! О чем?!
Раймонд растерянно помотал головой:
— О чем мы с тобой говорили, Нина?
— Ты должен любить себя! Понимаешь?! — заорала Нина. Она наклонилась вперед, словно от острой боли в животе, и схватила себя на волосы. — Я столько сил потратила, чтобы объяснить тебе это! Столько сил! Всю душу! Ты должен любить себя! Иначе ты будешь ужасным актером! Ужасным!
— Господи, Нина, но причем тут это? — Раймонд бессильно, непонимающе улыбнулся. — Я тебе о другом говорю… Тебе не понравилось, как я сыграл сейчас? Но я ведь и не играл. Я думал о тебе, Нина.
— А ты должен думать о себе! — у Нины началась настоящая истерика. — Понимаешь, Раймонд?! Ты должен думать о себе! Ты должен быть средоточием энергии. Центром силы. Чтобы тобой хотелось любоваться. Понимаешь?! Я могу любить только талант, Раймонд. Я не могу любить просто человека! Для этого я слишком люблю себя!
— Но я хороший актер, Нина… Нормальный… — от ужаса Раймонд даже попятился. — Ты же сама говорила три дня назад…
— Что я говорила?! — черты ее лица заострились: губы натянулись и стали тонкими, брови выгнулись, глаза превратились в щелки. — Я говорила, что ты должен любить себя, Раймонд! Вот, что я говорила! Ты просто вампир! Ты — вампир! Ты выжал из меня энергию! Покушал и выплюнул! Когда я смотрела на твою игру сегодня… Это было ужасно! Ты разочаровал меня! Разочаровал! Я чувствую себя грязной с тобой! Я чувствую себя грязной!
— Нина, пожалуйста… — у Раймонда полились слезы.
Он сделал несколько шагов к ней навстречу. Он протянул к ней руки. Словно его прикосновение все изменит…
— Ты уничтожил мою жизнь! Уничтожил! Я думала, ты актер… Моя книга…
— Но я хороший актер, Нина, правда, — Раймонд говорил не шепотом, но тихо, еле слышно — слезы сдавили ему горло.
— Но я не верю тебе, Раймонд! Понимаешь — не верю!
— Но как мне доказать тебе, Нина? — его руки опустились, повисли, как плети. Он пытался поднять их, но тщетно — в них словно залили тонну свинца. — Как мне доказать тебе это? Нина…
Раймонд судорожно пытался понять, что он может сделать. Как ему успокоить Нину? Как доказать ей, что он хороший актер? Это же так субъективно, так индивидуально… Показать записи? Попросить кого-нибудь рассказать о его работах? Кого-нибудь из режиссеров? Кого-нибудь, с кем он играл? Нет, это глупо. Как ему доказать?! Это же настолько личное… Но ведь она же сама… Еще несколько дней назад она говорила о его таланте, восхищалась его этюдами… Что случилось? Неужели он так плохо сыграл сейчас? Но он и не играл! Он думал совсем о другом. Совсем! Он думал о ней — о Нине!
— Нина, а кто хороший актер? Кто?! Может быть, Мартин? Или Сэм? О чем ты вообще говоришь?!
— Да, да! — заорала Нина и затопала ногами. — Да, Мартин гениальный актер! Просто гениальный! То, что он сейчас делал — это что-то особенное! Особенное! Я была потрясена! Он — чудо! Я влюбилась в него! Просто влюбилась! Он — гений!
— Мартин?.. — Раймонд потерял дар речи. — Постой, ты это серьезно? Мартин?..
— Ах, вот вы где! — довольный Мартин появился из дверей студии. — Скучаете?..
— Мартин, пожалуйста, забери меня отсюда, — Нина кинулась по направлению к двери. — Мартин, я не могу здесь находиться. Я задыхаюсь, Мартин! Забери меня отсюда!
— Да-да, конечно! — Мартин засуетился, как рождественский гусь перед закланием.
Эта ассоциация с рождественским гусем возникла у Раймонда случайно, но она была настолько точной, настолько ясной и осязаемой, что он даже вздрогнул.
