Обычно я брал комочки глины и бросал их рядом с курами, чтобы они ушли и обнаружили лаз в заборе. В деревне куры считаются глупыми птицами, даже есть поговорка:
«Кура — дура», которая созвучна более известной: «Баба — дура». После того, как в кур бросишь кусочек глины, они в панике начинают метаться по огороду, напрочь забывая все на свете и, в частности, ту дырку, через которую проникли на огород. Громко кудахча, они пытаются перелететь через забор, что вызывает раздражение их хозяев.
Мы, в сущности, мало отличаемся от этих суматошных птиц. Мы забыли, как очутились в этом мире, через какой лаз в полотне мироздания пробрались сюда. В переполохе мы мечемся всю жизнь по грядкам с аппетитными червячками, пытаясь увернуться от болезненных ударов комочками земли, в надежде отыскать выход, вернуться туда, откуда пришли.
После этого «прозрения» я надумал поговорить с курицей на ЯСном языке рода животных, с которым я познакомился две недели назад. Я делал довольно забавные телодвижения (если бы кто-то увидел меня, то подумал бы, что это — пляска сумасшедшего) и произносил найденное имя курицы ФИРАНУЖ. Ее реакция была удивительной. Нас разделяло метров двадцать пять, и курица меня явно не видела. Стоило мне начать «беседу», как она перестала усердно разгребать лапами землю и неожиданно пошла по направлению ко мне. Пройдя треть пути, курица развернулась, подошла к забору, быстро нашла дырку и неспешно покинула участок. Я оторопел. Меня захлестнула волна радости, и в голове пронеслось: «Получилось! Оказывается, третий ЯСный работает!»
Вдруг за забором я услышал возбужденное кукареканье и хлопанье крыльев.
Выглянув за калитку, я увидел драку двух петухов. Один был здоровенный матерый петушище, а другой — худенький молоденький петушок. Я стал повторять ФИРАНУЖ. Внезапно, юный петушок резко отскочил от своего более искушенного противника, который оторопело стоял, не соображая, что произошло. Петухи с достоинством разошлись. Проходящий мимо капитан милиции заметил, что драчуны разбежались, увидев его милицейскую форму, но я-то знал, в чем дело.
* * *
В приподнятом настроении я принялся за огородные дела. Вечером, направляясь к железнодорожной платформе, я увидел пробирающегося вдоль дороги кота: «Дай поговорю и с ним». Правда, без танца и не произнося его имени вслух, дабы не привлекать внимания. Я назвал его МИЧУЗЕН. Едва я начал повторять это имя, как кот резко остановился, обескураженный, принюхался, а затем неторопливо направился в мою сторону. Метрах в трех от меня он сел под дерево и, поглядывая то на меня, то на солнышко, стал умываться. Кот упоенно вылизывал поднятую правую переднюю лапу, напоминая маленького человечка, помахивающего мне рукой. Поведение кота развеяло мои последние сомнения, что эпизод с курицей мог быть случайностью.
ГРАФ НА ЛЕДЯНОМ ОСТРОВЕ
Однажды, теплым апрельским вечером, я, обнаружив пепел на подлокотнике кресла, припер тринадцатилетнего сына к стенке, и тот признался, что курит. С улицы донеслась песня: «Видно, не судьба, видно, не судьба, видно, нет любви, видно, нет любви, видно, надо мной, видно, надо мной, посмеялся ты, посмеялся ты…» Я посчитал ее сигналом просвета и, напевая нехитрые слова, отправился на прогулку.
* * *
Весна в этом году явно запаздывала. В начале апреля, за один день, в Москве выпало столько снега, что казалось, он будет таять до самого лета.
Когда я в середине апреля поехал к своей маме, чтобы поздравить ее с днем рождения, было пять градусов мороза. Такого я припомнить не мог. Дело поправил двухдневный дождь, неожиданно размывший почти весь снег. Но тепла не было, а ночью мороз сковывал льдом многочисленные лужи.
Весна, как капризная барышня, не переставала удивлять — в последнюю неделю апреля установилась теплая погода, и повеселевший народ переоделся в кожаные или джинсовые куртки, кофты, а молодежь щеголяла в майках с красочными рисунками и надписями на английском.
Вечерами соскучившиеся по теплу люди выползали для моциона в близлежащий парк. По асфальтированным парковым дорожкам энергичные подростки носились на роликах, велосипедах, скейтбордах, мотоциклах и мопедах. Какофония звуков состояла из собачьего лая, детских криков, птичьего пения, вперемежку с пьяными песнями.
Я вышел в джинсах и футболке, а был довольно сильный ветер, и я даже несколько мгновений раздумывал: не вернуться ли за курткой? Но, увидев двух ухоженных пуделей из нашего подъезда, похожих на овечек в миниатюре, твердо направился к парку. На ходу я делал упражнение «сновидение наяву», представляя, что сплю, а любой сигнал с внешнего экрана причудливым образом трансформировался в персонаж сна, в образ на внутреннем экране.
