— Хорошо, — ответила Рут. — До ленча.
Мальчишка побежал на лужайку, где стояли качели и большой стеклопластиковый слон с длинным розовым хоботом-горкой, закруглявшимся у земли. Дэвиду нравилось карабкаться по ступенькам, усаживаться слону на голову и оттуда обозревать свой мир.
Его родители вошли в гостиницу.
«Одна, две, три, четыре... — считал Дэвид ступеньки, — пять, шесть, семь, восемь». Здесь, наверху, ветерок как будто был сильнее. Мальчик огляделся. Очень высоко. Когда папа стоял около слона, то Дэвид был выше папиной головы. Дэвид дразнил его, а потом хихикал, когда папа рычал по-звериному, подпрыгивал и норовил схватить его, скрючивая пальцы, словно когти чудовища. Игра всегда кончалась одинаково: папа лез по лестнице, а Дэвид понарошку пинал ногой в оскаленную морду чудища — совсем как в кино. Бац! Он ногой разбивает чудовищу голову, и тот валится вниз на землю.
Дэвид поднял голову. В небе висели большие пышные облака, похожие на горы картофельного пюре. Между ними проглядывало темно-синее небо.
Мальчик уселся на голове слона и стал смотреть, как течет вода в ручье, который бежал через гостиничный сад. Ручей впадал в море неподалеку от форта. Иногда они с папой бросали палочки в медленно текущий поток и представляли, как те плывут до самого моря, будто ленивые тюлени.
Порой из моря появляются разные штуки, рассказывал ему папа. Однажды вверх по реке до самого города, где они жили, проплыл дельфин — заблудился. Тогда полиции и муниципалитету (или это была пожарная команда?) пришлось его ловить и бережно везти назад.
Греясь на теплом солнышке, Дэвид переключил внимание с ручья на чаек, скользящих широкими кругами высоко над головой, и ему захотелось научиться летать. Высоко-высоко, под самым небом. Там, где картофельное пюре облаков.
— Да, — отозвался Дэвид, оглядываясь.
Мама — или это папа? — позвала его. Наверно, уже ленч.
Нет. На автостоянке никого не было, только несколько пустых машин. И с этой стороны гостиницы нет окон, откуда можно крикнуть. Может, папа спрятался за толстой ивой около ручья?
— Па-ап! — крикнул Дэвид, улыбаясь. — Я тебя вижу-у-у!
Он во все глаза смотрел на дерево, свесившись со слона как можно дальше.
Нет. Там точно никого.
Наверно, кричали на ферме, которая через дорогу. Многих людей зовут Дэвид.
Мальчик снова сел на теплую пластиковую голову слона. Здесь было так хорошо.
— Что? — Голос разнесся эхом по стоянке. — Ты где?
Дэвид был уверен, что кто-то опять позвал его.
И на этот раз никого не было. Единственным живым существом, попавшимся ему на глаза, оказалась утка в ручье. Она крякнула и улетела, громко шлепая крыльями по воде.
Полетела...
Дэвиду тоже хотелось полетать. Может, стоит лишь как следует захотеть?..
И тут, на солнцепеке, он ощутил такое тепло — и легкость, что можно было подняться вверх и поплыть над верхушками деревьев, словно воздушный шарик.
Небо над головой становилось все синее и синее, а облака все больше и больше.
«Я могу... Я могу... Я могу...»
Дэвид Стейнфорт стоял на огромной серой голове слона, раскинув руки, как крылья; он не испытывал страха — внизу была лужайка мягче матраса. Ветер обдувал ему лицо, отчего звенело в ушах.
Он наклонился вперед навстречу ветру, который нежно тек сквозь его пальцы. Он был похож на большую-пребольшую птицу, готовую взлететь.
Нагнуться вперед. Сильнее... еще...
И тут он упал.
6
Оставив Дэвида на лужайке, они пошли в свою комнату. Рут захотела перед ленчем принять ванну, и Крис остался в спальне один.
Надо переодеться, прежде чем идти в отделанный дубовыми панелями ресторан гостиницы.
