— Все будет хорошо, — с чувством, словно назло кому-то, заявила Кимберли. — Сейчас мы знаем, что происходит, а знание — сила! Все будет хорошо!
— Займемся поплотнее Митчелом Миллосом, — все тем же ровным тоном продолжил Куинси. — Я постараюсь составить список из пяти или десяти других имен. Свяжусь с Эвереттом, узнаю, есть ли что новое. Может быть, мой отец… — Куинси замолчал, но быстро обуздал чувства и твердо добавил: — И проверим Рональда Доусона. Думаю, на это уйдет день-два.
— У нас есть еще туз в рукаве, — сказала Рейни. — Фил де Бирс в Виргинии. Я попросила его последить за Мэри Олсен. Представьте ее состояние. Она одинока. Предала свою лучшую подругу. Никакого самоуважения, низкая личностная самооценка, иначе она никогда бы не влезла в эту грязь. Думаю, Мэри уже старается связаться с ним. И чем дальше, тем настойчивее будет добиваться встречи. А когда они…
— Мне нужны фотографии, — тут же отозвался Куинси. — Самые лучшие, какие только сможет сделать мистер де Бирс. Пора составить хорошее описание.
— Но ведь он так ловко маскируется, — возразила Кимберли. — У нас есть два описания, и они не совпадают. Чем же поможет третье?
— Это только кажется, что он так уж хорош, потому что мы полагаемся на описания дилетантов, — ответила Рейни. — Обычных людей вводят в заблуждение цвет глаз, прическа, борода или усы, одежда, то есть все то, что легко изменить. А обращать внимание нужно на стандартные черты, такие как расстояние между глазами, положение ушей на черепе, форма челюсти. Их не изменишь, и они уникальны. Если мы получим фотографию, то отдадим ее специалисту, чтобы он выявил именно эти элементы, а уж тогда у нас будет наконец настоящий материал для работы.
— Ты свяжешься с де Бирсом? — спросил Куинси.
— Сейчас позвоню, — пообещала Рейни и невесело усмехнулась: — А потом позвоню Мицу насчет встречи с папочкой. Надо пошевеливаться. С того момента, как Сеньор Псих нанес последний удар, прошло тридцать шесть часов. Сомневаюсь, что у нас осталось много времени.
29

Виргиния
Забившись в самый угол громадного платяного шкафа, Мэри Олсен держала у уха трубку беспроводного телефона. Ее роскошные темные волосы спутались. По щеке стекала тушь. На левом плече красовался свежий синяк, о котором она не желала говорить. Под голубым шелковым халатом прятались еще несколько. Муж пришел домой утром после сложной экстренной операции, прошедшей не так хорошо, как хотелось бы. Через десять минут после возвращения он умчался в неизвестном направлении в своем «ягуаре», и Мэри почти сразу же схватилась за телефон.
— Я знаю, что не должна звонить, — быстро заговорила она, — но у меня нет больше сил терпеть. Ты не представляешь, насколько все плохо. Мне нужно увидеть тебя. Пожалуйста, пожалуйста…
— Ш-ш-ш, малышка, успокойся. Сделай глубокий вдох и успокойся. Все будет в порядке.
— Нет, не будет. Не будет! — Голос взлетел до самой верхней, пронзительной ноты и захлебнулся в потоке слез. Болели ребра. Мэри знала, что синяки будут и на бедрах. Кто бы мог подумать, что у человека, казавшегося таким мягким, окажутся настолько крепкие кулаки. — Мне одиноко, — всхлипнула Мэри. — Эта пытка никогда не кончится. А теперь я даже не знаю, когда увижу тебя. Не могу так больше жить!
— Знаю, малышка, знаю. Тебе тяжело.
По контрасту с ее дрожащим от боли голосом его звучал спокойно, мягко, нежно, омывая раны, снимая напряжение с натянутых нервов. Мэри прижала трубку к испачканной тушью щеке.
