Глаза закрыты. Дыхания не слышно. Он бессильно повис на веревках. А вокруг эти люди, эти ужасные, жестокие, бессердечные, глупые люди.
Анитаху — ее Анитаху — тоже смотрит сейчас в глаза своей смерти. И Лора шагнула вперед. Она шагнула вперед, бросая вызов себе, своему страху. Она — Лора — не может умереть. Это неправда. Просто не может. И в ней нет ни тени сомнения. Она не умрет. Нет. Не умрет, И это не убеждение, не мысль. Это уверенность. Она знает.
Поравнявшись с Дейвидом, Лора заметила впереди какое-то движение. Черные как смоль глаза смотрели на нее из мрака. Словно дикий зверь — огромный, безжалостный, злой — буравил ее бесчувственным, голодным взглядом. Зверь плавно передвигался из стороны в сторону, словно подыскивая лучшую позицию для прыжка.
— Пойдем, Дейвид, — сказала Лора. — Нам нужно идти. Нас ждут.
Лора взяла Дейвида за руку и шагнула вперед. Зверь ни шелохнулся. Он замер. Жертва сама идет к нему в руки. Он замер, он ждет.
— Дейвид, — Лора повернулась к нему и посмотрела в его бледное, едва различимое в темноте лицо. — Я знаю, почему я тобой восхищаюсь. Ты самый лучший друг. Самый лучший. Настоящий. Я еще никогда таких не видела. Пойдем. Мы сможем.
И Дейвид, улыбнувшись Лоре уголками губ, шагнул за ней следом. Шагнул навстречу своему чудовищу.
То, что происходило дальше, Лора не смогла бы описать словами. Нужно представить себе безумный, шквалистый ветер, сбивающий тебя с ног. Торнадо. Но только это не ветер, не воздух, а пространство. Лора чувствовала, что она словно бы идет в противоход пространству. За пределы пространства. А оно сопротивляется, не пускает ее, держит и с неимоверной силой тащит обратно.
В ушах стоял невыразимый, чудовищный, ужасный свист или даже скрежет. Лора одновременно и двигалась, и стояла на месте. Но вдруг все ее тело, под действием силы надвигающегося на нее пространства, начало отделяться от Лоры, слущиваться, сходить, как змеиная кожа, омертвляться, превращаться в прах, в пепел. Прямо на глазах у Лоры! Она горела заживо! И продолжала идти…
— Анитаху! Анитаху! — кричала Лора. — Не умирай, Анитаху! Я иду! Я иду к тебе, Анитаху! Я иду! Только не умирай!
Хлопок, словно выстрел. Вспышка света. И тишина.
Лора лежала на чем-то мягком и слушала пение птиц. Удивительное, проникновенное пение птиц. Они пели весело — эти райские птицы. Лора открыла глаза и увидела над собой бездонное небо — чистое, без единого облачка. И в этом небе, высоко-высоко, прямо над Лорой, парили прекрасные птицы. Красивые — с размашистыми крыльями, чудесным хвостом и диковинным хохолком на голове.
— Это — Птица-Моа, — услышала Лора и посмотрела чуть в сторону.
Рядом с ней на небольшом пригорке сидел старый седой индеец. Все его широкое морщинистое лицо покрывала татуировка маори. На щеках лежали распахнутые крылья птицы. Лоб украшал ее чудесный хвост. А голова и диковинный хохолок уместились у него на губах и подбородке. Длинные волосы индейца были убраны на затылок, а из копны седых прядей выглядывали два ярких пера.
Лора узнала его и заплакала. Это был отец Анитаху.
— Где я? Он жив? — спросила она.
— Я назвал его Анитаху, что значит — возлюбленный, — ответил старик. — И пока ты его любишь, Лора, он не умрет.
— Не умрет, — еле слышно повторила Лора, глотая слезы счастья, и от необыкновенной усталости» внезапно обрушившейся на нее, закрыла глаза. — Это Рай? — спросила она через минуту.
