..
– Хорошо, папаня, – тихо сказала Варвара.
– Тебе, Андрей, просила сказать, чтобы помирился с Алексеем, а то неспокойно ей будет там... и с матерью, если можешь...
Алексей тихонько качнулся, чуть повернул к Андрею голову, но тот промолчал, и Михаил Федорович заторопился:
– И всем просила сказать, чтобы не забывали родной дом, приезжали сюда, на могилку к ней ходили, чтобы все в дружбе жили...
Замолчал Михаил Федорович, и долгое это было молчание. Надо теперь говорить о главном, в чем поклялся он Анне Матвеевне, но он ничего не мог сказать. Никак не мог он это сейчас сделать. Он давно уже понял, что не скажет сейчас. Потом придется. Может быть, они все соберутся на сороковой день, тогда уж...
– Еще просила она, – заговорил он снова, – чтобы по возможности собрались на сороковой день помянуть ее.
Вот тогда можно будет сказать, подумал Михаил Федорович. Андрей й Ирина вряд ли сумеют приехать, но им можно написать. Они поймут. А нет, так ничего не поделаешь. Все равно придется жениться на Устинье, хотят они этого или нет.
И они опять молчали, а потом выпили еще, и женщины стали убирать со стола, а мужчины вышли в другую комнату покурить, а потом все легли спать.
19
Андрей долго не мог уснуть и потом часто просыпался и слушал тишину за стенами дома, смотрел на светящийся циферблат и видел, как медленно идет время. Два раза он вставал и выходил в сени курить, а потом вышел во двор и увидел чистое холодное сияние низких звезд и слышал глубокую тишину спящей деревни. Завтра – нет, уже сегодня – ему предстоит тяжелый день, и он говорил себе, что надо хоть немного поспать, а рано утром встать и поскорее уехать в Уфу. Придется прямо с вокзала поехать на завод, и Маша обязательно позвонит ему, и он скажет, что все в порядке и он постарается пораньше вернуться домой. А сейчас надо спать, сказал он себе, и в темноте осторожно пошел к своей постели и лег, но только под утро ему удалось уснуть. Спал он крепко и не слышал, как осторожно вставали те, кто спал с ним в одной комнате, и как тихо они говорили, чтобы не разбудить его, и тихо завтракали, почти в полном молчании, а потом Алексей разогревал мотор, но и этого он не услышал. Когда Андрей проснулся, было уже девять часов, он увидел смятые постели и косые лучи солнца в щелях ставней. В доме было тихо, и он понял, что все уже уехали, и быстро оделся. Михаил Федорович мыл посуду, а Олюшка подметала пол.
– Давно они уехали? – спросил Андрей.
– Да почти час уже, – сказал Михаил Федорович. – Лешка сказал, что отвезет их на станцию и вернется за тобой. Должно быть, скоро подъедет.
Зря это он, подумал Андрей. Надо было вчера сказать, чтобы разбудили. И еще подумал – как же они вшестером влезли в машину?
Он умылся, и они сели завтракать и еще сидели за столом, когда вернулся Алексей. Он улыбнулся брату, и Андрей кивнул ему.
– Ты очень торопишься? – спросил Алексей.
– Да, надо бы побыстрее.
– Сейчас поедем.
Они стали прощаться. Алексей сказал Михаилу Федоровичу, чтобы тот сразу дал знать, если ему понадобится какая-нибудь помощь. Андрей ничего не стал говорить, только пожал Михаилу Федоровичу руку, и все вышли во двор провожать их.
Они медленно поехали по плохой дороге и Андрей ждал, когда брат заговорит о том, о чем они уже не раз говорили, и наконец Алексей спросил негромким напряженным голосом, внимательно глядя перед собой на дорогу:
– Ну что, так и будем молчать?
Андрей полез в карман за сигаретами.
– Если хочешь что-то сказать – говори.
– А ты ничего не хочешь сказать? – с горечью спросил Алексей.