Я «проснулся», только подойдя к оживленному двухрядному шоссе перед парком, одну сторону которого стеной перекрывала длиннющая, с километр, пробка, а по другой на бешеной скорости непрерывным потоком мчались железные кони. Подобный затор на этой дороге — редкость. После нескольких ВМВ мой взгляд уперся в старое здание ГАИ, радовавшее глаз зашпаклеванными, свежевыкрашенными в белый цвет стенами. Я двинулся к ближайшему светофору, находящемуся в трехстах метрах, мысленно шпаклюя и закрашивая стены.
Перейдя дорогу возле светофора, я оказался около большого, закованного в бетонные плиты пруда. В былые времена на этом пруду находилась лодочная станция, и я, мальчишкой, несколько раз попробовал себя в романтической роли матроса, с трудом управляясь с тяжелыми веслами. На северном берегу пруда раскинулась обширная усадьба графа Шереметьева, ныне превращенная в музей и огороженная внушительным железным забором с остроконечными пиками.
Раньше ограды не было, и я любил гонять на велике по аллеям старинного парка, колеся вокруг скульптуры обнаженной Венеры, проезжая мимо Голландского домика или Оранжереи. Я частенько заходил во дворец, чтобы полюбоваться диковинными вещами. Мне нравилось надевать поверх ботинок войлочные тапочки, примерно сорок восьмого размера, и мягко скользить в них по навощенному паркету. Особенно запомнился резной стол, на поверхности которого из разных пород дерева был составлен подробнейший план усадьбы с прудом и всеми постройками.
Примечательно, что роскошный дворец и высокую часовню совсем недавно выкрасили в нежно-розовый цвет.
Мой прогулочный маршрут пролегал вдоль южного берега пруда. Прямо на бетонной плите сидел мальчишка в очках, лет десяти, которого компания пацанов и девчонок подзадоривала искупаться. Очкарик снял ботинки, закатал джинсы и под восторженные крики зрителей опустил голые ноги в ледяную воду. «Зарывается», — подумал я и переименовал смельчака через внутренний экран: «Я восьмерка, которая цепляется за ухабистый тпрун».
Вскоре я достиг узкого протяженного канала, впадающего в пруд как раз напротив дворца. В отличие от пруда, полностью освободившегося ото льда, почти весь канал был покрыт серым ноздреватым льдом, и только по краям виднелась кромка воды шириной около двух метров. На ледяном монолите валялось несколько увесистых деревянных чурок — в парке спиливали старые деревья, и мальчишки, вероятно, проверяли прочность «айсберга». В голову пришла мысль, что если разбежаться и прыгнуть рядом с чуркой, то лед может выдержать.
Тут я услышал протяжный вой и обнаружил, что моя идея уже реализована — посредине канала стояла немецкая овчарка. Хозяин овчарки с берега командовал: «Граф, ко мне!», на что пес жалобно выл и громко протестующе лаял. По всей вероятности, он был обескуражен — если идти к хозяину, то в какой-то момент передние лапы начинают проваливаться в воду. А то, что он запросто мог перепрыгнуть на берег, ему просто не приходило в голову.
Собравшиеся на обоих берегах канала многочисленные зеваки свидетельствовали о том, что Граф уже давно находится на ледяном острове.
Со всех сторон неслись советы, как овчарке, так и хозяину:
— Да прыгай же ты, бестолковый!
— Ну, возьми да переплыви, в конце концов!
— Вы ей мост постройте из бревен!
— Идите на другую сторону — там лед ближе подходит к берегу.
Двигаясь вдоль канала, я стал незаметно для окружающих работать на третьем ЯСном, называя Графа ЧУСИНУР. Почти сразу появился сигнал просвета — два крупных ротвейлера переходили мост через канал. Они с достоинством шествовали без поводков, и казалось, что именно собаки выгуливают двух подростков, сопровождавших их. Я направился за ними, вдоль другого берега канала — там пролегала дальнейшая часть моего маршрута. На противоположном берегу мальчишки приволокли внушительных размеров бревно, и хозяин собаки отправился туда.
В этот момент до моего слуха донеслось громкое карканье, и, подняв голову, я увидел на соседнем дереве ворону, с интересом наблюдавшую за развитием событий. Оглядевшись, я заметил, что число любопытствующих ворон не уступало количеству ротозеев (среди которых был и ваш покорный слуга).
Вороны с интересом комментировали все перипетии разворачивающегося спектакля.
Дойдя до впадения канала в пруд, я остановился в замешательстве: «Вроде бы сигнал отработан — сейчас мальчишки притащат второе бревно, и Граф благополучно покинет место своего заключения». Но интуиция подсказывала, что надо довести дело до конца и воочию убедиться в счастливом исходе.