Когда Крис стягивал джинсы, что-то выпало из кармана и закатилось под кровать. Он было подумал, что это монеты, и встал на четвереньки, чтобы подобрать их.
То, что он нащупал, оказалось легким и ребристым.
Крис усмехнулся. Ракушки Дэвида.
Он положит их на столик возле кровати Дэвида, чтобы пополнить его коллекцию.
С рифленой внешней стороны раковины были грязно-белыми со странным желто-коричневым пятном. Он повернул одну из раковин, чтобы рассмотреть гладкую вогнутую поверхность.
И рассмеялся.
Должно быть, чей-то розыгрыш.
Крис поднес ровную внутреннюю сторону ракушки к настольной лампе, чтобы получше разглядеть ее.
Сомнений быть не могло.
На одной стороне раковины явно было нарисовано человеческое лицо. Слегка искаженное, с широко разинутым ртом и зажмуренными глазами.
Это было похоже на стоп-кадр из фильма. Исключительно гнусного фильма. Человек орал от ужаса.
Крис быстро осмотрел другие ракушки. На каждой было изображение лица. Мужчины. Женщины. Дети. У некоторых глаза были закрыты, у других — чуть ли не вылезали из орбит, словно они наблюдали какую-то жуткую катастрофу.
Похоже, изображения, миниатюрные рисунки, сделаны желтовато-коричневой краской того оттенка, который разлитый кофе оставляет на бумаге.
Их рисовали специально: иначе и быть не могло.
Вот только кто?
На мгновение перед глазами возник образ спятившего старого художника, который живет в затерявшейся среди дюн Мэнсхеда хижине, рисует миниатюрные портреты на раковинах, а потом снова разбрасывает их по берегу.
На каждой ракушке было изображение лица. Лишь одна не походила на остальные. Самая большая, настоящее чудовище среди себе подобных. Величиной почти с устрицу.
Лицо на ней было иное.
На всех других рисунках изображались жертвы. А у этого лица были узкие лукавые глаза, и губы кривила самая жестокая улыбка из всех, какие Крис когда-либо видел.
Это, решил Крис... это охотник.
— Крис, — позвала Рут из ванной.
— Что тебе?
— Подойди сюда на секунду.
— Я смотрю ракушки Дэвида, — ответил он, сидя на кровати со спущенными до колен джинсами. — Они какие-то чертовски странные.
— Брось ты эти ракушки, Крис. Надо, чтоб ты потер мне спину. И...
Он услышал, как в ванну снова полилась вода.
— Я думала о морском форте. И...
— И?..
— И прикидывала, где мы можем жить.
— Ну-ка удиви меня.
— Иди сюда. Ты вполне можешь потереть мне спину, пока я буду излагать.
Он улыбнулся.
— Значит, если не спою, то не покормят?
— Разумеется.
Крис вошел в ванную, наполненную клубами пара. На запотевшем туалетном зеркале Рут написала: «Рут + Крис = ИЛН».
— Истинная Любовь Навеки?
Рут улыбнулась сквозь пар.
— Или покуда не объявится мой миллионер.
Сняв ее лифчик и трусы с края ванны, он нагнулся, выудил губку из воды и начал обрабатывать ее спину.
— Ох... Ты же не машину полируешь. Это, знаешь ли, натуральная кожа. Нежная, чувствительная кожа. Которую надо ласкать.
— Знаю. — Крис поцеловал ей плечо. Оно было теплым, влажным и восхитительно пахло. — М-м-м...
Чудо, так и хочется съесть. — Он выжал ей на спину теплую воду. Рут с глубоким вздохом изогнулась.
— Горячо?
— Нет. Изумительно. Так вот, как я говорила...
— А-а-а... Где нам жить. Не надо, не рассказывай. Мы отдадимся на милость Церкви и встанем лагерем на кладбище, а на надгробиях станем спать и есть.