– Нет, – спокойно ответил Андрей.
Ему действительно ничего не хотелось говорить, но он понимал, что избежать разговора нельзя, и приготовился терпеливо выслушать Алексея, зная, что ничего нового тот сказать ему не может и он будет отвечать ему то, что уже не раз говорил раньше.
– Почему ты не хочешь понять меня? – спросил Алексей.
– Ты ошибаешься. Я понимаю тебя.
– Тогда почему ты... так ведешь себя?
– А как я должен вести себя?
Алексей взглянул на него и даже сбавил скорость, но тут же отвернулся и стал смотреть на дорогу.
– Опять все сначала... Ты же умный человек, Андрей.
– Допустим... И что дальше?
– Неужели ты не понимаешь, что пора забыть старое?
– Почему его надо забывать?
– Почему? Хорошо, не надо забывать, я просто не так сказал. Я и сам ничего не забыл. Но ведь прошло уже пять лет, мы стали старше, умнее, семьи у обоих. Или ты думаешь, что эти пять лет ничему не научили меня? Я ведь не мальчик, тридцать уже скоро. Могу ведь и сам как-нибудь в своих делах разобраться, понять, что к чему. Ты-то почему из какого-то... поднебесья так судишь меня?
Андрей вздохнул и спросил:
– Чего ты хочешь от меня?
– Будто ты не знаешь, чего я хочу... Жить нормально хочу. Хочу знать, что у меня есть брат, с которым можно встретиться, поговорить, посоветоваться... Чтобы люди пальцем не показывали – вот, мол, чудо-юдо, родные братья, а друг с другом не разговаривают. А то ты идешь мимо – и как сквозь стекло на меня смотришь. Я ведь тоже какой ни есть, а все-таки человек, Андрюха, – тоскливо сказал Алексей. – И несмотря ни на что, братом тебя считаю и всегда считал. А ты... как на чужого на меня смотришь. Только не верю я этому. Знаю ведь, что зла долго помнить не можешь.
– Это верно, – сказал Андрей. – И давно уже зла на тебя нет. Только ты зря не веришь, что чужим мне стал. Я об этом тебе еще четыре года назад говорил. Но тогда злоба на тебя была – сразу вспомнил все, как только в дом вошел и портрет отца увидел. Но потом, веришь ли, как в Москву уехал – месяцами даже мимоходом о тебе не вспоминал. И есть ты или нет – для меня все равно. Ни видеть тебя не хочется, ни говорить с тобой. Да и не о чем нам говорить. О прошлом не стоит, а как сейчас ты живешь – меня совсем не интересует.
– Вот оно что... – протянул Алексей и вдруг остановил машину и повернулся к Андрею. – Так уж тебе и все равно, есть я или нет?
– Да, все равно, – сказал Андрей. – И жаль, что ты не понимаешь этого.
– Где уж тут понять, – усмехнулся Алексей. – Не знаю, каким надо быть человеком, чтобы такое понять. Почти двадцать лет под одной крышей прожили, от одного отца с матерью родились – и на тебе, ему все равно, есть у него брат или нет... Врешь ты все, Андрюха, напускаешь на себя черт те что, а для чего – и сам не знаешь... Наверно, очень нравится тебе судьей быть, думать, что только ты один прав, а остальные виноваты.
– Глупо, – поморщился Андрей.
– Это проще всего сказать, – со злой обидой сказал Алексей. – Зато ты больно умный стал, как из Москвы приехал. А все остальные дураки – и тетя Аня, и дядя Миша, и Варвара. Сколько раз они говорили тебе, что так нельзя, что жить нормально надо...
– Давай поедем, – прервал его Андрей. – Мне еще на завод надо сегодня.
– А, на завод... – протянул Алексей. – Завод, конечно, куда важнее, чем я... И за что только там носятся с тобой, как с писаной торбой? Неужели ты и с другими так, как со мной? Оступился раз – вон, с глаз моих долой, видеть тебя не хочу... Или не так?
