Бесполезно.
— Прости, Булат, — говорю виновато я, кладя кисть в ящик и возвращая его Слегину, — но тут я бессилен…
Слегин грустно качает головой и аккуратно кладет посылку в снарядный отсек. Словно боится причинить боль содержимому ящика.
— Получается, что твои экстра-способности не абсолютны? — задумчиво, словно беседуя сам с собой, роняет он.
— Ну почему же? — возражаю я. — Есть и другие возможные выводы… Например, если речь идет об искусной подделке…
— Исключено, — быстро перебивает меня Слегин. — Биоэкспертиза показала…
— Тогда остается еще один вариант… Я умолкаю. Продолжать не хочется. Но Слегин меня понял.
Он бьет кулаком по стенке салона танка и яростно шипит:
— Ну, тварь, попадись мне только!.. Сам… своими руками!.. Такие скоты, как он, — не люди!.. Их нельзя жалеть! Они даже и не звери, потому что ни один зверь не способен мучить свою добычу, убивая ее постепенно!..
— Теперь слушай, что было дальше, — взяв себя в руки, совсем другим тоном говорит он. — Сижу это я в своем кабинете, на душе тошно, словно ее мухи обосрали. Полнейший предсуицидальный шок, одним словом. Сам понимаешь, о чем я мог думать в тот момент… Ну конечно, что Дюпон этот — гад ползучий. И что не такой уж он неуловимый, а просто опять мы все в лужу сели с нашими агентурными играми… И что охота наша за ним похожа на погоню за поездом, отходящим от перрона, — вроде бы вот он, родимый, но все двери уже закрыты, и скорость он набирает с каждой секундой все больше… Ладно, не будем опускаться до лирики… Главное — вот что… Не успел я приложиться во второй раз к заветной фляжке, которую, с учетом специфики своей должности, держу в сейфе вместо аптечки с валидолом и прочей фармацевтической пакостью, как вдруг — звонок. И не просто звонок, а по «вертушке». То есть по системе секретной высокочастотной связи руководства Сообщества, включая Президента. Ну вот, думаю, уже кто-то из чрезмерного служебного рвения успел стукнуть о провале нашей затеи с Серегой… Или еще что-то стряслось, о чем я не ведаю? Снимаю трубку, а там — голос. Незнакомый, но вежливый такой.
И принадлежит человеку в годах, не какому-нибудь хулигану-хакеру из молодых, но слишком резвых… «Булат Олегович?» — спрашивает. Да, говорю, а с кем имею честь?.. И тут он мне выдает под дых. А это, говорит, тот, кому вы, многоуважаемый гражданин начальник, пытались подложить свинью… то есть человечка своего подсунуть втихую… И тут до меня дошло. Будто током вдарило. И сразу все мысли из головы прочь, а язык отказался поворачиваться, словно его пчела ужалила. По-том, когда первый шок прошел, дернулся было я распорядиться по внутренней связи, чтобы мои ребята установили, откуда идет звонок, но тут же опомнился. Это ж не простая связь, а «вертушка», к которой в принципе невозможно ни подключиться, ни аппаратуру засечки использовать!.. А Дюпон — или тот, кто пытается себя за него выдать, — продолжает как ни в чем не бывало. И излагает мне цель своего звонка. А цель у него такая — как можно быстрее заполучить Воскресителя. Тебя то есть. Желательно — живым и невредимым. Ну, дальше началась у нас с ним словесная дуэль, которую я позволю себе опустить для экономии времени… Конечно же, попробовал я выяснить, чего он добивается, натравливая своих головорезов-камикадзе на мирное население. И для чего ему так называемый Воскреситель понадобился. И неужели он считает, что я настолько люблю фантастику, что готов поверить во всякую бульварщину вроде оживления мертвецов… Ну, и так далее, в том. же духе… Однако мерзавец оказался тактически подготовленным не хуже руководителей спецслужб. Потому что в ответ на все мои удивленные гримаски выдал он мне полную информацию. И о том, что Воскреситель — это сотрудник Инвестигации Владлен Сабуров, и что я использую тебя в качестве живца, хотя это глупо. Ну и наконец — что ты, Лен, нужен Дюпону позарез, как зрение слепому, причем немедленно и без всяких «раскруточных» комбинаций…
— Слушай, а ты не мог бы покороче? — перебиваю его я. — Все равно ни Гомера, ни Шекспира из тебя не выйдет!..
Меня опять крутит по-черному. То ли где-то поблизости находится морг, то ли кто-то важный недавно отдал богу душу в одном из домов, мимо которых несется наша кавалькада.
Но Слегин не внимает моему призыву.
— Короче? — усмехается он. — Ладно… Тогда опущу ту часть беседы с главным «спиралыциком», в ходе которой мы с ним играли в кошки-мышки. Собственно, в роли кошки на этот раз выступал он, а не я, хотя меня такой расклад никак не устраивал. А в конечном итоге он поставил меня перед выбором: или я безропотно отдаю тебя ему на растерзание, или…
Тут он внезапно замолкает и, почему-то покосившись на механика-водителя, от которого нас отделяет прозрачная звуконепроницаемая перегородка, принимается сосредоточенно закуривать.