— Нет. Дай мне закончить. И продолжай тереть спину. С тебя за это кое-что причитается — на целый год станешь моим рабом. М-м-м... Не останавливайся. Когда ты так делаешь, мне приятнее говорить.
— Слушаю и повинуюсь, госпожа. Хорошо, где же мы будем жить?
— Все очень просто, Крис. — Она подтянула колени к груди. — Мы въезжаем немедленно. Великолепно, правда ведь?
— Немедленно въезжаем в морской форт? — Крис вздохнул. — Только ты забыла одну малюсенькую вещь. — Он отодвинулся назад, пытаясь определить, не потешается ли жена над ним. — Там полное запустение. Комнаты забиты мусором, а малярная кисть не касалась стен уже лет пятьдесят. И что?
— А мне казалось, что ты человек с воображением.
— А мне казалось, что ты человек практичный. Полно, любовь моя. Будь посерьезнее.
Она подняла на него глаза, и сквозь волны пара они показались туманными и большими. Довольное выражение лица подсказало Крису, что у жены есть тайный козырь.
— Послушай. Во сколько этот фургон должен был нам обойтись за год?
— Договаривались на двести пятьдесят в месяц. Около трех тысяч.
— Три тысячи? Мы могли бы купить подержанный фургон примерно за пять. Потом ставим его во дворе морского форта. Когда я говорю «фургон», то имею в виду очень приличный. Знаешь, такого типа, на которых ездят в отпуск. Со спальнями, кухней, ванной, со всеми модерновыми наворотами. Вот так... — Она изогнулась в ванне. — Чуть ниже. Ох...
— Пять тысяч. Пришлось бы несколько выйти из бюджета, правда?
— Нисколько. Считай это капиталовложением. Сейчас он стоит нам пять тысяч. Через двенадцать месяцев мы его перепродаем. За сколько... Тысячи за четыре?
— Говори-говори. Мне нравится то, что я слышу.
— Таким образом, наш первоначальный бюджет на обустройство, три тысячи фунтов, сокращается до одной тысячи. К тому же не надо будет ездить туда-сюда из морского форта каждый день. И мы постоянно будем на месте, если возникнут какие-нибудь проблемы. Ну вот. А теперь скажи, что я гений.
— Гений... Восхитительно... Чудесно... — Крис поцеловал ее с чувством. — Ты великолепна. Ты спасла наши чертовы шкуры. — У Криса поднялось настроение. — Сейчас же хватаю газету и начинаю искать.
— Нет-нет, Крис. Закончи то, что начал.
Ее взгляд был более чем красноречив, а в глазах плавала такая дымка истомы, что желание насквозь пронзило все тело Криса.
— Какой еще кусочек моей жены надо помыть?
Она приподняла мокрую прядь волос и брызнула на него водой.
— Еще спинку. А потом решай сам.
Сначала он тер ей спину долгими длинными движениями, одновременно выжимая губку, и вода пузырилась у него между пальцами.
Рут все больше наклоняла голову, пока влажные кончики волос не коснулись воды.
— М-м-м... как хорошо. — Вода с ее голых плеч стекала по груди сверкающими речками.
Крис бросил губку в ванну и стал растирать ей спину ладонями. Кончиками пальцев он чувствовал гладкость ее кожи, волнистые контуры ребер и слегка вогнутую ложбинку спины. Ему очень нравилось это ощущение. Сердце забилось сильнее.
Он начал намыливать Рут сперва плечи, потом живот. А затем ее груди, и пальцы скользили по нежному слою мыльной пены, едва касаясь твердеющих сосков.
— Ох, Крис. Я бы согласилась, чтоб ты делал так целую вечность. — Она улыбнулась, зажмурив глаза. — Я бы заставила тебя делать так целую вечность.
Легким движением Крис провел кончиками пальцев линию вниз от кончика ее носа по губам, подбородку, гладкой шее и еще ниже через ложбинку между грудями, которые налились и поднялись мягкими остриями, блестевшими на свету. И дальше вниз по животу, пока рука не окунулась в горячую воду. По ее телу пробежала отчетливая дрожь.
