Когда начинаешь с прочной дружбы, очень сложно совершить прыжок к следующей стадии. Она скорее что-то вроде твоей младшей сестры, понимаешь?– А ты, получается, старше и мудрее?– Эй! Старше не значит старее. – Она наклонилась и взъерошила ему волосы, ласково коснувшись пальцами его щеки.– Прости, – ответил он. В горле у него вдруг пересохло, он с трудом сдерживал свое извечное и неодолимое влечение к Элизабет. Тут взгляд его упал на обочину дороги, среди мусора что-то блеснуло. Зеб наклонился, чтобы лучше рассмотреть необычный предмет, и с удивлением обнаружил, что это одна из брошек сестер Ларкин.– Моя брошка! – воскликнула Элизабет и повисла у него на шее. – Ты нашел ее.– Ты разве потеряла ее? – спросил он, чувствуя сквозь тонкую ткань рубашки ее упругую грудь.– Да, – прошептала она. – Только что… Но какая разница? Ты нашел ее. – Дыхание Элизабет было таким теплым, но от него у Зеба мурашки бежали по коже.– Элизабет, – словно умоляя ее остановиться, произнес он.– Тяжело, наверное, переживать по младшей сестренке, – она погладила его шею и плечо, когда он отстранился. – Ею она и останется для тебя. Смирись с этим.Он не ответил. Его чувства к Румер были отнюдь не братскими. Он помнил их объятия, жар ее поцелуя, его дикое желание накинуться на нее, но все это меркло перед вулканом страсти по имени Элизабет. Она была Королевой Мыса. Она разбудила в нем тот основной инстинкт, с которым он боролся на протяжении стольких лет.– Понимаешь? – проворковала Элизабет, снова взяв его за руку. – Я, конечно, не психиатр, но и мне прекрасно видно, что вы больше подходите друг другу как друзья, а не как любовники. Любовники должны быть незнакомы, а порою даже нарушать запреты. Например, как мы с тобой, Зеб.– Что? – он чуть не подпрыгнул от испуга, а она томно провела рукой по своей груди, нащупывая куда бы приколоть брошь.– Запреты, Зеб. Только подумай, что скажут люди… – Он зажмурился, слыша, как кровь пульсировала у него в висках. Ага, запреты. Это просто убьет Румер.Элизабет запустила руки ему под рубашку, и он поежился, когда она легонько поскребла ногтями его спину. Но, с другой стороны, что он значил для Румер? Долгое ожидание, отчаянные попытки, а она взяла и оставила его в палатке одного, и он снова был обречен ждать неизвестно чего. Видимо, крепкая дружба была для них пределом отношений. Возможно, все к тому и шло, и ему не следовало ловить журавля в небе, когда синица – вот она, в его руках… Но это он, он оказался в ловушке, и Элизабет была вовсе не синицей.Пока Элизабет терла его грудь, у него во рту появился медный привкус. Его колени дрожали, ноги подкашивались. Ну почему это была не Румер? Черт, почему она отвергла его? Он притянул Элизабет к себе, и их губы слились в огненном поцелуе прямо в центре Нью-Йорка, а проклятая золотая брошка на ее груди колола его под ребра.– Я не могу, Элизабет, извини, – сказал он, отшатнувшись от нее, пытаясь забыть то эротическое блаженство от ее ногтей и не понимая, что творится у него в голове. Он был не с той сестрой – как так получилось, что Румер отдалилась от него, а он и не заметил?– Я прощаю тебя. Но теперь я хочу, чтобы ты накормил меня.– Накормить тебя?– Ну да, я проголодалась, – расхохоталась она. И эти слова прозвучали более чем двусмысленно. – Я отыграла в спектакле, и ты порадовал меня, найдя мою брошку. А сейчас мне нужна еда. И, разумеется, вино. Может, купишь мне бургер и бутылочку мерло, а я в знак благодарности выслушаю все твои проблемы? Разрешаю тебе называть меня Доктор Ларкин, если так тебе будет легче. Я даже поделюсь с тобой советом…– Хороший совет мне бы не помешал.– Ох, – вздохнула Элизабет, и в воздухе зазвенел ее смех. – Кажется, я знаю, чего ты хочешь… можешь не говорить мне. В конце концов, ты тот, кто стремится к звездам. Ты станешь пилотом – пилотом космического челнока… и это меня так возбуждает.