Ей всегда нравился звук его голоса. Мэнди однажды похвалила глаза, сказала, что ее притягивает сила его взгляда. Мэри не выпало счастья видеть его часто, и поэтому она наслаждалась голосом. Волшебным голосом. Как мог он, находясь за сотни миль, знать ее боль? Как мог — когда муж наконец засыпал, но она знала, что через несколько часов он проснется и все начнется сначала, — шепча среди ночи в телефонную трубку, находить нужные слова и придавать ей силы держаться?
— Он сам решает, что я должна говорить, что делать, что носить, — бормотала Мэри. — Я не знала, что будет так. Почему он женился на мне, если так меня ненавидит?
— Ты очень красивая женщина, Мэри. Не все мужчины способны совладать с такой красотой.
— Но я ни разу не дала ему повода для беспокойства! — воскликнула она. — То есть… я имею в виду… раньше. Боже, как я устала! Мне не хватает тебя. Я не могу без тебя. Я бы все отдала, чтобы… чтобы просто держать тебя за руку, видеть твою улыбку. Чтобы снова ощущать себя красивой.
— Я бы тоже этого хотел, милая, — извиняющимся тоном произнес он. — Очень.
— Тогда почему мы не можем встретиться? После приезда этой Коннер прошло уже несколько дней. Все спокойно. Мы могли бы встретиться в любом месте, где тебе удобно. Я буду осторожна. Сделаю все, как ты сказал. Пожалуйста, пожалуйста. Все будет хорошо.
— Нет, милая, хорошо не будет. Ты не все знаешь. За тобой следят.
— Что?
Она даже вздрогнула.
— Два дня назад я попытался передать тебе записку, — объяснил он. — Но обнаружил за кустами небольшой серебристый «хэчбэк». Тот, кто находится в нем, видит всех входящих и выходящих из дома. Я наблюдал за ним несколько часов, но он так и не уехал. Мне очень жаль, но, похоже, муж установил за тобой слежку.
— Нет! Ревнивый ублюдок! Я ни разу не дала ему ни малейшего повода… То есть… до того… Черт! Будь он проклят! Что мы будем делать?
— А что мы можем сделать? Если он сфотографирует нас вместе… Я знаю, ты не хочешь, чтобы что-то случилось. После того, через что тебе пришлось пройти…
— Нет, я не доставлю ему такого удовольствия! — поклялась Мэри. — Видит Бог, когда я уйду от этого сукина сына, он заплатит мне за все. Я могу уйти прямо сейчас, сегодня. Я… я так и сделаю.
— Если ты уйдешь от него сейчас, то вряд ли получишь свою половину, — мягко напомнил он. Мэри снова расплакалась.
— Что же мне делать? Я так по тебе скучаю. Я просто схожу с ума.
Он молчал. Наверное, сказать было нечего, и Мэри это понимала, хотя и не желала признавать. Она — замужняя женщина. И ей нужны деньги мужа. Боже, как болит плечо. И ребра. Иногда по утрам у нее едва хватало сил, чтобы встать с кровати. Чем сильнее избивал ее муж, тем сильнее разгоралась в нем злость. Кого он ненавидел? Себя за то, что поднял руку на женщину? Или ее за то, что всегда молчала?
«Как случилось, что моя жизнь превратилась в кошмар? Не знаю, не знаю, не знаю…»
— У меня идея, — сказал ее любовник.
— Да. Я готова на все. Пожалуйста.
— Сегодня во второй половине дня ты получишь коробку конфет. По-моему, «Годива». Впрочем, это не важно. Ты слушаешь?
— Да. — Мэри затаила дыхание.
— Я хочу, чтобы ты взяла коробку и прошла по дороге до того места, где стоит серебристый автомобиль. В машине увидишь черного парня.
— О Господи!