Тоже мне, любитель дешевых эффектов!
— Или — что? — осведомляюсь я сквозь плотно стиснутые зубы.
Давление внутри меня достигает такого предела, что темнеет в глазах и хочется распахнуть люк, чтобы выпрыгнуть из танка на полном ходу — а там будь что будет!..
— Или он… а точнее — они, конечно… не такой уж он супермен-одиночка, хоть и старается им казаться… в общем, сотрет он нашу столицу с лица земли к чертовой матери! А времени на раздумья он дал, ни много ни мало, два часа… — Он бросает взгляд на часы. — Кстати, осталось сорок пять минут.
Я недоверчиво усмехаюсь:
— И ты поверил ему?.. Да это же бред какой-то!
— Сначала и я так решил, — признается Слегин. — Но, знаешь, что мне помешало наплевать на его угрозу?.. А то, что привести ее в исполнение не так уж сложно, как это кажется на первый взгляд. Достаточно и мегатонного ядерного заряда, взорванного в пределах Садового кольца, чтобы такой мегаполис, как Москва, превратился в радиоактивные развалины… А где гарантия, что у «Спирали» нет ядерного оружия, припрятанного где-нибудь в потайном хранилище еще со времен Разоружения? Кстати, размеры такого заряда не очень велики — в обычный грузовик-фургон поместится. Кроме того, есть и масса других, не менее милых средств массового уничтожения: газы высокой концентрации, плазма, аннигиляторы… Слишком много способов массовой транспортировки людей на тот свет в свое время изобрели ученые в погонах…
— Подожди, — морщусь я (не от скепсиса — от боли, раздирающей нутро). — Но почему Дюпона приперло уничтожить Москву именно сейчас? Если уж он такой кровожадный хищник, то что ему раньше мешало пустить в ход свое тайное оружие?
— А ты угадай, — ехидно советует Слегин.
— Мне он почему-то забыл об этом поведать… И еще. На тот случай, если я ему не поверю или, наоборот, поверю, но приму не те меры, которых он от меня ждет, то для начала он пообещал устроить крупное стихийное бедствие, которое аукнется по всей Европе… И, как видишь, слово свое он сдержал. Я закрываю глаза. Пот с меня льет уже не в три — в десять ручьев.
— Ты что? — пугается Слегин. — Что с тобой, Лен? И тут меня вдруг отпускает. Разом — как бывает, когда раненому делают инъекцию обезболивающего. Но Слегину об этом лучше не знать. — Значит, ты решил похитить меня, как жених невесту, — констатирую я, не открывая глаз и преувеличенно громко скрипя зубами. — Увезти подальше от эпицентра предстоящего взрыва, да? Но ты одного не учел, Слегин… Думаешь, я такой закоренелый мазохист, что целый год ежедневно мучился от приступов в городе, где не проходит и часа, чтобы кто-нибудь не погиб? Почему, по-твоему, я не послал все на три буквы и не рванул куда-нибудь в глушь, где на сто квадратных километров — ноль целых хрен десятых живых душ?.. Так вот, знай: Дар не позволяет мне этого! И когда мы окажемся за городом, тебе просто некого будет; спасать от козней Дюпона, Слегин. Просто-напросто сердце мое не выдержит и разлетится, как граната, на куски…
А ведь это — правда. Если учесть, что я имею в виду не инфаркт, а совсем другое…
Слегин недоверчиво смотрит на меня. Приходится напрячь свои способности к лицедейству и мученически простонать, скривившись якобы от невыносимой боли.
Представляю, что сейчас творится в душе Булата.
Ведь он уже был готов пойти на преступление ради меня. На одной чаше весов лежал многомиллионный город, а на другой был я. «Клад для человечества», как он сам выразился. И Слегин предпочел рискнуть миллионами жизней.
Он знал, что это — преступление, за которое потом ему пришлось бы отвечать по максимуму. Но даже это не остановило его. Не потому, что он — злодей или равнодушный чиновник. Беда его, как и всех тех, на чьих плечах оказывалась тяжесть ответственности за множество сограждан, заключается в том, что он научился мыслить рационально в любой ситуации. А в данном случае, когда его приперли к стенке чудовищным ультиматумом, он сообразил, что иного выхода нет и не может быть. Он совершил нехитрые математические действия и в результате получил однозначный итог. На той чаше весов, которую Дюпон пытался уравновесить одним из самых крупных городов планеты, был не только я, но и все остальное человечество. По мнению Слегина, таких городов, как Москва, в мире еще тысячи. А я — один. И если я останусь в живых, то, наверное, смогу стать живой гарантией бессмертия для десятков, сотен миллионов людей.
Через сорок с лишним минут поезд отойдет от перрона, и я во что бы то ни стало должен оказаться в нем.
А люди на перроне, которые машут мне вслед и желают счастливого пути, не знают, что обречены на гибель.