— Нет, Лора, — улыбнулся индеец. — Рая нет. Это Центр Мира.
— А как я сюда попала?..
— Это Центр Мира, — повторил он. — Ты всегда была здесь.
— Но почему я не видела?
— Страхи застилали тебе глаза, — пожал плечами старик. — Я же говорил тебе — все просто. И если ты видишь это, ты испытываешь радость.
— Птица-Моа — воплощение простоты и веселья, — вспомнила Лора. — Она ждет, когда люди проснутся от своего долгого сна и вернутся к самим себе.
— Да, и сейчас ты вернулась…
— Но как же Анитаху? Где он?
— Вот, — старик вынул из своих волос перо и подал его Лоре.
Яркое перо Птицы-Моа отливало тысячью цветов и оттенков. Лора невольно залюбовалась этой красотой и, вдруг, увидела ужасающую картину. Как будто кто-то огромным кулаком ударил по внутренней поверхности океана. Земля содрогнулась, водная масса вздыбилась и поднялась высокой волной. Немыслимая энергия стихии с бешеной скоростью неслась на близлежащий берег…
— Что это?.. — прошептала Лора.
— Это Папатуануку — Мать-Земля, прародительница всего живого — приказала богам: Тангароа — богу морей, и Тавхириматеа — богу ветров и ураганов, выполнить ее волю.
— А какова ее воля?.. — еле смогла вымолвить Лора.
— Она просто защищает своего сына, — пожал плечами старик и раскурил трубку.
Лора вновь посмотрела на перо, испуганная и завороженная открывшимся ей зрелищем. На ее глазах огромная волна цунами обрушилась на Потуа и смыла его в океан. Как будто бы он был и ненастоящий. Просто картонный муляж городка, пробный и неудачный вариант мира, когда-то забытый здесь Богом. А теперь океан подошел, открыл свою пасть и проглотил небольшой участок суши с этой неудачной поделкой. Потуа перестал существовать. Словно его и не было никогда. Никогда.
— Но как же Анитаху? Как Долли?! — Лора испуганно посмотрела на старика.
— Завидев волну, жители Потуа бросились спасать свои дома, — тихо и размеренно сказал он. — А Анитаху и Долли так и остались — на дороге, ведущей в Атуа-Тангиханга.
— Так с ними ничего не случилось? — с надеждой воскликнула Лора.
— Пока те, кто их любит, находятся в Центре Мира, с ними ничего не может случиться… — улыбнулся индеец, глядя на Лору, как на неразумное дитя.
— Так значит, мы с Дейвидом не зря сюда шли! — воскликнула Лора.
— Вы зря отсюда уходили, — улыбнулся старик, встал и пошел прочь.
Прекрасные Птицы-Моа немедленно слетелись со всех сторон и окружили его. Огромной стаей они вились у него над головой, летели рядом, спешили за ним по земле. Ласкались, жались к старику, нежно касались его тела своими разноцветными перьями и весело щебетали.
— Иди к Анитаху! — крикнул индеец, не оборачиваясь. — Он ждет тебя! Ждет…
Лора вскочила и бросилась бежать — наугад не различая дороги, даже не успев сообразить, в каком именно направлении надо двигаться и где здесь выход. Вдруг она задумалась об этом, растерялась, замедлилась, и тут же, в эту же самую секунду, ее нога зацепилась за какое-то препятствие, и… Лора подняла голову от земли. Чуть выше на дороге, вверх по склону холма стоял Анитаху, привязанный к столбу, истекающий кровью, бездыханный. Долли и Дейвид сидели на земле неподалеку. Дейвид держал на руках голову любимой и оба они плакали — не то от счастья, не то от горя.
— Анитаху! — закричала Лора и стала карабкаться вверх.
Поравнявшись с Дейвидом, она увидела его глаза — в них были скорбь и сострадание. Лора перевела взгляд на Долли — в ее глазах были вина и сочувствие.