Поэтому я развернулся и пошел обратно к мостику. Навстречу мне попалась симпатичная дамочка в строгом брючном костюме и необычной черной шляпке с серой атласной полосой. Шляпка была полукруглой формы и напоминала военную каску, но при этом смотрелась очень эффектно. Я понял, что освобождение пленника вступает в решающую фазу, но не оглядывался посмотреть на происходящее, а напевал ЧУСИНУР.
И только когда я услышал за спиной сопение, и меня обогнали те же ротвейлеры, мышцы которых играли под блестящей шкурой, то позволил себе обернуться. Граф, поскуливая, уже начал мужественный переход по мостику из двух бревен, но поскользнулся и плюхнулся в воду. Хозяин успел схватить собаку за лапу, мешая ей рвануть назад. Тут Граф сообразил, что он в воде, и легко переплыл незначительное расстояние.
Раздался шквал аплодисментов, приветственные крики и одобрительное карканье. Зрители стали расходиться. Главный герой подскочил к ближайшему дубу, обнюхал и обильно смочил его, высоко задрав заднюю лапу, и как ни в чем не бывало весело затрусил по тропинке.
Возвращаясь домой, я неожиданно почувствовал, что ветер совсем стих. Чуть впереди девочка лет семи вела за руку трехлетнего братишку. Тот вырывался и стремился снять с себя бейсболку. Девочка перевернула головной убор козырьком назад и сказала:
— Ты же крутой! Все крутые носят бейсболку козырьком назад!
— Конечно, я крутой, — согласился карапуз, перестав вырывать руку.
Подивившись мастерскому переименованию, я, подражая малышу, несколько раз повторил: «Да, я крутой!»
Я уже мысленно стал составлять план этого рассказа и, подходя к светофору, подумал, что заключительным аккордом будет отсутствие пробки на шоссе. Мои надежды не оправдались — затор лишь слегка уменьшился.
Я перешел дорогу, размышляя о том, что для большего эффекта можно чуть-чуть приврать — в литературном произведении без этого не обойтись.
Обернувшись в сторону светофора, я не поверил своим глазам — пробка улетучилась. Раздумывать, куда она могла деться за одну минуту, было абсолютно бессмысленно.
Возле своего дома я встретил рыжую дворняжку, среди предков которой явно была болонка. Рыжая сидела и внимательно смотрела на меня из-под «челки», спадающей на глаза, которые, казалось, светились уважением.
Вечером сын заверил, что бросает курить. Прошло более полугода, и признаков курения пока не обнаружено.
ТОРТ
Был хмурый осенний день. Я сидел за компьютером, набирая текст очередной симоронской истории. Тихо играла музыка — состояние, близкое к нулю. Тут открылась дверь в комнату, и жена укоризненным голосом бросила то ли вопрос, то ли обвинение: «Это ты съел торт?»
А дело было так. Вчера, поздно вечером, к нам приезжали гости с тортом.
Мой сын Никита уже лег спать и, естественно, не вкусил лакомство. Торты он очень любит, впрочем, как и я. Мы оставили Никите примерно треть торта или около трех полноценных кусков. Утром сын позавтракал, оставив только один кусочек. Я перекусил в полдень парой бананов и доел торт. Затем сел за компьютер, и на пороге появилась жена.
— Да, — с некоторой безысходностью в голосе выдавил я, как будто меня застукали на месте страшного преступления.
— Какой ты бессовестный, папа! Не мог ребенку оставить последний кусочек?!
И дверь медленно закрылась. Мгновенно в голове пронеслись воспоминания, как я радовался мальчишкой, когда в доме появлялся торт. Я обычно пытался растянуть его на несколько дней, ну хотя бы один кусочек сохранить до завтра. И как было тепло на душе, когда я знал, что в холодильнике еще есть лакомство!
Дело сделано, торт съеден. Мозг, пытаясь поддержать репутацию моей личности, напоминает, что именно вчера я принес килограмм шоколадного печенья, которое, может быть, и повкуснее этого злополучного торта. Затем всплывает банальная идея: сбегать в магазин и до прихода сына купить еще один торт.
Наконец, я спохватился: «Сейчас отсимороним». Мой взгляд естественно обратился к окну, и я увидел голубя, планирующего на козырек перед подъездом. Затем в поле моего зрения попал большой целлофановый пакет, зацепившийся за провода, соединяющие антенны на крыше нашего девятиэтажного дома с одноэтажным домиком напротив, бывшим ЖЭКом. Этот пакет висел метрах в пятнадцати над землей и напоминал воздушного змея.
Имя найдено: «Я тот, который цепляет пакет за провода», и я вернулся к работе за компьютером.
В 17.00 ко мне собиралась приехать Юля, находившаяся в сильнейшей депрессии из-за «неразрешимых» проблем личной жизни. Она обращалась ко мне раньше, и мне удавалось ей помочь. Юля очень способная, помогает подругам, даже избавила мужа подруги от алкоголизма, а вот себе помочь она не в силах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25