— Мартин, она убьет тебя. Мартин, она убьет… — сказал вдруг Раймонд.
Он сказал это случайно. Сам не ожидал от себя такого. Не понимал, почему это пришло ему в голову. Но он вдруг настолько отчетливо увидел Мартина — зафаршированного, на противне, в фольге, с приправами…
— Сейчас, только возьму сумку, — Мартин его не слышал, он был слишком воодушевлен.
Благодаря Нине он за десять секунд превратился из привычного неудачника и аутсайдера в звезду их театральной группы. Конечно! А как же иначе! Он ведь — талант! Просто его никто не слушал. Да и вообще, как с ними, со всеми ними…
— Что у вас тут происходит? — на лестницу вышел и Сэм. — Нина, ты уходишь?
— Я не могу находиться в одном помещении с такими людьми. Это омерзительно. Примитивные существа, — Нина говорила тихо, но с невероятной силой, глядя в пол и как-то странно заступая за Мартина. — Мне просто плохо. Мне просто физически становится плохо. Мартин…
— Все, в лифт, — скомандовал Мартин. — Уезжаем. Пока! До завтра.
Двери лифта закрылись. Они остались на площадке вдвоем — Сэм и Раймонд.
— Вот сучка! — зло сказал Сэм. — Нравятся тебе «медведи», значит. Все понятно.
— Не смей! — закричал Раймонд. — Ты ничего не понимаешь!

Часть третья
Второй за сегодня нерешительный стук в дверь центрального узла ничего хорошего не предвещал. Гаптен, Андрей и я синхронно повернулись в креслах и уставились на дверь. В комнату вошел тот же молодой человек, который недавно докладывал Гаптену о покушениях на Данилу.
Секунду он собирался с духом и выпалил:
— Данила летит в США.
— Нет, Миша, Данила не летит в США. Ты что-то путаешь… — Гаптен облегченно выдохнул, расправил плечи и повернулся к экранам. — Напугаешь тоже…
— Нет, я ничего не путаю, — тихо сказал Михаил. — У него есть и билет, и виза…
— Как?! — Гаптен открыл рот и больше не мог вымолвить ни слова.
— Он созвонился с Никитой, и они все это сделали через его знакомых. По дипломатическим каналам.
— С Никитой?.. — удивился я. — С каким Никитой?
— Ну, Никита, — Миша покрутил рукой в воздухе. — Муж Кристины. Вылет через шесть часов.
— Это конец, — тихо сказал Гаптен. Воцарилась гробовая тишина, в которой повисло надсадное, невозможное, отринутое уже нами решение — схватить Данилу и не пускать никуда. Спасти. Во что бы то ни стало спасти…
Я слышал, как бьется мое сердце: «Туффф-туф. Туффф-туф. Туффф-туф». Мой друг, мой самый близкий человек отправляется на верную смерть. И я уже даже не думаю, что этот поступок — абсолютное ребячество, что он бессмысленный, ошибочный. Я думаю только о том, что сейчас Данила еще жив — где-то ходит, что-то делает, чувствует, о чем-то думает. А пройдет шесть-семь часов — и его больше не будет. Никогда.
И как-то ужасно больно защемило в груди. Захотелось увидеть его. Просто поговорить с ним. Посмотреть ему в глаза. Сказать, что я очень его люблю, что он очень мне дорог, что я буду помнить о нем всегда… Плачу. Плачу, как дурак. Оплакиваю того, кто еще жив, здоров и невредим. Но от этого, от глупости этой ситуации, от нелепости этих слез как-то еще горестнее и больнее.
Неужели все так?.. Нечестно. Несправедливо.
— Гаптен, я бы хотел поговорить со Свами Брахманандой, — сказал вдруг Андрей. — Это можно устроить?