– Нет, не так, – спокойно сказал Андрей.
– Значит, только я чести такой удостоился? По блату, так сказать, из горячих родственных чувств?
– Давай лучше поедем, – повторил Андрей, не глядя на него.
– Сейчас поедем, успеешь к своим машинам... С ветерком домчу, дай только на хорошую дорогу выбраться. Вдруг там без тебя пожар случится – тушить-то некому будет. Там же, кроме тебя, и людей-то порядочных нет, одни... недоразумения! Они ведь только на то и способны, чтобы твои приказания выполнять!
Говоря это, Алексеи резко рванул с места и до отказа нажал на акселератор, выжимая из мотора все, что можно. Машина завихляла на скользкой дороге.
– Не валяй дурака! – сказал Андрей. – Не хватало еще опрокинуться.
– Не бойтесь, сударь! – осклабился Алексей. – Вам же надо торопиться, у вас же дела огромной важности, – продолжал он паясничать, быстро поворачиваясь к Андрею злым улыбающимся лицом и снова глядя на дорогу. – Вы же...
Он не договорил – их занесло на повороте, Алексей резко вывернул руль влево, и машина, взбив фонтан снега, съехала на обочину. Мотор заглох.
Андрей приоткрыл дверцу.
– Куда? – спросил Алексей.
– Выйду, подтолкну.
– Сиди.
Андрей пожал плечами и закрыл дверцу.
Мотор долго не заводился, наконец заработал, завыл на предельных оборотах, но машина только чуть подергивалась. А потом мотор и совсем заглох, и завести его уже не удалось. Алексей выматерился, вылез и открыл капот. Он долго возился с мотором, потом еще раз попытался завести его.
Мотор не заводился.
– Все, – сказал Алексей. – Приехали.
– А что случилось?
– Не знаю.
– И что же делать?
– Ждать, конечно, что же еще. Может, найдется какая-нибудь похмельная душа, захочет заработать на пол-литру и вытащит отсюда эту таратайку.
– А деньги у тебя есть?
– Есть.
Давлеканово уже виднелось на горизонте. Андрей прикинул – километров пять-шесть – и посмотрел на часы. Можно успеть на вторую электричку.
Алексей снова вышел из машины и стал сливать воду из радиатора. Он по-прежнему не глядел на Андрея и молча сел на место.
– Тебе лучше пойти пешком, – наконец сказал он, глядя перед собой на пустую дорогу. – За час дойдешь. Ждать наверняка долго придется, машины здесь редко ходят.
– А ты?
– Мне все равно ведь сидеть, не бросишь же машину.
– Может быть, в Давлеканове найти и сюда приехать?
– Не надо. Кто-нибудь да поедет.
Андрей промолчал, и Алексей сказал:
– Иди, а то замерзнешь, машина остывает.
– Хорошо.
Андрей выбрался из машины и зажмурился от слепящего снежного света. Алексей тоже вышел и еще раз сказал:
– Иди, как раз успеешь на электричку. Извини, что так получилось. – И подал руку.
– Домой к тебе зайти? – спросил Андрей.
– Не надо. На работе скажешь, если завтра не появлюсь. Но я наверняка сегодня приеду.
– Ну, пока.
– Пока.
Андрей зашагал по пустой белой дороге. Снег жестко скрипел под ногами, солнце било прямо в глаза, и Андрей шел, чуть отвернув голову, глядя на ровное поле, сверкавшее множеством ярчайших осколков. Хорошо было идти так и дышать легким морозным воздухом. Надо будет в воскресенье сходить на лыжах, подумал Андрей. Если погода будет такая же, можно уйти вдвоем куда-нибудь на целый день, взять с собой еду, кофе в термосе и до вечера побродить по лесу. А потом пойти в кафе или ресторан. Они давно уже никуда не ходили вдвоем – все время стояла скверная погода, и было много работы, и он очень уставал за неделю. Но в первое же воскресенье надо будет обязательно выбраться в лес, решил он. Обязательно.
