Только на данный момент продавать мне больше нечего — квартира уже и так пуста, как дом, подготовленный под снос.
Диван, стул да комод — вот и вся мебель. Но за них много не выручишь. А о тряпье и вообще говорить нечего.
Тупик.
Ладно, посмотрим, есть ли все-таки заначка в комоде или она мне приснилась.
Поднатужившись, я выдрал из недр комода заветный ящик так, что брызнули во все стороны щепки и, поставив его прямо на пол, уселся рядом — ноги уже не держали даже тот подростковый вес, которым я сейчас обладал.
Нетерпеливо повыкидывал дырявые носки и мятые носовые платки из ящика.
Хм, как и следовало ожидать — никаких следов пачки цветных бумажек, перехваченной для надежности резинкой.
Проклятье!
В бессильной злобе я толкнул ящик по полу так, что он врезался в противоположную стену и в нем что-то хрустнуло.
Стало еще хуже. К горлу подступила тошнота, сердце уже не умещалось в груди и норовило выскочить наружу из-за ребер. Тело покрылось противным, липким потом.
Я свернулся калачиком на полу, не обращая внимания ни на мусор, ни на стайки обнаглевших от безнаказанности тараканов.
Спасения нет и не будет. Остается один-единственный способ разом избавиться от мучений.
Разве? Подожди-ка, а с чего ты взял, что должен честно покупать зелье? Или в тебе еще теплятся остатки представлений о нравственности и порядочности? Давным-давно пора избавиться от них. Тем более когда имеешь дело с такими гадами, как Сушняк и его хозяева. В сущности-то, для этого надо немногое.
И тогда я решился.
Кое-как собрал свои кости с пола и протащил их на кухню.
Там, прямо на полу, среди груды грязной посуды стоял телефонный аппарат — не раз битый, кое-как залепленный скотчем и изолентой.
Теперь главное — чтобы он работал. А то ведь телефон могли отключить за систематическую неуплату.
Я двумя руками снял трубку и с радостью обнаружил, что гудок в ней слышен.
Значит, живем, братцы!
Чтобы набрать заветный номер, ушла не одна минута — одеревеневшие дрожащие пальцы никак не могли подчиниться сигналам мозга.
Наконец связь с Сушняком состоялась. Как всегда, откликнулся он мгновенно — словно только и делал, что ждал моего звонка.
Мы быстренько договорились, и я опустил трубку на рычаг.
Нож нашелся в раковине, под грязными тарелками, и я зачем-то тщательно отмыл его от наслоений жира и грязи. Словно готовился к хирургической операции...
План мой был прост до гениальности. Когда пожалует Сушняк, надо припугнуть его ножом и отобрать весь имеющийся у него «товар». А потом... Впрочем, в моем нынешнем состоянии не имело смысла представлять последствия грабежа своего наркодилера. Гораздо интереснее было мечтать о том, как я вколю себе первую дозу в иссохшую вену.
Ничего, с Сушняком и его хозяевами мы как-нибудь потом рассчитаемся. В конце концов, они сами виноваты в том, что первое время бесперебойно снабжали меня зельем, даже великодушничали, сволочи, предлагая «товар» взаймы, под честное слово («Ну что ты, Алик! Потом отдашь должок, когда деньги будут»). И так длилось до тех пор, пока я не стал полностью зависеть от этой шайки-лейки...
В милицию, во всяком случае, они точно не обратятся, а штурмовать мою квартиру вряд ли решатся. Наверное, примутся караулить, когда я выйду. А я и не собираюсь выходить...
Мысли в моей голове и время текли одинаково медленно. Я слонялся из угла в угол в ожидании Сушняка, пытаясь спрятать на себе нож так, чтобы он не бросался в глаза сразу и чтобы вытащить его можно было мгновенно.
Какое-то время я еще пытался размышлять над тем, как поведет себя очкарик, когда я приставлю кончик лезвия к его горлу, но мозги мои, видно, основательно заржавели, потому что ничего путного из этих прогнозов не выходило.
Допустим, он заартачится, вяло думал я, прижавшись лбом к оконному стеклу, видя мысленно нож, прижатый к тощей шее Сушняка. И что тогда? Нажать посильнее, чтобы потекла кровь. Чтобы убедить очкарика, что я не шучу. Кстати, он может не выносить вида крови, как это бывает у таких дохляков. Нет-нет, убивать его я, конечно, не собираюсь. В крайнем случае, придется сделать вид, что пошутил, и отпустить этого типа восвояси...
Вот что надо бы еще приготовить. Какой-нибудь достаточно тяжелый предмет, которым можно было бы огреть Сушняка по башке, если тот наотрез откажется выдать мне «товар» под угрозой ножа. Оглушить, обчистить его карманы, а когда он придет в себя, вытолкать взашей за дверь. Только из чего бы сделать дубинку? Ага, кажется, ножка от стула подойдет. Только надо хорошенько обмотать ее тряпками, чтобы не пробить парню череп...
Я взялся крушить свой единственный стул, но тут раздался звонок в дверь.
