— Антонина Васильевна в деревне?— Да. Мама там.— Ей мой пламенный привет.— Кстати, она ждет не приветов, а тебя. Там надо кое-что починить.— Как-нибудь, — уклончиво сказал майор. Несмотря на то, что он не жил в семье, все равно приходилось помогать теще. Иначе домик в Смоленской губернии давно бы рухнул. То перекашивались двери, то надо было чинить крышу, то плохо открывались ставни. Деревенский дом, понятное дело, требовал мужских рук. В благодарность за помощь Антонина Васильевна расплачивалась с зятем банками соленых огурцов, которые Губарев очень любил…— Не как-нибудь, а как можно скорее. В ближайшее время, — строго сказала жена.— Есть! — отчеканил Губарев и приложил руку к виску, отдавая честь.— Мне солянку ставить подогревать? — спросила Дашка, шмыгая носом.— Не прикидывайся бедной овечкой, — сказала Наталья. — Я тебя все равно никуда не отпущу.— Подожди, Наташ, — поднял вверх руку Губарев. — Поедим, попьем чай. А потом во всем разберемся. Не торопись.Жена пожала плечами и пошла в большую комнату.— Будешь есть в гостиной, — скомандовала дочь. — Я сейчас еду принесу.— На подносе?— На подносе.Губарев старался хоть немного разрядить накаленную атмосферу.Солянка действительно была восхитительной. Когда они поженились, Наташа почти не умела готовить, и своим друзьям и знакомым Губарев обычно говорил: «А моя жена очень хорошо заваривает чай». Он хотел искренне похвалить жену, но вскоре сообразил, что фраза звучит несколько странновато. Получалось, что, кроме чая, жена больше ни на что не способна. С годами Наташка освоилась на кухне, ей нравилось что-то изобретать, придумывать из привычных блюд.Опыт — это ерунда, подумал Губарев, дело наживное. Не умеешь сегодня, научишься завтра. Гораздо хуже, что незаметно проходит молодость, пролетают годы. Так, не успеешь оглянуться, и старость подкрадется. Какие у Наташи были красивые волосы: блестящие, густые. А сейчас… Редеют на глазах, и цвет стал непонятно каким. Не то светлым, не то мышиной масти.Солянка была съедена в молчании. Потом они пили чай. В последний момент Губарев купил малиновый кекс, его разрезали на кусочки и положили на большое белое блюдо с оранжевым ободком по краю.— Ну что, девочки, — весело сказал Губарев. — И жизнь хороша, и жить хорошо.— Кому как, — пробурчала Дашка. — Если бы меня отпустили на дачу…— Не надейся, — вставила жена. — Выкини это из головы.— Как я могу выкинуть? Все поедут, а я останусь.— Даш, — сказал Губарев, усаживаясь на диван. — Иди ко мне.— Не пойду.— Почему?— Не хочу.— Я, как старший, приказываю тебе: иди сюда. Нехотя Даша села рядом с отцом.— Ну что хорошего в этой поездке? Просто тебе хочется быть как все?— Хочется.— Но непонятно, чем все это кончится…— Почему непонятно? Там будут одни знакомые. Я же не отправляюсь в логово к людоеду?— А кто знает?! Знаешь, как в жизни бывает?Сколько уголовных дел вырастает из обыкновенной бытовухи. Кто-то куда-то поехал. К знакомым симпатичным людям. А потом… изнасилования, пытки, трупы. Вино ударило в голову, и человек перестал себя контролировать. Это случается сплошь и рядом. Гораздо чаще, чем ты думаешь. Зачем тебе рисковать? Ты уже не маленькая и должна своей головой думать, а не чужой.— Я и думаю.— У меня есть идея — в ближайший выходной поехать к бабушке в деревню.Неожиданно Дашка разревелась.— Вечно ты надо мной издеваешься.— Почему? Поедем всей семьей. По грибы сходим.— А что? Идея неплохая, — поддержала Губарева Наташа.— Большинство — за. Так что — сдавайся.