— То, что я могу рассказать, не сделает вас счастливым.
— А вы попробуйте.
Он хитро посмотрел на меня.
— Позвольте мне вместо этого задать один вопрос, Флорин: как вы добрались из вашего номера в довольно-таки заурядном отеле, до Дома Правительства? И по этому же поводу: как вы попали в отель?
Я стал припоминать. Ничего. Вспомнил номер. Попытался вспомнить детали регистрации, лицо коридорного…
Должно быть, я позволил соскользнуть маске игрока в покер с моего лица, потому что Барделл оскалил зубы в беспощадной усмешке.
— А вчера, Флорин? Что-нибудь о вашем последнем деле? О ваших старых родителях, долгих счастливых годах детства? Расскажите мне о них.
— Это, наверное, действие наркотика, — сказал я, чувствуя, каким неповоротливым становится язык.
— В воспоминаниях Флорина, кажется, есть немало пробелов, — презрительно усмехнулся экс-Сенатор. — Как называется ваш родной город, Флорин?
— Чикаго, — сказал я, произнося название как будто на иностранном языке. Сенатор выглядел озабоченным.
— Где это?
— Между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом, если только вы не передвинули его.
— Лос-Анджелес? Вы имеете в виду Калифорнию? На Земле?
— Вы догадались, — сказал я и сделал паузу, чтобы облизнуть губы сухим носком, который обнаружил на том месте, где обычно находился язык.
— Это кое-что объясняет, — пробормотал он. — Возьми себя в руки, приятель. Тебя ожидает нечто забавное.
— Валяй, — сказал я.
— Мы не на Земле, мы на Грейфеле, четвертой планете системы Вулф-9 в двадцати восьми световых годах от Солнца.
— Это, действительно, занятно, — сказал я, и мой голос был пустым, как игрушка на рождественской елке. — Выходит, не нас оккупирует чужая планета, а мы оккупируем ее?
— Вы не обязаны верить моим словам, Флорин. — Разбитая губа, а может быть что— то другое делало его голос не совсем ясным. — Посмотрите вокруг. Похожи ли эти растения на земные? Разве вы не заметили, что сила тяжести на восемнадцать процентов меньше, а воздух больше насыщен кислородом? Взгляните на солнце: это диффузный желтый гигант.
— Хорошо. Моя старая мама, если у меня была старая мама, всегда учила меня смотреть правде в глаза. В этом вы мне здорово помогаете. Кто-то взял на себя массу хлопот как на транспортировку меня к месту, называемому Грейфел, так и на постройку достаточно убедительных декораций. Должна существовать причина для всего этого, не так ли?
Он посмотрел на меня, как хирург смотрит на ногу, которую необходимо ампутировать.
— Вы не ведаете, что творите. Вторгаетесь в нечто недоступное вашему пониманию. Сущность не является тем, чем она кажется…
— Не рассказывайте мне о том, чего не существует, говорите о том, что есть.
— Я не могу этого сделать. — Он что-то вертел в руках: с блестящими кнопками и хрустальной петлей наверху, на которую трудно было смотреть. — Я был терпелив с вами. Флорин, — сказал он, но его голос ускользал от меня, слова вылетали быстрее и быстрее, как пластинка не на тех оборотах.
Моя голова запульсировала болью. Я пытался ухватить ускользающий силуэт, но он растаял. Я увидел вспышку в солнечных лучах и услышал голос, раздающийся из-за холмов:
— …извини. Флорин…
Затем фиолетовая темнота взорвалась, и я очутился в самолете, упавшем в пучину, полную затихающего грома.
XIX
— Мистер, Флорин, — говорил легкий сухой голос, — вы создаете проблемы для всех нас.
Я открыл глаза, и славный парень со змеиной головой улыбнулся мне безгубой улыбкой и выдохнул фиолетовый дым из безносых ноздрей, сверкая глазами без век. Он развалился в шезлонге, одежда его состояла из открытого жакета, сшитого из оранжевых полотенец, и оранжевых шортов. Цвет их напоминал мне о чем-то, что я никак не мог ухватить.
— Это кое-что, — сказал я и сел на стул. Между нами был стол под бело-синим зонтиком. Позади террасы виднелась полоска белого песка, похожего на пляж, но не было моря.
Я старался не смотреть на блестящие серебристо-фиолетовые бедра, ребристую бледно-серую грудь с крошечными малиновыми пятнышками, на ступни толщиной с палец в сандалиях с широкими ремнями. Он заметил, что я гляжу на него и издал мягкое кудахтанье, которое, видимо, означало смех.
— Извините меня, — сказал он. — Я нахожу ваше любопытство поразительным. Я подозреваю, что в момент вашего растворения вы вытягиваете шею, чтобы раскрыть состав растворителя.
— Это просто безобидная эксцентричность, — сказал я. — Такая же, как ваши вкусы в одежде.