Черт, не успел! Ладно, обойдусь одним ножом...
Накинув пиджак на голый торс и спрятав в рукаве нож так. чтобы он выскочил в ладонь, когда я опущу руку, я отправился в прихожую.
Взгляд в «глазок» показал, что перед дверью торчит Сушняк.
Один пришел наш очкарик. Значит, все будет, как я задумал.
Трясущимися руками я с трудом справился с замками.
В голове была странная пустота, а рот, как у голодающего, от предвкушения наполнился тягучей слюной.
Оставив на всякий случай дверь на цепочке, я решил подстраховаться.
— Кто там? — спросил я в щель.
— Скорая помощь, — криво ухмыльнулся Сушняк. — Доктора на дом не вызывали?
Это был его обычный стиль. Юморист недоделанный.
— А лекарства с вами? — поинтересовался я.
— А как же? — Он подмигнул мне и многозначительно похлопал себя по животу.
Там, под футболкой навыпуск, у Сушняка скрывался пояс специальной конструкции, смахивающий на монашеские вериги. В этом поясе было множество потайных кармашков для пакетиков, но главное было не это. При «шухере» с помощью скрытой кнопки можно было в одно мгновение расстегнуть пояс и либо утопить его (особая бумага, из которой были изготовлены и пояс, и пакетики растворялась быстро и без остатка), либо сжечь вместе с содержимым.
— Большой ассортимент? — поинтересовался я.
— Сколько хочешь, — отозвался Сушняк. — Как в аптеке!
Если так, то пояс сейчас набит под завязку, и я чуть не застонал, представив себе несколько десятков аккуратных миниатюрных пакетиков. Мне же этого на несколько месяцев хватит!..
— Тогда заходи, — сказал я и снял цепочку.
Дальнейшее произошло очень быстро, и я не успел осознать, что происходит. Только руки мои и тело сработали на полном автомате.
Вместо того чтобы шагнуть в квартиру, Сушняк вдруг прижался к стене и поднял руки вверх, а лестничная площадка мгновенно наполнилась людьми в штатском, которые выскочили отовсюду, как чертики из табакерки, и чей-то властный голос объявил: «Всем стоять! Не двигаться! Руки вверх!»
А прямо передо мной возникла чья-то знакомая долговязая фигура с перекошенным от напряжения лицом, и, не успев сообразить, кто это и зачем, я машинально выкинул вперед руку с зажатой в ней сталью, и фигура, издав хлюпающий вздох, согнулась пополам и стала оседать на бетонный пол.
В следующее мгновение я захлопнул дверь, и один из замков автоматически защелкнулся. Так же автоматически я закрыл и все остальные запоры. Руки были почему-то скользкие и в то же время как бы липкие.
За дверью раздавались крики, эхом отдающиеся от стен и от того неразборчивые.
А потом в дверь посыпались удары.
Я побрел на негнущихся ногах в ванную.
Тщательно закрыл за собой дверь на шпингалет.
Долго разглядывал свои руки, испачканные кровью участкового.
Сознание было странным образом заторможено, но сквозь застилавшую его пелену все настойчивее пробивалась мысль: «Ну, вот и все».
Да, это был конец.
Я ударил Курнявко ножом и, если не убил его сразу, то тяжело ранил. Плюс участие в трафике наркотиков. Плюс все прочие отягчающие обстоятельства. В итоге — остаток жизни предстоит провести в тюрьме.
Тебе это тоже по фигу, Алька?
Наверное, да.
Но почему-то не по фигу сознание того, что я только что лишил жизни человека. В принципе, неплохого человека. Того, кто пытался исполнить свой долг. Того, кто предлагал тебе помощь и пытался вытянуть тебя из все больше засасывавшей тебя ямы.
Так стоит ли жить после этого?
Господи, ну почему все закончилось именно так? Разве с самого моего рождения передо мной лежал только этот путь? Почему я убил себя раньше срока, Господи? И если есть выход из этого тупика, то покажи, как из него можно выбраться!.. Надоумь и направь меня, Господи!..
Я бормотал эти слова в каком-то забытье, в исступлении, и видел, что по моему заросшему щетиной лицу катятся слезы. Страшен, отвратителен и ненавистен был я в тот момент самому себе.
А руки продолжали действовать независимо от меня. Они напустили в ванну воды, открыв до отказа оба крана, и этот шум немного приглушил удары в дверь и крики людей на площадке.
Я содрал с себя все, что на мне было, и плюхнулся в воду.
Потом было какое-то беспамятство, провал в памяти, и я пришел в себя от того, что мне вдруг стало хорошо, легко и свободно.
Вода продолжала наполнять ванну, в которой я лежал, только она почему-то становилась все темнее, словно та кровь, которой были испачканы мои ладони, сочилась из жил прямо сквозь кожу, и это уже была не чужая, а моя собственная кровь.
И куда-то отступила и боль в голове, и судорога, стянувшая внутренности тугой петлей, и куда-то разом делись все тяжкие и тревожные мысли, и хотелось только одного — спать, спать, спать...