— Он не тронет тебя, малышка. Это частный детектив, наверное, самый лучший из тех, кого твой муж смог купить. Постучи в окошко. Улыбнись. А потом скажи, что знаешь, кто он такой. Сделай так, чтобы он разговорился. Расскажи о себе. Излей душу. Пожалуйся на злого мужа. И во время разговора угости его конфетой. Если откажется, съешь одну сама. Так, чтобы он видел. Потом предложи ему еще. Надо, чтобы он съел две или три. Этого хватит.
— Они отравлены? — спросила она. По спине пробежал холодок.
— Разве я стал бы просить тебя съесть отравленную конфету? Боже, что сделал с тобой твой муж.
— Извини, я просто…
— В конфеты кое-что добавлено. Слабительное. Я введу его с помощью шприца. Эффект от одной конфеты незначительный. А вот если детектив съест две или три, у него появятся более неотложные дела, чем следить за тобой. Когда он уедет, ты сможешь выбраться из дома.
— Чтобы встретиться с тобой!
— Я тоже скучал по тебе, милая.
— Скажи, что я красивая.
Какой обворожительный у него голос!
— Ты такая красивая, что тебя даже не с кем сравнивать. Особенно в черных кружевах.
— Я надену подвязки, — задыхаясь от восторга, пообещала она.
— Отлично. А я ничего надевать не стану.
— Господи, я не могу ждать!
— Итак, коробка конфет, и мы вместе. Мэри улыбнулась. В первый раз за все утро. Потом вспомнила, как выглядит, и радость немного ослабла.
— Я… я немного приболела, — тихо сказала она.
Он сразу же все понял.
— Когда мы встретимся, я поцелую тебя так, что ты забудешь о боли.
Из глаз потекли слезы, настоящие, тихие слезы. Он сделает это. Излечит ее боль. Он всегда так делал. Когда она впервые пришла к нему с синяками, то сказала, что упала с лестницы. Но он понял. И вместо того чтобы прогнать, вместо того чтобы презрительно отвернуться, нежно обнял и прижал к себе.
«Бедняжка, — сказал он тогда. — Ты слишком хороша для него».
Мэри проплакала несколько часов. И все то время он просто держал ее в объятиях и гладил по голове. Никогда и никто не притрагивался к ней так нежно. Никогда и ни с кем не чувствовала она себя так, как с ним.
В какой-то момент ей вспомнилась Аманда. Аманда никогда не сделавшая ей ничего плохого. Аманда, бывшая ее лучшей подругой. Аманда, так хотевшая познакомить ее со своим новым другом…
«Но ты пила, Мэнди, — подумала Мэри. — Тебе достался самый красивый на свете мужчина, а ты все равно не могла отказаться от бутылки. В конце концов каждый получает по заслугам. А кроме того, у тебя всегда было много мужчин. А я… мне нужен он.
Мэри посмотрела на телефон со следами туши и слез. Из трубки доносились короткие гудки. Надо дождаться, пока придет коробка конфет, а потом они снова будут вместе. Только бы ее принесли поскорее.
30

Район Перл, Портленд
В начале двенадцатого Куинси вслед за Рейни вошел в ее квартиру на восьмом этаже в центре города. Она по привычке щелкнула выключателем, хотя за окнами сияло солнце и в комнате было светло. В воздухе стоял легкий запах прели, какой всегда бывает в слишком долго пустующем доме. Куинси сразу узнал этот запах — им всегда встречало его собственное жилье.
— Мне надо кое-что проверить, — нервно сказала Рейни.
Куинси кивнул и прошел в гостиную, сделав вид, что не замечает возбужденного состояния, в котором Рейни пребывала с самого утра. Избегала его взгляда, вздрагивала, когда он оказывался слишком близко. То тихая и спокойная. То чрезмерно активная. Куинси казалось, что он понимает, в чем дело. Хотя в последние дни инстинкт подводил его слишком часто.