— И не подумаю.— А у тебя выхода другого нет. — И с этими словами Губарев опрокинул дочь на диван. — Сдавайся, сдавайся.— Пусти, пап. — Дашка изловчилась и запульнула в него диванной подушкой. — Вот тебе.— Империя наносит ответный удар, — сказал майор и послал подушку в ответ.— Осторожно, — предупредила жена. — А то посуду разобьете.Предостережение было несколько запоздалым, потому что маленькая коричневая подушка описала в воздухе круг и шмякнулась посередине стола, подтолкнув синюю кобальтовую чашку. Чашка упала на пол.— Разбилась? — спросил Губарев.— Естественно! Я же вас предупреждала. Это из маминого сервиза. Она страшно расстроится.— Не надо говорить ей об этом, — предложил майор.— Она все равно заметит.— А если купить точно такую же? Это же не какой-нибудь антиквариат.— Возьми и найди.Как ни странно, разбитая чашка разрядила атмосферу. Дашка перестала капризничать, а Наташа пришла в хорошее расположение духа.— Итак, договорились. В следующий выходной едем в Смоленскую губернию. За грибами и ягодами.— Ягоды уж отошли, — заметила жена.— Тогда за грибами. Грибы еще остались?— Наверное. Ждут тебя. Специально.— Правильно делают!— Только ты, пап, не обмани. Дал слово — держи. А то потом позвонишь и скажешь» — работа, работа.— Не скажу. Заметано.— Ладно, поверим. Поверим ему, мам?— Придется.Губарев подумал, что ради семейного спокойствия ему придется пожертвовать двумя выходными и вкалывать без продыху. Но что делать, выхода нет. Уговор есть уговор.
Ника влетела домой и с размаху кинулась ко мне. В объятия.— Аврора! Все кончено.— Что именно? Рассказывай по порядку! Дрожа она прильнула ко мне.— Я пришла в кабинет… — начала она.— Тише! — приложила я палец к губам. — Все дома.— Тогда, может быть, выйдем на улицу?— Да, это будет лучше. Вдруг кто-то из предков подслушает. Представляешь, какой скандал будет?— Точно. Отец и так на меня в последнее время рычит.— А со мной, напротив, разговаривает вежливо и чинно. Все в башке у него перепуталось.— Да плевать мне на него.— Пошли. Не будем терять времени. В коридоре нас окликнула мать.— Далеко собрались?— Очень, — огрызается Ника. Нервы у нее ходят ходуном.— Мы скоро придем, — примиряюще говорю я. — Погода хорошая. Пройдемся немного. Прогуляемся.Мои слова имеют эффект разорвавшейся бомбы. Из большой комнаты выползает отец и смотрит на нас своими глазами-окулярами. Мы съеживаемся под его взглядом, как нашкодившие школьницы.— Вы помирились? — скрипит отец.— А мы и не ссорились! Правда, Аврора? — И Ника неожиданно смеется. Вслед за ней смеюсь и я. Мне становится удивительно легко и свободно.— Конечно. Мы же сестры! — И тут я вспоминаю, что это — неправда. И во рту набухает горечь.— Аврора, ты чего? — затормошила меня Ника, увидев мое внезапно исказившееся лицо — Тебе плохо?— Н-нет. Просто что-то кольнуло в живот.— Съела чего-то не то. Я тоже вчера купила пирожок в метро, — звенит голос Ники. — А он оказался несвежим…Я гляжу на Нику и чувствую, что не могу относиться к ней как к чужой. Ну не могу — и все.Мы выходим на улицу. Ника пересказывает мне разговор с Губаревым, вдруг она останавливается и смеется.— Ты чего?Да так. Знаешь, там мне было так плохо, я думала, что еще немного — и упаду в обморок. А сейчас я смотрю на тебя, и мне как-то на все абсолютна наплевать. Что будет, то будет. Не могу же я ходить и думать каждую минуту о тюрьме. — Ника морщит нос. — Ой, ой, как хорошо пахнет. Зеленью. Листиками и травкой. Ой-ой. «Тополиный пух, жара, июнь», — поет Ника.