— Вы превозносите свой самоконтроль, — сказал он не столь искренне, как прежде. — Но что если перед вами предстанут аномалии настолько грандиозные, что ваше сознание будет не в состоянии ассимилировать их? Сохраните ли вы тогда хладнокровие? — он поднял руку, щелкнув пальцами. Лавина огня окутала его; его улыбка пульсировала в горячем мерцании, языки пламени бушевали вокруг меня. Я не сдавал позиций частично из-за того, что был парализован, а частично из-за того, что не верил в реальность •увиденного. Он снова щелкнул пальцами и вокруг нас была уже зеленая трава, и солнце сверкало на поверхности в десяти футах над нами. Маленькая рыбка осторожно проплыла между нами, и он небрежно отмахнулся от нее и снова щелкнул пальцами. Падал снег. Толстый слой его покрывал стол, голову моего визави. Дыхание его украшалось ледяными хрусталиками.
— Ловко, — сказал я. — А хороши ли вы в трюках с картами? Он смахнул лед и сжал пальцы.
— Вы не поражены, — сказал он обыденным голосом. — Манипуляции со Вселенной ничего не значат для вас?
Я деланно зевнул. Значит, это была не фальшивка.
— Со Вселенной? — сказал я. — Или со мной?
— Вы удивительная натура, Флорин. Чего вы хотите? Что движет вами?
— Кто спрашивает меня об этом?
— Можете называть меня Дисс. Представьте себе… существуют иные заинтересованные стороны, кроме тех, которые вам хорошо известны. Вы играете на гораздо большей сцене, чем до сих пор представляли себе. Поэтому должны вести себя осторожно.
Я зевнул еще раз.
— Я устал. Мне нужны сон, пища, любовь — все, кроме общения с таинственными жуликами, которые делают намеки, что в недалеком будущем предстоят великие свершения и что самое выигрышное дело — не совать нос куда не надо. Кто вы, Дисс? Кого вы представляете? Действительно ли вы выглядите как Александр Македонский в шкуре крокодила или это только мое видение, страдающее разлитием желчи?
— Я представитель определенных сил в Космосе. Моя наружность не имеет значения. Самого факта моего существования достаточно.
— Барделл говорил что-то о вторжении.
— Слово, обозначающее примитивный взгляд на действительность.
— Что вы оккупируете? Землю или Грейфел? Я получил удовольствие, заметив, как дернулась его голова.
— Что вы знаете о Грейфеле, мистер Флорин?
— Ну, находитесь в системе Вулф-9, в 28 световых годах от старого доброго Чикаго. — Я выдал широкую счастливую улыбку. Он нахмурился и потянулся почти небрежно за чем-то на столе. Я начал быстро подниматься, но лампа-вспышка, размером с небо, мигнула и погрузила все в темноту, чернее, чем в закрытой банке с краской. Я рванулся через стол, мои пальцы ухватили что-то горячее, как духовка, и скользкое, как сырая печень. Я услышал взволнованное шипение и снова схватил, но уже что-то маленькое, тяжелое, сложной формы, что отчаянно сопротивлялось и затем освободилось. Раздался сердитый вопль, слова, которые произносились быстрее, чем я был способен разобрать, затем ослепительный взрыв.
XX
Она сидела напротив, закутанная в старое поношенное пальто с жалким облезшим воротником. В глядящих на меня глазах было вопросительное выражение.
— Не говори мне ничего, — произнес я таким голосом, что даже мне самому показалось, что я пьян. —Я сидел здесь с закрытыми глазами, напевал старые хоровые матросские песни на нелитературном амхарском; поэтому ты присела, чтобы посмотреть, все ли со мной в порядке. Со мной не все в порядке. Со мной далеко не все в порядке. Я так далек от того, чтобы быть в порядке, что дальше некуда.
Она попыталась сказать что-то, но я оборвал.
— Давай пропустим все остальные строчки; перепрыгнем сразу к тому месту, где ты говоришь, что я в опасности, а я отправляюсь в ночь в конном строю, чтобы еще раз сложить голову.
— Не понимаю, что ты хочешь сказать.
— Я имею в виду, что мы сидели и толковали об этом раньше. Все сущее чем-то представляется. Обычно не тем, чем является на самом деле. Кем являешься ты? — я потянулся через стол и взял ее за руку. Она была холодной и гладкой и не шевельнулась, когда мои пальцы сомкнулись. Я сказал: — Слушай внимательно, Курия. Я знаю, как тебя зовут, потому что ты сказала уже мне об этом. Сидя на этом самом месте… — Я остановился и обвел взглядом комнату. Она была отделана сосновыми панелями, лак от них почернел от времени и грязи. Вывеска на стене приглашала меня пить пиво «Манру».
— …или почти на этом месте. Ты сказала, что пришла по пригла…
— Ты имеешь в виду телефонный звонок?
— 0'кей, телефонный звонок. Или почтовый голубь. Это неважно.
— Флорин, ты несешь какую-то околесицу. Ты сказал по телефону, что дело срочное.
— И ты примчалась посреди ночи.
— Конечно.
— Кто вы, мисс Реджис?
Она смотрела на меня большими и печальными глазами.
— Флорин, — прошептала она, — ты меня не узнаешь? Я твоя жена. Я хитро посмотрел на нее.
— Да? В прошлый раз ты говорила, что мы раньше никогда не встречались.