Утром, сразу после разговора о необходимости более активных действий, Рейни отправила сообщение на сотовый Карла Мица. Дать номер сотового Куинси она не могла — сразу стало бы ясно, что они вместе. Оставить номер телефона отеля тоже было нельзя — их местопребывание должно оставаться в секрете. Поэтому Рейни назвала тот номер, который Миц уже знал, — свой домашний. Кимберли предпочла остаться в отеле, чтобы, пользуясь удостоверением Рейни, попытаться получить доступ к базе данных полиции. Куинси и Рейни решили, что подождут ответа адвоката у нее дома. В таком разделении труда был определенный практический смысл. О других мотивах, если они и присутствовали, никто не упоминал.
Куинси обошел вокруг софы, останавливаясь то в одном, то в другом солнечном луче, наслаждаясь ощущением света и тепла. Он закрыл глаза и почувствовал, как расслабляются напрягшиеся узлы мышц. Потом сделал глубокий вдох и напомнил себе, что все когда-нибудь пройдет. В последние дни он цепко держался за эту мысль.
Еще раньше Куинси позвонил Эверетту, чтобы узнать, есть ли новости об отце. Новостей не было, и он лучше многих понимал, что это значит. С каждым часом уменьшалась вероятность того, что Абрахам еще жив. Прошло уже тридцать шесть часов. Еще совсем недавно старик мирно спал в пахнущей антисептиком постели. Потом явился некто, представившийся его сыном, и увез больного в неизвестном направлении. Дежуривший в приюте вахтер сообщил, что видел, как отца Куинси вели к небольшой красной машине, возможно, той самой «ауди ТТ», на которой убийца приезжал к Бетти.
С тех пор никаких следов машины. Никаких следов Абрахама. Никакого крупного прорыва в расследовании. Ничего такого, что помогло бы ослабить нарастающую в груди боль. Похищение отца стало для Куинси сокрушительным ударом, катастрофой, худшей даже, чем смерть Аманды и Бетти, потому что они были по крайней мере взрослыми и вполне самостоятельными людьми. Абрахам же больной и совершенно беспомощный человек. Некогда гордый, обладающий чувством собственного достоинства, в одиночку вырастивший сына, он превратился в целиком зависящего от других немощного старика. Куинси должен был позаботиться о его безопасности.
Осознание этого привело его в странное состояние, в котором невыносимое отчаяние соседствует с кипящей яростью. Прочие эмоции ушли, зато появилась потребность снова почувствовать себя живым. Куинси ощущал себя человеком, который потерпел полное фиаско, но в нем зрела новая решимость. Его переполняла невероятная злость. Томила невыносимая печаль. Оставаясь исследователем, Куинси пытался найти причину. Будучи человеком, понимал, что никакой причины нет.
«Почему пропал мой отец? Потому что. Одиночество, уединение — не защита, не спасение. Никакие расстояния не спасают от боли».
В памяти всплыл эпизод, давным-давно погребенный под кучей других эпизодов. Маленькая Кимми возвращается домой после своего четвертого урока балета, входит в гостиную, где собралась вся семья, и, подбоченясь, громко и решительно объявляет: «К черту балет!»
Куинси вспомнил, как ошеломленно ахнула Бетти, как замерла с восторженно-испуганным выражением на лице Мэнди, как сам он с трудом удержался, чтобы не улыбнуться. К черту балет! Какая позиция. Какая уверенность. Какое бесстрашие. Куинси испытал гордость.
Рассказывал ли он когда-нибудь об этом случае отцу? Абрахаму бы понравилось. Он бы ничего не сказал, но улыбнулся бы. И тоже гордился бы внучкой. Каждое поколение делает шаг вперед. От молчаливо-стоического, прожившего всю жизнь на ферме янки к замкнутому федеральному агенту и дальше, к дерзкой девчонке, мечтающей стать криминалистом и не желающей учиться балету.
Изоляция — не спасение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44