— Июнь уже давно прошел, — резонно замечаю я.— Все равно, так хорошо! Как давно я не гуляла просто так.— Какая листва, Ника! Надо думать: как выбраться из этого капкана. Тщательно продумать все ходы и выходы. Что милиция может использовать против тебя, какие улики…— Плевать! — отрезала Ника. — Плевать и начхать!— Нельзя же быть такой легкомысленной.В другое время Ника сказала бы что-то вроде: «Аврора, не ерунди!» или «Отстань со своими советами». А здесь она молчит и смотрит на меня.— А чего нам возвращаться домой? Пошли посидим в каком-нибудь кафе. Деньги есть. Или замахнемся на ресторан.— Те самые пять тысяч долларов? Ника молчит, а потом кивает головой:— Те самые.— Ты представляешь, какая это против тебя серьезная улика! Это же идеальный мотив для убийства. Долг, который ты не хочешь возвращать.— Идеальный мотив для идеального убийства, — дурачится Ника.Да, мою сестренку ничем не прошибешь. Если уж она решила ничего не воспринимать всерьез, свернуть ее на путь истинный очень трудно.Я слабо сопротивляюсь.— Какой ресторан? Тебя обвиняют в убийстве, а ты веселишься…— Пир во время чумы, — снова смеется Ника.Ее легкомысленное веселье постепенно заражает и меня. И в самом деле, живем один раз. Чего печалиться о туманном завтра? К чему? Да и можем ли мы предвидеть: что нас ждет впереди? Значит, надо жить сегодняшним днем. И на полную катушку.— Идет! — Я смотрю сначала на Нику, потом — на себя. Мы обе в джинсах и трикотажных кофточках с короткими рукавами. Она — в голубой, я — в салатовой. — Только наряд у нас не совсем подходящий для ресторана.— Не комплексуй, Аврора! Мы — девочки что надо. Тип-топ.— Что надо, — соглашаюсь я. — Тип-топ.
В ресторане мы с жадностью накинулись на еду. Почему-то на нас напал настоящий жор. Обычно я отличаюсь умеренным аппетитом, Ника — тоже не Робин-Бобин. А тут… Мы ели так, словно неделю голодали.— Это от нервов! — пробормотала я с набитым ртом.— Ага, — откликнулась Ника. Она ела вторую порцию рыбы в тесте с соусом по-итальянски. — Мы еще забыли заказать десерт.— Ой, в меня уже не войдет.— Войдет! — уверенно сказала Ника. — Тут, наверное, такая вкуснятина. Грех не попробовать.Ника взяла меню, напечатанное удлиненным готическим шрифтом на бумаге цвета кофе со сливками.— Так, слушай меня внимательно. Домашнее мороженое трех видов: с клубникой, вишней, апельсином. Взбитые сливки с фруктами, малиновое парфе, яблочный торт со сливочным соусом… Выбирай!— Даже не знаю, что выбрать. Дай меню. Я просмотрю сама.Я беру меню и листаю его.— А язык в вишневом соусе или жареный фазан с вареньем из клубники… Слабо?Ника заливается смехом.— Надо же. Фазан с вареньем! Никогда не думала, что так бывает. Надо обязательно попробовать это в следующий раз. Придем сюда еще, Аврора?— Придем! Обязательно придем! — Я верю в это так же твердо и непогрешимо, как в то, что Земля вертится вокруг Солнца. И что сегодня на дворе стоит лето.— Отлично! Это мне нравится. Давай еще закажем бутылку вина. А то сидим и не пьем. Непорядок! Это надо исправить.— Может, обойдемся и так? — Я боюсь, что Ника потеряет чувство меры. Когда она в азарте, ее очень трудно остановить.— Не глупи, Аврора! Чего сидеть и скучать, посмотри, вокруг одни постные рожи. — Народу в зале, выдержанном в сине-белых тонах, действительно немного. Мы сидим в ресторане европейской кухни с чарующим названием: «Дары Средиземноморья». Напротив нас молодая пара сосредоточенно жует, уткнувшись в свои тарелки. У нее плоское, как сковородка, лицо и худые ключицы, выпирающие из бледно-желтого платья. У него — физиономия, словно повернутая набок. Асимметричное лицо и чуть миндалевидные глаза. Рожи действительно постные. Постные и скучные.