингер. Santa simplicita (Святая простота). Старушка была набожна. Вот и сейчас, она возвращалась домой с чувством исполненного долга. На площади сожгли этого еретика Бруно. Она не только была там, но и молилась во славу Господа. За здравие отцов церкви, блюдущих чистоту паствы и за спасение души упорствовавшего отступника. Боле того, в отличие от многочисленных зевак собравшихся поглазеть на казнь, она притащила туда с трудом собранную вязанку хвороста. Вязанка и самой то нужна была, но разве в такой момент можно думать лишь о себе, о плоти. О душе надо заботиться. Своей – и того заблудшего. Не зря ведь падре благословил её при всех.И даже еретик, увидев как она подталкивает вязанку к костру, произнёс что-то на латыни… Что-то такое про святых… О Санта… Санта… Видать благодарил. Вот только высокий такой, отец – доминиканец как-то странно усмехнулся. Лица его она не видела. Тень от капюшона скрывала лицо.На дворе уже была ночь. Сегодня старушка перед сном молилась больше обычного. И всё поминала заблудшую душу, что должно быть уже предстала перед Господом и теперь кается за свои грехи. Но всё же даже его погрязшая в упорстве еретическая душа умилилась ей. Значит, не всё может для него потеряно. Ах, как красиво он сказал – Санта… святая… жаль что дальше не смогла разобрать. Но Бог всё видит и всё слышит. Вот ей и зачтётся на том свете благое дело. Она ведь не просто помогла святым отцам, а пожертвовала очень нужную ей целую вязанку отличного хвороста. День прошёл не зря – во славу Господа.Вот только ноги что-то не слушаются. Надо бы прилечь… Вот так. Как же она устала. Нет это не та усталость, не привычная. Слабость какая-то растекается по телу. Неужто Господь вспомнил наконец о ней! Но уходить без отпущения грехов очень не хочется. Что? Что это такое? Дверь бесшумно открылась и вошёл тот самый отец доминиканец. Только теперь он не усмехается. Улыбается чуть печально. Совсем бесшумно подошёл и присел на край кровати. А глаз всё равно не видно. Тень от капюшона скрывает. Неужто Господь так заботится о ней, что прислал исповедника в ночной час. Значит, всё правильно сделала сегодня. Старушка попыталась приподняться, но монах жестом руки остановил её. Голос его был тих, но странным образом отдавался во всех углах комнатки.– Ты ждала исповедника дочь моя.– Да падре. Я вдруг почувствовала, что пришёл час мой и боялась умереть без отпущения.– Господь услышал тебя. Но разве ты не исповедовалась на днях в церкви?– Да падре, но человек всегда стремится перед смертью ещё раз вспомнить всё и покаяться.– Тебе есть в чём каяться?Доминиканец выжидающе замолчал.– Не знаю падре, но если были за мной ошибки, то я готова покаяться и просить прощения у Господа нашего.– А скажи дочь моя, не совершала ль ты сегодня ничего, о чём хотела бы покаяться?Ей показалось, что в тени капюшона мелькнул блеск в глазах святого отца. Или это был отблеск огарка коптившего в изголовье.– Нет падре. Сегодня я только пожертвовала вязанку хвороста для спасения заблудшей души. И надеюсь, что это мне там зачтётся.Она с надеждой посмотрела на монаха. Доминиканец как-то странно кивнул.– Ничто не остаётся без воздаяния. Пожертвовавший ветку – получит охапку…Старушка облегчённо вздохнула.– Значит, Бог зачтёт мне благое дело? Этот Бруно, конечно помучился в огне костра – грешник. Но ведь моя вязанка чуть ускорила ему уход, облегчила его муки, правда? Я сама слышала как он благодарил меня. Назвал святой.И снова монах усмехнулся. Как тогда – утром, странно и горько.– Да – прошелестело из под капюшона – твоя вязанка была самой нужной и бесценной в том костре. Благодарный Бруно ждёт уже тебя.Усни с миром – Santa simplicita.Доминиканец наклонился вперёд, коснулся её лба неожиданно ледяной рукой, и тьма закрыла ей глаза. Из-под полы плаща выглянул серебряный череп на рукояти меча. Монах встал и замер – ожидая, когда душа высвободится из оболочки дряхлой плоти. А у дома застыл недвижно мглистый конь Всадника и возле него – грешник Бруно в белом одеянии мученика, с большой вязанкой хвороста в руках. Огонь, оплетавший вязанку длинными языками, освещал его грустную улыбку.
2006 Стрингер.