— Что ж ты мне об этом раньше не сказал?! — наконец обретает дар речи Слегин, впиваясь взглядом в циферблат часов.
— Извини, — криво усмехаюсь я, — просто подходящего повода до сих пор не подворачивалось…
— И что же теперь делать?
Не забывая изображать на лице смертную муку, пожимаю плечами:
— Поступай как знаешь. Ты ж у нас за главного и до сих пор как-то обходился без моих советов…
Он еще несколько секунд смотрит на меня, кусая губы.
Потом опять впечатывает кулак в обшивку кабины. Бедный танк — на его месте я бы разозлился на таких пассажиров, которые ни с того ни с сего распускают руки.
Наконец Слегин решается. С остервенением щелкает клавишами пульта. Потом берет микрофон.
— Я «Двадцатый», — мрачно объявляет он. — Вниманию всех участников эвакуационных учений… — (Ах, стервец! Так он еще и выдавал наш побег за учения по отработке эвакуации особо важных персон?!.) — Объявляю отбой. В том же порядке возвращаемся в пункты постоянного базирования. Повторяю: отбой учениям. Всем спасибо.
Выключив микрофон, он с кислой физиономией косится на меня и открывает рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент танк швыряет в сторону, как детскую игрушку. Свет в кабине сразу гаснет, что-то скрежещет, и мы со Слегиным размазываемся по стенкам кабины, как будто оказались внутри центрифуги, раскрутившейся до упопомрачительной скорости.
А потом центрифугу эту кто-то резко останавливает, и я, кувыркаясь, лечу в бездонную пропасть, успев напоследок удивиться, как много препятствий оказывается в бездне.
Глава 9. ПОСЛЕДНЯЯ ДВЕРЬ ПОСЛЕДНЕГО ВАГОНА
Когда я прихожу в себя, то первая мысль, которая посещает мою больную голову, на удивление вполне логична: «Неужели Дюпон исполнил свою угрозу на полчаса раньше срока?»
Потом мне зачем-то требуется установить, жив ли я вообще, и если да, то в каком месте и времени пребываю. Тут-то и дают о себе знать многочисленные травмы. В голове словно что-то лопается, обдав мозг жгучей болью, и тело отзывается многочисленными жалобами на ушибы, ссадины и синяки.
Я охаю и открываю глаза.
Обнаруживается, что я полулежу-полусижу на заднем сиденье какой-то машины, которая несется неведомо куда с огромной скоростью, судя по мельканию смазанных теней за тонированными стеклами.
Впереди, за рулем в виде треугольного штурвала, сидит не кто иной, как Слегин, сгорбившись так, словно он ежесекундно ожидает выстрела в затылок. Лицо его — в свежих потеках крови, волосы на голове наполовину обгорели, а одежда под стать самому запущенному бомжу. Не отрывая взгляда от смотрового экрана, заменяющего лобовое и заднее стекло, Булат что-то вполголоса бубнит в коммуникатор таким тоном, будто оправдывается.
Я открываю рот и захожусь кашлем. Рот полон соленой жидкости — не иначе, крови — и твердых частиц (наверное, обломки зубов). Перед лицом очень кстати маячит карман на чехле переднего сиденья, и я пользуюсь им как плевательницей.
Заодно мне удается определить, что конечности и тело в целом, как ни странно, мне еще подчиняются, а значит, ни переломов, ни тяжелых повреждений у меня нет.
— Оклемался? — оборачивается ко мне на секунду Слегин, отключив коммуникатор. — Ну и как самочувствие?
— Как с похмелья, — отзываюсь я. — Причем такое впечатление, что, пока я пребывал в отрубоне, по мне топтались слоны и ездили бульдозеры… Будь добр, открой несчастному алкашу, что с нами произошло.
Он хмыкает.
— Ничего особенного, Лен. Просто мы сменили транспортное средство… не по своей, правда, воле, но это уже детали…
— А если серьезно?
Слегин кидает на меня короткий взгляд, словно желает удостовериться, что я вынесу ту правду, которую он собирается мне сообщить.
— А если серьезно, — говорит он, — то этот гад действительно взял нас за жабры. Во всяком случае, наша попытка к бегству с самого начала была ему известна. И, чтобы предотвратить ее, он задействовал такие силы, которые еще никогда не пускал в ход. Несколько машин, набитых вакуумной взрывчаткой, с водителями-камикадзе. Плюс снайперы, вооруженные разнообразным смертельным — причем не только стрелковым — оружием… Если бы мы не были в танке и если бы не шли в середине колонны, то сейчас беседовали бы с тобой на небесах. Между прочим, ребята там до сих пор ведут бой… С парализаторами против ракетометов и пулеметов, представляешь себе картину? — Тут он не удерживается от пары непечатных словечек. — Естественно, место действия — как в фильме про войну, все в руинах, все горит, дома рушатся… Ну а я взял на себя смелость вывезти тебя из этого ада на первом попавшемся драндулете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55