— Она, как камбала, — плоская, — громко шепчет мне Ника. — А он — вытянутый, как морской конек.— Точно.Посредине зала расположен огромный аквариум, в котором переливаются всеми цветами радуги диковинные рыбы. А мерное колыхание темно-зеленых водорослей напоминает качание летней травы под порывами ветра.— А помнишь, — Ника отодвигает тарелку с недоеденной рыбой и опирается локтями о стол, — как мы на даче плавали в реке, а ноги у нас запутывались в водорослях. Так было страшно, я еще кричала, что меня тащит водяной.— Это я тебя пугала. А ты верила. Я говорила, что в реке сидит старый страшный водяной и опутывает своей бородой ноги маленьким непослушным девочкам. Я боялась, что ты слишком далеко заплывешь. Ты меня не слушалась и сразу плыла на середину речки. А я тебе кричала: «Ника, вернись назад, а то тебя водяной утащит!»— Ника, вернись назад! А то тебя водяной утащит! — громко повторяет за мной Ника.Сидящая напротив нас пара отрывается от своих тарелок и смотрит на нас. Во все глаза. Равнодушно. Изучающе.— Привет! — машет им рукой Ника. — Давайте познакомимся! Меня зовут Ника! Идите к нам.— Ты сошла с ума, — хватаю я ее за руку. — Остановись!— Да брось! Поболтаем с людьми.К моему удивлению, пара садится к нам. Ника заказывает две бутылки красного вина. Мужчина чопорно представляется коммерсантом из Нового Уренгоя. А дама после некоторой запинки — его женой. Мы с Никой многозначительно переглядываемся.— Алексей Николаевич.— Ольга Игоревна.— Я — Ника. А это моя сестра — Аврора.— Аврора! Красивое имя. Богиня утренней зари.Я невольно морщусь. На мое имя всегда обращают внимание. Оно такая же экзотика для наших широт, как павлин или носорог.— А Ника — богиня победы.Про себя я отмечаю, что для бизнесмена он неплохо подкован в вопросах греко-римской мифологии. Что довольно странно.— Кто ж вас, девочки, назвал такими божественными именами?Мы с Никой, не сговариваясь, одновременно прыскаем.— Папенька. Он когда-то был помешан на богах и героях.— А его часом зовут не Аполлон? — острит Алексей Николаевич.До Аполлона нашему папаше далеко.— Нет, — говорю я.— А жаль! Тогда вас звали бы Аврора Аполлоновна и Виктория Аполлоновна. Замечательное сочетание.— Простите, а где это Новый Уренгой? На Дальнем Востоке? — задает вопрос Ника.Мужчина поднимает брови. Кажется, он искренне удивлен, что кто-то не знает, где находится Новый Уренгой.— Нет. В Сибири. Ненецкий округ знаете?— Ага, — кивает головой Ника. — Знаю. Даже бывала там.Я незаметно толкаю ее под столом ногой. Она в ответ — тоже.— А рядом Ханты-Мансийский округ. Любопытный народ эти ханты-манси.— Ага! Любопытный!Не замечая Никиной иронии, Алексей Николаевич начинает вдохновенно рассказывать о своей работе, о ханты и манси, о том, что морозы там иногда зашкаливают за минус пятьдесят, и тогда смерть от обморожения — привычное дело. Мы узнаем кучу полезных сведений о географии края, нефтяных месторождениях, местных обычаях и так далее. От этого винегрета у меня начинает кружиться голова. Ника тоже притомилась. И только камбала внимательно слушала «Сказание о земле сибирской», которое она, наверное, уже знала наизусть.Заиграла музыка.— Разрешите пригласить вас на танец, — обратился к Нике новоуренгоец.— Разрешаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37