Глава 10
Что это так настойчиво жужжит? Захмелевший от цветочного нектара и потому беспредельно обнаглевший шмель? В общем-то, похоже. Только откуда он взялся в моей квартире? И не просто в квартире, а в ванной.
Подожди, подожди... В ванной? Я что — заснул в ванне, наполненной водой, под несмолкаемый стук в дверь стражей порядка?
Но теперь, если судить по тому, как себя чувствует тело, я вовсе не плаваю в воде! Я бы сказал, что лежу в мягкой, довольно уютной и, как ни странно, в чистой постели...
Значит, пора открыть глаза.
Ого!
А ведь это — действительно постель! И дело происходит вовсе не в ванной, а в какой-то комнате. В типичной семейной спальне с окнами, тщательно зашторенными темно-зелеными гардинами, сквозь которые едва пробивается смутный рассвет.
Прямо перед моим носом — тумбочка, на которой надрывается будильник, и стрелки его показывают шесть часов. Скорее, утра, чем вечера.
Дальше идет стена, вдоль которой простирается мощный четырехстворчатый шкаф, а в углу рядом с дверью стоит кресло, на котором в беспорядке навалено какое-то барахло.
А самое главное — все это явно ЧУЖОЕ! Потому что у меня никогда не было ни этой мебели, ни этой комнаты, и даже этот жужжащий будильник я первый раз вижу!
Ничего не понимаю! Где я?
Я же отчетливо помню то, что напоследок застряло в моей памяти: ванна, полная темной, словно ржавой воды... удары в дверь... ощущение отчаяния и смертной тоски, подкатившее к горлу тугим комком...
Или это был сон? А может, мне это привиделось под кайфом — нож, заманивание Сушняка, убийство Курнявко? Что, если на самом деле все было по-другому? Предположим, Сушняк пришел ко мне, и мы с ним договорились мирно, и он дал мне зелье в долг, а когда я вколол себе дозу, то из моего подсознания и вылез этот жуткий кошмар-альтернативка?..
Что ж, возможно. Вспомни, тебе ведь и не такое виделось под кайфом, причем с такой достоверностью, какая даже в глубоком сне не может быть достигнута... Но все равно непонятно, как я попал в это незнакомое жилье и в эту чужую чистенькую постель...
Проклятый будильник, все жужжит и жужжит, словно не пружина у него там внутри, а миниатюрный вечный двигатель! Знать бы, как он отключается... ага, наверное, вот этой кнопкой...
И кому могло прийти в голову завести его на такую рань? Мне-то он точно не нужен — я уж и не помню, когда последний раз пользовался этим садистским изобретением.
Не-ет, ребята, вот что я сейчас сделаю. Натяну одеяло на голову и придавлю еще несколько часиков, чтобы мир вокруг меня окончательно устаканился.
Но выполнить свое намерение я не смог.
Что-то сильно толкнуло меня в спину, и женский голос сварливо осведомился:
— Ты еще долго собираешься валяться? Вставай давай, а то опять проспишь!..
Этого мне еще не хватало! Каким образом рядом со мной очутилась какая-то тетка? Неужели я вчера так надрался, что меня подобрала на улице девица легкого поведения? Хм, если вспомнить, в каком состоянии я в последнее время находился, то ей либо очень приспичило, либо по своей натуре она настолько не брезглива, что ей надо давать медаль за терпение. Хотя...
Я провел рукой по своему телу, потом — по лицу.
Как ни странно, нет того зуда, который бывает от застарелой грязи, и щетина, пребывавшая на грани превращения в бороду, куда-то делась.
— Ты слышишь меня, Алька? — произнес все тот же голос над моим ухом. — Встава-ай, засоня!.. Тебе же через полчаса выходить!..
На этот раз рука моей соседки по постели потрясла меня за плечо.
Я обернулся.
Вот те на! На «ночную бабочку» девица явно не похожа. Обычная девушка, точнее — молодая женщина примерно моего возраста, вовсе не крашеная блондинка, довольно миловидная даже с утра, и косметикой не злоупотребляет. А еще она знает, как меня зовут.
Потом до меня дошло, что она мне сказала: «Тебе же через полчаса выходить».
Пора уяснить, что происходит.
— Куда выходить? — сипло спросил я. — Зачем?
Женщина насмешливо скривилась:
— Да хватит тебе придуриваться! Ты еще скажи, что не помнишь, кто ты и где ты!.. Мне эти твои дурацкие шуточки — вот уже где!
— А если я действительно не помню? — по инерции спросил я.
Женщина мученически завела глаза под лоб и простонала:
— Господи, если бы ты знал, как мне уже надоели твои выходки!.. — Она вдруг нахмурилась и нацелила на меня указательный палец с облезлым лаком на ногте. — В общем, так... Завтрак найдешь себе в холодильнике, глаженая рубашка — в шкафу, а я, с твоего позволения, посплю еще часок, потому что если я с тобой встану, то потом уже не усну. Позвони мне днем. Чао!
И, стремительно развернувшись, она нырнула под одеяло. С головой — именно так, как собирался это сделать я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61