— Я знала, что ты перегружен работой. Это было свыше человеческих сил.
— Ты когда-нибудь слышала о месте под названием Грейфел?
— Конечно, это деревушка у озера Вулф, где мы отдыхали прошлым летом.
— Само собой. Глупо с моей стороны. Двадцать восемь миль откуда?
— От Чикаго.
— Еще одно: среди тесного круга наших близких друзей случайно нет рыжего? Она почти улыбнулась.
— Ты имеешь в виду Сида?
— Это Дисс, если прочитать наоборот. Только с одним «с». Надо это отметить. Может быть, это важно.
— Бедный Флорин, — начала она, но я отмахнулся.
— Давай приведем факты в порядок, — сказал я. — Может быть, у нас и нет никаких фактов, но мы их все равно приведем в порядок. Факт номер один — несколько часов назад я спал здоровым сном в номере и был разбужен появлением двух мужчин. Они рассказали мне сказку, которая вызывала массу сомнений, но я клюнул. Меня доставили на совещание очень важных персон, которые поведали мне о том, что Сенатор подвержен галлюцинациям, а они желают превратить эти галлюцинации в действительность, чтобы его вылечить. Но у меня ощущение, что фантазии начались до этого. Носатый был частью их. Но тогда я этого не знал. Далее, я спрашиваю себя, что мне известно об их боссе — «Сенаторе». Здесь тоже пустота. Сенатор — кто? Это поражает меня своей нелепостью. А тебя?
— Флорин, ты бредишь…
— Я только начинаю, крошка. Подожди, пока я действительно перейду к основному. Факт номер два: Сенатором является, а может быть, и не является кто-то другой, улавливаешь? Вероятно, актер по имени Барделл. Тебе это имя о чем-нибудь говорит?
— Ты имеешь ввиду Ланса Барделла, телерадиозвезду?
— Телерадио… это интересное слово. Но давай пока отбросим. Как я говорил, этот парень, Сенатор, — очень непоследовательный игрок. Сначала он выдвигает версию запланированного убийства. Затем мы имеем инопланетных оккупантов. В следующий раз он был актером, жертвой похищения, а может быть, подсадным шпионом, точно не могу припомнить, кем именно. Но я продолжал работать и последовал за ним в эту забегаловку, где он напоил меня чем-то, что окончательно выбило меня в аут. Когда я очнулся, передо мной была ты.
Она просто смотрела на меня своими большими, наполненными болью глазами.
— Я не буду задавать дежурный вопрос: что такая красивая девушка делает в подобном месте.
— Ты смеешься надо мной. Почему ты так жесток, Флорин? Я только хочу помочь тебе.
— Вернемся к фактам. Факт номер три. Я пошел по следам и обнаружил пропавшую дверь.
— Имеет ли это какое-нибудь значение сейчас…
— Ты отвлекаешься. Сначала была дверь, потом ее не стало.
— Ты все превращаешь в шутку.
— Мисс, после продолжительного размышления я пришел к выводу, что единственным мыслимым ответом Вселенной — в том виде, в каком она устроена, — является взрыв истерического смеха. Но я отвлекаюсь. Итак, я рассказал о двери, которой не было. Я стал ждать. Мой давний помощник, серый человек, вышел из аллеи, и я последовал за ним. Он привел меня в комнату, где никого не было, даже его самого.
— Я не понимаю.
— Я тоже, крошка. Но позволь мне продолжить рассказ. Мне хочется посмотреть, чем все это обернется. Где я остановился? Ах, да, один-одинешенек среди согнутых крючков для пальто. Итак, я бродил вокруг, пока не нашел, с кем можно поговорить. Им оказался парень с головой ужа.
— Флорин… Я поднял руку.
— Не мешай, пожалуйста. Я многому учусь сейчас, только слушай мой рассказ. Например, я только что сказал, что он выглядел как уж, но в первый раз, когда я его увидел, я подумал о питоне. Может быть, я одолею свой невроз. Если я смогу свести его образ к безобидному земляному червю, то с этим можно жить. Забавно, но его идеи напоминали твои.
Она попыталась улыбнуться.
— Да?
— Он также советовал мне не задавать вопросы и плыть по течению. Я сразу же потерял сознание. И догадайся, что произошло? Я вернулся сюда — к тебе.
— Продолжай.
— Ага, наконец-то я привлек твое внимание. Это была вторая наша встреча, но ты не помнишь.
— Нет, я не помню.
— Конечно. Ты предостерегала, что меня ждут неприятности, но я вышел за ними и нашел их достаточно, чтобы опять появиться здесь. Это заставило меня почувствовать себя одним из тех резиновых шаров, которые привязывают к ракеткам для пинг-понга.
— Это была… наша третья встреча?
— Теперь, девочка, ты улавливаешь. Дальше все усложняется. У меня все еще сохранялось желание повидать своего старого босса — Сенатора. На этот раз там была хитрая дверь. Я открыл ее — и неожиданно наступил летний полдень в уютном местечке, где сила тяжести на 18 процентов меньше, солнца слишком много, а деревья похожи на кружевное нижнее белье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17