Он вспомнил о брате и оглянулся. Алексей, сунув руки в карманы, стоял рядом с машиной, очень темной в лучах яркого солнца. Андрей помахал ему, и Алексей медленно вытащил руку из кармана и тоже махнул в ответ, и Андрей подумал – зря это он затеял. Жаль, что я проспал утром. Сейчас уже подъезжал бы к Уфе.
Через минуту он опять зачем-то оглянулся – Алексей все еще стоял рядом с машиной и смотрел ему вслед. И Андрею вдруг захотелось вернуться к нему. Но зачем? Того, что хочет услышать от него Алексей, он ведь все равно не может сказать...
И Андрей зашагал к Давлеканову, стараясь не думать ни об Алексее, ни об Анне Матвеевне. Но это не удавалось. «Прощать не умеешь, а надо бы научиться, – настойчиво вспоминались слова Анны Матвеевны. – Если прощать друг другу не сможем – трудная жизнь будет...» Вот в этом она права – его жизнь легкой не назовешь. Но ведь не потому же, что он не умеет прощать... А вот Анна Матвеевна давно Алексею все простила... И ему завещала простить. Кажется, даже не сомневалась в том, что только так и нужно... Но она – человек особый... Какой же? Он поймал себя на том, что думает об Анне Матвеевне как о живой, и вздохнул. Все-таки как мало он знал ее... А ведь сам виноват в этом... А теперь и вспомнить о ней почти нечего...
С детства помнилось ему: редко, один-два раза в год, приезжала к ним тихая женщина, вся словно светившаяся добротой и лаской, – и тогда уже отмечал он это, – и так не похожа была она на мать, что однажды подумалось – хорошо было бы жить с ней... О чем говорила Анна Матвеевна в эти приезды, сказать сейчас нельзя было, а вот тогдашний взгляд ее до сих пор помнится... Гостила она недолго – день или два, – допоздна засиживалась с отцом – просыпаясь, он слышал их голоса, – и после этих разговоров отец как будто менялся – становился веселым, добрым. Но ненадолго хватало отцовской веселости...
Когда поселился Андрей в Уфе, Анна Матвеевна стала упрашивать его в письмах: приезжай, повидаться надо, поговорить. Он написал, что приедет, как только выберет время, но все откладывал – и дела одолевали, а если честно признаться, и желания большого не было. Очень не хотелось ему ворошить прошлое, а что Анна Матвеевна обязательно заговорит об этом – сомневаться не приходилось, Ирина кое-какие ее мысли пересказывала ему...
В первый раз Андрей приехал к Анне Матвеевне с Ириной. Вечером они остались вдвоем, и был тот разговор, которого так не хотелось Андрею. На все просьбы Анны Матвеевны о примирении с Алексеем и матерью отвечал заранее приготовленными, не однажды выверенными словами. Анна Матвеевна внимательно слушала и смотрела как-то странно, видимо – не понимала его. А когда он замолчал, сказала:
– Ты, Андрей, по-другому на это взгляни. Люди ведь они, живые, – а кто ж из людей не ошибается? Думаешь, отец твой или я всю жизнь безгрешными прожили? Если посчитать, вина за каждым немалая найдется... А если за всякую-то вину по живому резать – хорошо ли это? А ну-ка, побудь на месте Алеши или матери – как тебе это глянется?
– Мне на их месте незачем быть, – угрюмо отговорился Андрей.
Так и не поняли они тогда друг друга...
Не получился разговор и во второй его приезд. Андрей на знакомые слова Анны Матвеевны только отмалчивался. Прощаясь, она грустно сказала:
– Когда отец твой умирал, наказывал мне, чтобы я помогала тебе... А я уж и ума не приложу, какая помощь тебе нужна.
– Никакой, тетя Аня, – сказал Андрей и потом не раз жалел, что вырвались эти необдуманные слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19