Да, после десяти лет супружества их занятия любовью иногда могли быть рутиной. Только не сегодня.
Сегодня, он знал это точно, все будет по-особенному.
* * *
Крис уже почти оделся, когда услышал стук в дверь.
— Подождите! — Рут, полуголая, выхватила лифчик из ящика туалетного столика. Захихикав, как школьница, она бросилась в ванную.
Крис, натягивая трикотажную рубашку, подошел к двери и отпер.
— Здравствуйте, мистер Стейнфорт.
Это был хозяин гостиницы, высокий мужчина с белой бородой.
— Все в порядке?
Хозяин проговорил, запинаясь:
— Э-э... боюсь, произошла неприятность. Ваш сын... Там, во дворе...
Лицо человека ничего не выражало.
Криса замутило.
— Где он?
Ответ хозяина озадачивал:
— Вы хотите сказать, что не чувствуете его запаха?
Мужчина отступил в сторону.
Позади него угрюмая фигурка цвета серой глины роняла капли воды на ковер коридора.
— Дэвид? — Крис сморщил нос, потому что комнату наполнил резкий запах речного ила. — Господи, что стряслось?
Беловолосый хозяин едва сдерживал смех.
— Парнишка говорит, что был на горке и упал с нее в ручей.
— На горке? Она же далеко от ручья. Как ты мог в него упасть?
— Я не падал, — ответил Дэвид гордым и в то же время сердитым тоном. Он чопорно вошел в комнату, хлюпая ботинками. — Я вовсе не падал. Я летал.
7
Мир, в котором очутился Марк Фауст, спрыгнув с корабля, был кромешной тьмой, наполненной, однако, шипящими звуками и порывистым ветром.
Потом его поглотил океан.
Как холодно.
Он хотел закричать. Глаза широко раскрылись от удара, от всего этого ужаса, когда он погрузился в жидкую темноту.
Господи... Как лед.
Если бы он остался на корабле. Если бы только...
Зачем? Чтобы его ослепили, кастрировали, а потом, наверно, все равно выбросили бы за борт?
Так у него еще оставался шанс.
"Какой там шанс? — злобно спросил он самого себя. — Я, может, в сотне миль от берега. В море. Зимой. Мне жить осталось минут десять. Это сколько же?.. Два мультика «Том и Джерри». Или три песни Бадди Холли, к примеру, «Пегги-Сью», «Сердцебиение» и «Вот будет денек»...
Какая-то часть мозга молола бессвязный вздор, словно больше не принадлежала его телу.
Другая приказывала ему сбросить резиновые сапоги.
Потом плыть.
Сперва левая нога.
Марк протянул руку вниз. Сапог снялся легко.
Разве мне не надо дышать?
Правый застрял.
Мне нужен воздух!
Слезай!
Скинь, мать его! Он тянет тебя вниз!
Ох, Боже милостивый, дай воздуха!.. Внезапно его голова очутилась на поверхности. В лицо ударил холодный ветер, осыпая водяной пылью. Здесь, на уровне моря, вода грохотала, как гром. Гром заполнил уши — злобный, постоянный, непрерывный.
Задыхаясь и захлебываясь, Марк глотнул полные легкие сладкого воздуха. И снова изо всей силы тряхнул ногой, пытаясь сбросить правый сапог. Тот не снимался.
Этот гад наверняка утопит его, все равно что свинцовая чушка.
Задержав дыхание, Марк согнулся пополам, чтобы сдернуть сапог.
Пятка наполовину освободилась.
Дышать... Дышать... Дышать...
Голова рванулась вверх; он сделал глубокий вдох. Еще один вдох, и попробовать снова...
И тут...
И тут сапог соскочил. Марк даже не коснулся его.
Ощущение было такое, словно что-то сорвало с него сапог.
«Акула!»
Нет. В Северном море акул нет.
Марк месил ногами воду и повторял: "Акул нет... акул нет... Господи, до чего холодная вода..."
По мере того как выравнивалось дыхание, включалось его ночное зрение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35