Ночь святого Варфоломея. Ночь святого Варфоломея близилась к рассвету. Улицы Парижа озарялись пламенем пожаров. Повсюду валялись окровавленные тела – на порогах домов, улочках и перекрестках, площадях и набережной Сены. Толпы парижан бегали по городу, выискивая уцелевших гугенотов. Трупы плыли по реке, красной от крови.Всадники Смерти деловито проносились мимо живых, задерживаясь возле убитых, чтобы освободить очередную душу. А в небе Парижа, взирая из багровых туч, плакал святой Варфоломей.От Монфокона, где болталось подвешенное тело адмирала Колиньи, медленно удалялся Всадник. Мглистый конь беззвучно скользил по дороге, унося Легата Черного Легиона. Всю ночь Легат наблюдал за развернувшимся побоищем и работой своих Всадников. Он направил коня по одной из улочек и вскоре оказался возле свежеубитого тела.Судя по белому кресту, нашитому на рукав, убитый был католиком. Видимо какой-то убегавший гугенот успел всадить кинжал в грудь доблестного радетеля веры. Рукоять так и осталась торчать в груди. Легат остановил коня. Умерший, стоял над своим телом воздев руки и возмущался. Ему было очень обидно, что был убит, вместо того, чтобы самому зарубить этого проклятого протестанта. И ведь успел таки убежать! А увлеченные погоней сотоварищи даже забыли подобрать его труп. Обидно. Обидно валяться посреди улицы подобно какому-то гугеноту.Но не менее обидно и то, что никакие ангелы не спешат утешить и помочь вознестись доброму католику, павшему во имя Божье.– КТО СКАЗАЛ, ЧТО АНГЕЛЫ ОБЯЗАНЫ ВСТРЕЧАТЬ ТЕБЯ?Покойник вздрогнул и обернулся. Перед ним возвышался в седле огромного, черного как мгла коня – Некто запахнувшийся в плащ с низко надвинутым капюшоном.Во мраке капюшона загорелись два синих огонька. Повеяло неземным холодом. Бывший лавочник поежился.– Ээ… Но ведь я убит гугенотом. Пострадал за веру.– ЗА ВЕРУ? – Ледяная издевка прозвенела в воздухе.– Ну да. Мы же избавили наш добрый город от этих еретиков гугенотов. Сам Папа благословил. И король с нами.– А КАКОЕ ОТНОШЕНИЕ К ВЕРЕ ИМЕЕТ УБИЙСТВО СПЯЩИХ ЛЮДЕЙ?– Так они ж еретики! – Лавочник изумился непонятливости этого странного существа. Уж не из демонов ли он?– РАЗВЕ ОНИ НЕ МОЛИЛИСЬ ТОМУ ЖЕ ХРИСТУ ЧТО И ВЫ?– Они? Они не признают Папу! Они перевели Библию на французский и читают молитвы на своем варварском диалекте.– ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО БОГУ ТАК ВАЖНО НА КАКОМ ЯЗЫКЕ ЕМУ ВОЗНОСЯТ ХВАЛУ?– Ээ… Не знаю кто ты, но говоришь странные вещи.– Я СМЕРТЬ. ТОЧНЕЕ ВСАДНИК СМЕРТИ. И УЖ ПОВЕРЬ МНЕ – БОЛЬШЕ ТЕБЯ РАЗБИРАЮСЬ В ТОМ – ЧТО ГОВОРЮ.– О монсеньёр! Но в таком случае вы же хорошо понимаете, какие это грешники и еретики – эти проклятые гугеноты. Вот тот, что убил меня – еще вчера спрашивал с меня деньги.– ТАК ТЫ ЕМУ БЫЛ ДОЛЖЕН.– Н-ну самую малость. Но зачем мне, доброму католику – отдавать деньги какому-то еретику, которого должны были вскоре отправить в Ад?– И ТЫ ЖДАЛ КОГДА ЭТО ПРОИЗОЙДЕТ. А ЗАОДНО РЕШИЛ САМ ОТПРАВИТЬ ЕГО В МОГИЛУ. ВЕДЬ ТЫ – УКАЗАЛ ТОЛПЕ ЕГО УБЕЖИЩЕ.Лавочник невольно поежился. Он бы с удовольствием убрался отсюда, подальше от этого страшного Всадника, но эта треклятая нить держала его привязанным к телу.– От вас ничего не скроешь монсеньёр – сокрушенно вздохнул покойник – но я все равно прав. Господь предал их в наши руки потому как они еретики. Ему было угодно, чтобы мы очистили наш город от этих варваров. А я еще и пострадал на стезе Господней. Теперь если и были у меня какие грехи, то они смыты моей кровью. Бог зачтет мне мою гибель и примет в Рай.– Я ДАЖЕ ВИЖУ КАК ПОЛК АНГЕЛОВ УЖЕ ВЫСТРОИЛСЯ ДЛЯ ПОЧЕТНОГО ЭСКОРТА.Голос по прежнему был ледяным, но огоньки во мраке заплясали как-то издевательски.– Вы смеетесь надо мной монсеньёр.– ТЫ ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ СЕБЕ, ЛАВОЧНИК, КАКУЮ УСЛУГУ ОКАЗАЛ ТЕБЕ ТВОЙ УБИЙЦА. БЛАГОДАРЯ ЕГО УДАРУ – ТЫ ВОЗМОЖНО ИЗБЕЖИШЬ АДСКОГО ПЛАМЕНИ. НО НА РАЙ НЕ НАДЕЙСЯ.– О! Значит я не буду гореть вместе с этими еретиками!– НЕТ, ТЫ НЕ БУДЕШЬ ВКУШАТЬ БЛАЖЕНСТВО ВМЕСТЕ С НИМИ. ИБО ОНИ – ЖЕРТВЫ, НЕВИННО УБИЕННЫЕ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15