— Не может быть! — прошептала Лора. — Не может быть! Старик сказал, что этого не случится… Ничего не случится…
Лора упала, оцарапалась. Снова вскочила и побежала вверх.
Анитаху действительно не дышал. Кровь запекшимися сгустками лежала на его лице и теле.
— Любимый, любимый… — шептала Лора, распутывая дрожащими руками веревки.
Тело Анитаху медленно опустилось на камни. Лора легла рядом. Рядом — как всегда мечтала. Она целовала его губы — нежно, словно цветки алых роз. Она гладила его волосы и плакала, а ее слезы капали на его лицо. На это любимое, на это бесконечно любимое ею лицо. Лора омыла его своими слезами.
«Это Птица-Моа, — вспомнила Лора. — Если бы ты подружилась с ней, то могла бы сесть ей на спину, и она бы отнесла тебя в самые чудесные уголки мира. Она показала бы тебе, как величественна и красива земля и сколько мудрости в ее простоте».
Лора чуть повернула голову, словно испытав какое-то притяжение, и увидела рядом с собой перо. То самое, Птицы-Моа, которое дал ей старик. Лора потянулась к нему. Оно было теплым, даже горячим. Лора печально улыбнулась, глядя на его тысячи цветов и оттенков, и с любовью вправила в волосы Анитаху.
Они лежали на зеленой траве. Он и она. Лора прижималась к нему и была счастлива — каждым прикосновением, каждым взглядом, каждой минутой. Он был таким красивым… даже для маори.
— Весной у тебя родится сын, — сказал Анитаху.
— Сын? — Лора слегка приподнялась на локте, игриво посмотрела Анитаху в глаза, смутилась, закраснелась и, совершенно счастливая, положила свою голову на его теплую, мягкую как бархат грудь.
— Да, сын. И он будет наполовину маори, а на половину белый — как ты.
Лора улыбнулась и нежно обняла Анитаху.
Пока мы любим, с любимым ничего не случится. Потому что истинно любящий — он в Центре Мира. Его больше не влечет Рай, и он совсем не боится Ада. Он просто живет. Он живет просто. Просто и счастливо.
Иди и смотри.

Эпилог
— Я всегда считал, что зависть — это просто какая-то ограниченность. Ну, право, это же совершенно бессмысленно — завидовать, — Андрей развел руками. — Неэффективная стратегия! Она ни к чему не ведет. Человек просто нагнетает вокруг себя негатив — и все. Только ему самому хуже становится. Если тебе что-то нравится, ну пойди и сделай это! Добейся желаемого. Все же зависит только от тебя. Но тут, когда Долли сказала Лоре: «Ты что, мне завидуешь?» — я задумался. Я подумал: а почему, завидуя, люди не признаются себе в этом? Ну действительно, это ведь странно… Конечно, мы с трудом признаемся себе в своих недостатках, но зависть — это то, в чем человек никогда себе не признается! Никогда! В эгоизме с грехом пополам — может. В стремлении доминировать — да, если сильно постарается. А в зависти — нет. Почему?
— Да! — подхватил Данила. — И когда Андрей задал этот вопрос, меня как осенило. Лора постоянно думала о своих детях.
Она думала о себе, как о матери. Она представляла себе, как она с ними живет, как она за ними ухаживает, как они ее любят. Словно бы это какие-то две разные Лоры: одна — та, которая мечтает, а другая та, о которой она мечтает.
— Завидует самой себе? — уточнил Гаптен.
— Именно! — подтвердил Данила. — И когда мы с Анхелем поняли это, мы и решились поговорить с Лорой.
— И так и вышло! — воскликнул я. — Она сама это поняла.
— Просто срефлексировала, — поправил меня Андрей.
— Что? — не расслышал Данила.