— Со Свами? — Гаптен недоуменно посмотрел на Андрея. — А смысл? Он не будет нам помогать. Это абсолютно точно. Это даже не дело принципа… Я не знаю, как это сказать. В общем, он архитектор Баланса Силы. Он Его создавал, он потратил на Него всю свою жизнь, он, наконец, в Него верит. А мы все разрушили… Не знаю.
Когда Седьмая Скрижаль была найдена, Гаптен принял решение перейти на сторону Светлых. Это и нарушило Баланс Силы. Гаптен сделал это ради нас, ради Данилы, в которого он поверил. Он сделал это, искренне веря в возможность победы Света. Но сейчас факты говорят об обратном. Получается, что прав был Свами, который предостерегал Гаптена, просил не делать этого. Поступок Гаптена не остановил воплощение Тьмы, а Избранник вот-вот погибнет.
Формально, в этом виноват именно Гаптен. Ему следовало оставаться в рамках Баланса Силы. Тогда бы ни Темные, ни Светлые не имели бы преимущества, и не было бы этой войны. То, что Светлых стало больше, как оказалось, ничего не меняет. С нарушением Баланса Силы Темные получили полную свободу действий. Больше их не связывают никакие обязательства. И разумеется, они не будут стесняться в выборе средств.. Сейчас они просто устранят Избранника…
Время все ставит на свои места.
Свами любит повторять: «Мы знаем все, кроме будущего». Но именно он и сказал, что так будет. Значит, исход, действительно, был абсолютно очевиден и предрешен. Что же теперь делать Гаптену? Просить Свами, чтобы он принял Андрея? И по какому поводу?.. Из-за угрозы воплощения Тьмы! Безумие. Нет, Свами даже слушать его не станет. Он придерживается нейтралитета.
— Можно?.. — Андрей повторил свою просьбу, повторил мягко, аккуратно. — Один на один.
— Можно пробовать, — согласился Гаптен.
Нельзя было не понять, насколько трудно далось ему это решение.
Начались долгие переговоры о возможной встрече Андрея со Свами. Мы с Андреем в этих переговорах не участвовали. А информационной связи с Нью-Йорком пока не было. Поэтому мы отправились в свои гостевые комнаты.
— Андрей, можно у тебя посидеть? Мне было тяжело находиться одному. На сердце тревога.
— Конечно, — согласился Андрей.
Мы сидели в его комнате и молчали. Я думал узнать у него, как он собирается построить беседу со Свами. О чем будет с ним говорить. Но не решился.
— Андрей, а почему ты не попытался переубедить Данилу? — спросил я. — Ты бы ведь смог. Ты можешь. Я знаю.
Андрей печально улыбнулся:
— Не думаю. Да и потом, он же любит…
— Но он же заблуждается! — возмутился я. — Он заблуждается! Я уверен. Если бы он понимает, кто Нина на самом деле, он бы не смог полюбить ее. Просто не смог! Он не такой человек!
— Но он любит…
— Но разве нельзя что-то с этим сделать?! — я все еще надеялся — вдруг Андрей даст какую-нибудь идею, подсказку, зацепку, которая поможет нам вразумить Данилу.
— Анхель, даже если бы и можно было что-то сделать, я бы не смог.
— Не смог? — я оторопел.
— В жизни, Анхель, слишком мало жизни, — пожал мечами Андрей. — Понимаешь? Мы так живем — без эмоции. Без драйва, можно сказать. Без сильных чувств. Такое время. Современный человек перегружен информацией, она его давит. И поэтому мы почти не способны переживать счастье. Страх — да, боль — да, горе — да. А на счастье… На счастье у нас легкости не хватает. Тяжелыми мы стали, Анхель.
Современный человек — он как циста, как амеба, которая скрывается за жесткой кожурой от агрессивной внешней среды. Такая, знаешь, у нас внутренняя спячка… Мы инкапсулированы, зажаты. Мы словно умерли. Умерли и ждем своего нового рождения, новой, будущей жизни. В которой, мы мечтаем, все будет по-другому — свет, радость, вдохновение, любовь. Но будет ли, Анхель? Не иллюзия ли это?