— Срефлексировала — отдала себе отчет в том, что с ней на самом деле происходит. Взглянула на себя с другой стороны. Обычно мы смотрим на себя с какой-то определенной точки зрения. И многого не видим, не замечаем, не понимаем, а рефлексируя, то есть отдавая себе отчет в собственном поведении — мыслях, чувствах, реакциях, — мы видим эти «слепые пятна».
— Это как «слепая зона», когда ведешь машину? — спросил Данила.
— Ну, да, — рассмеялся Андрей. — Передний обзор и зеркала заднего вида все равно оставляют какую-то «слепую зону». Водитель не видит всего, что происходит вокруг него на дороге. И поэтому бывают аварии, когда другая машина попадает в «слепую зону» этого водителя.
— А эта рефлексия — как круговой обзор, — сообразил Данила. — Полный.
— Да, примерно так, — улыбнулся Андрей. Он всегда в большом восторге от очень точных аналогий, которые приходят в голову Даниле.
— И еще меня смущало, — добавил Данила, — что Лора постоянно думала: «мне не везет», «мне не повезло», «у других — да, а у меня — нет».
— Это называется в психологии «экстернальная ориентация», — объяснил Андрей.
— Экстраверты, что ли? — не понял Данила.
— Нет, экстраверты — это люди, которые больше живут внешним миром, такие общественные существа. Это другой термин. А экстерналы — это люди, которые не умеют рассчитывать на себя, на свои силы. Все ждут, что им улыбнется удача. Они верят не в успех, а в удачу. Понимаешь разницу?
— То есть надеются не на результаты собственных усилий, а на случай? — уточнил Данила.
— Да. На случай, на расположение звезд, на что угодно, только не на себя, — Андрей утвердительно покачал головой. — И поэтому, оказавшись в трудной жизненной ситуации, они теряются и не знают, что делать.
— Ведь именно это и было с Лорой! — воскликнул я.
— Совершенно верно, — согласился Андрей.
Данила задумался.
— А знаете, — произнес он через какое-то время, — это ведь правда, что одному что-то дается легче, чем другим. Но стоит ли ему завидовать?
— Я полагаю, за него надо радоваться! — улыбнулся Андрей.
— Да, это правда, — согласился Данила.
— А я думаю, что у каждого человека есть что-то, что может получиться у него лучше, чем у других, — сказал я. — У каждого. Просто кто-то развивает и совершенствует свой дар. А кто-то сидит и завидует другому.
— И мы возвращаемся к главному, — Андрей положил руку мне на плечо. — Что такое зависть?
— Зависть — это, когда ты, вместо того, чтобы быть собой, пытаешься быть другим, — сказал Данила.
— А теперь вспомните третью Скрижаль, — сказал вдруг Андрей.
— Третью Скрижаль? — мы с Гаптеном, удивившись, произнесли это хором.
— Да, третью Скрижаль, — повторил Андрей. — Я думаю, что Печати как-то связаны со Скрижалями.
— Связаны? — от удивления у Гаптена поднялась бровь.
— Вы же меня знаете! — рассмеялся Андрей. — Для меня это что-то вроде задачки. Вот первая Печать. Она о чем? Она о власти. А первая Скрижаль? Об отказе от собственного «я». И тут полное совпадение! До тех пор, пока ты пытаешься взять верх, твое «эго» только усиливается. Поэтому-то так и страшна первая Печать — она не позволяет нам отказаться от иллюзорного «я», о своего «эго».
— Точно! — Данила был потрясен, как, впрочем, и мы с Гаптеном. — Ну ты даешь! Математик! Голова!
— Данила, перехвалишь… — Андрей посмотрел на Данилу со своим фирменным прищуром.
— А вторая Скрижаль тоже связана со второй Печатью? — вклинился Гаптен.
— И вторая связана, — уверенно и по-деловому констатировал Андрей. — Вторая Скрижаль о «Другом», о том, что надо увидеть «Другого», индивидуальность другого. То есть, грубо говоря, мерить его не своей меркой, а видеть его как Откровение, которое ни с чем нельзя сравнивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12