И вот ты мне говоришь: «А давай мы лишим Данилу любви, потому что он не ту женщину любит!» А я слышу в твоих словах: «А давай запретим Даниле дышать, плохой вокруг него воздух!» Да какой бы он ни был, Анхель! У Данилы сейчас счастье! Странное, полное горечи и боли, страха и отчаяния, но счастье. Сильное, острое, жгучее. Жизнь! Как можно с этим бороться? Я не могу.
В том, что говорил Андрей, была правда. Ему удалось как-то очень просто и в то же время точно сказать обо всех нас. Да, мы боремся за Свет, мы думаем о светлом будущем, но счастливы ли мы? И сделает ли Свет нас счастливыми, дадут ли нам счастье Скрижали Завета, если мы сами не научились прежде жить и радоваться жизни?..
— Андрей, — Гаптен распахнул дверь. — Свами ждет. В зале Двадцати Четырех.
Андрей встречался со Свами Брахманандой в зале Двадцати Четырех. В том самом, в котором совсем недавно индус объявил о низложении Баланса Силы. Сеанс телемоста. Андрей и Свами разговаривали с экранами, с изображениями, находясь друг от друга за тысячи километров.
— О чем они могут так долго разговаривать?! Уже второй час! — спрашивал у меня Гаптен, буквально не отходя от дверей зала Двадцати Четырех.
Этот вопрос был риторическим. Я мог не отвечать.
Гаптен ужасно нервничал. Ходил взад-вперед по коридору, беспрестанно оглядываясь на дверь зала Двадцати Четырех. Как тигр в клетке. А я уже устал нервничать. Просто устал. Физически. Словно перегорел. Мы не знаем, что нам делать. Мы как будто парализованы. Как остановить воплощение Тьмы?.. Как спасти Данилу?..
Ощущение, будто сидишь в камере смертника и смотришь в окно, которое выходит во внутренний двор тюрьмы. А там чередой идут казни. Одна за другой. Сначала тебя охватывает ужас, паника, потом страх. А еще через какое-то время привыкаешь. Сидишь и спокойно ждешь. Сейчас дверь отворится, и тебя попросят на выход. Апатия.
— Андрей! — закричал Гаптен. Андрей вышел в коридор, закрыл за собой дверь и в изнеможении прислонился к ней спиной.
— Ну что?! О чем-то договорились? Он поможет — на перебой кричали мы с Гаптеном.
— Не поможет, — спокойно ответил Андрей.
Мне показалось, что я сейчас умру. Последняя надежда… Все.
— Но с Данилой все будет в порядке, — улыбнулся Андрей.
— Да?! Да?! — я готов был сойти с ума от счастья. — Правда?!
Немыслимое, невозможное! Случилось!
— А как? Как?! Что?! — принялся расспрашивать Гаптен.
В начале беседы Свами был настроен крайне недружелюбно. И сказал, что не хочет обсуждать сложившееся положение дел. Андрей удивился, почему, в таком случае, Свами согласился на эту встречу. Старик ответил, что исключительно из расположения к самому Андрею. Но говорить им, по большому счету, не о чем.
«Все происходит так, как и должно происходить, — сказал Свами. — Обсуждать последствия бессмысленно хотя бы потому, что они были известны заранее».
Свами всем все сказал. Каждый знал, на что шел. Закон Кармы никто не отменял. Каждое действие влечет за собой последствия.
«И если вы собрались бороться со Злом, вы Его встретите» — сказал архитектор Баланса Силы.
Андрей слушал старика, и со всем соглашался.
— Ну так как же? — беспокоился я. — Как вы договорились по поводу Данилы?
— Я ему честно признался, что я обращаюсь к нему по личному вопросу, — объяснил Андрей. — Я сказал ему, что Данила мой друг. Для кого-то, может быть, он Избранный, для кого-то еще кто-то. А для меня он просто друг. Человек, который мне очень дорог. И вообще, очень хороший человек. И вот этот хороший человек — не Избранник, а человек — попал в беду. Серьезную. Объяснил, в какую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12