Ее ладонь скользнула по его локтю, потом с живота под рубашку, и снова по его коже побежали мурашки от прикосновения ее ногтей. Зеб тоже ее обнял. Дело в том, что ему было одиноко. Он учился в Нью-Йорке, и здесь у него вообще не было знакомых. Своей единственной родственной душой он считал Румер, а теперь между ними пролегла пропасть. Шепот Элизабет, ее руки на его теле – все это напоминало удар током, после которого он уже никогда не будет прежним…Вспоминая пролетевшие годы, Зеб стоял у себя во дворе и тяжко вздыхал. Он тогда купил ей бургер, и они выпили вина. Люди в ресторане «Брэдлис» на Юниверсити-Плейс узнавали молодую актрису, которую только видели в спектакле, а он прямо-таки раздувался от гордости.Может быть, в тот вечер он продал свою душу? Променял настоящие чувства на желание получить больше?Больше славы, больше признания, больше внимания, больше одобрения? В особенности от отца: даже в ту первую ночь, держа за руки Элизабет Ларкин, пока из автомата звучала музыка джазового трио Рики Карски, Зеб был уверен – его отец решит, что он сделал правильный выбор и выиграл главный приз.Или же это она сделала свой выбор?.. Синица в его руках? Как бы не так! Ее коготки, запущенные в его спину, напоминали коршуна.Они переспали, и то мгновение навсегда связало их жизни: он уже не мог ее оставить. Его отец изменял матери, служа Зебу примером того, как нельзя поступать. Особенно после рождения Майкла…Зеб поглядел на соседний дом. Нет, он не станет сбегать в Калифорнию; он вообще никуда не уедет отсюда. Он вернулся на восток, чтобы покаяться перед Румер, и не собирался останавливаться на полпути. Винни была права: он выучил свои уроки ценою больших ошибок. И теперь пришло время проверить полученные знания на практике. Глава 6 С наступлением следующего дня, специально для свадьбы, разбили большой шатер. Майкл стоял в тени деревьев и наблюдал за работой возившихся с веревками мужчин. Ему довелось повидать множество вечеринок в Калифорнии, Хьюстоне и на киносъемочных площадках, куда он ездил с матерью по всему свету. «В такой шатер, – думал Майкл, усмехаясь, – поместится лишь самый маленький стол с закусками, какой я видел на премьерах фильмов с участием матери». Ха, но, оказывается, это недоразумение в синюю и белую полоску предназначалось для всей свадьбы: туда, внутрь шатра, затаскивали небольшие круглые столики.Майкл решил прогуляться к пляжу. Он оставил отца на веранде, где тот занимался предварительными исследованиями для своего первого проекта в новой лаборатории. На потертом деревянном столе были разложены книги и подшивки разных документов; на полу, рядом с его креслом, лежали свернутые рулоны карт звездного неба, стояли кучей разнообразные измерительные приборы, валялись фотоснимки Земли, сделанные со спутников. Что бы там отец ни говорил о своей мечте прокатиться с сыном по стране, Майкл знал его скрытый мотив: Зебу нужна была машина, чтобы запихнуть туда все свое барахло.В любом случае, сегодня юноша был предоставлен сам себе. Он пытался отыскать хоть что-то, напоминавшее ему детские впечатления. У южного края бывшего двора возле того коттеджа, где вырос его отец, пролегала заросшая тропка, прямиком спускавшаяся к пляжу, и Майкл предпочел идти по ней. Да, он провел здесь свои первые годы, и ему хотелось посмотреть, что же все-таки ему удастся вспомнить.За поворот – вниз по велосипедной дорожке – мимо теннисных кортов и баскетбольных площадок – вдоль упиравшейся в замусоренную парковку каменной стены. С берега бухту скрывали бархатные коричневые головки рогоза. В памяти Майкла промелькнул образ: он с теткой на старой гребной шлюпке, возле островка, где гнездились лебеди.Он обвел взглядом островок, но не заметил никаких лебедей. На волнах покачивались катера, обращенные, носом к причалу. Некоторые выделялись модерновой отделкой: стекловолокно, хромированные поручни, мощные моторы; другие, похоже, уже доживали свой морской век. И там, в самой древней и замшелой лодке – на нее можно было запросто лепить знак «опасно для жизни» – сидела та девчонка, которую он заприметил еще вчера.На ней по-прежнему были непромокаемые штаны. Темные очки скрывали ее глаза, и когда она увидела Майкла, почему-то помрачнела. Неподалеку от нее лежали плетеные ловушки для ловли лобстеров. Проявляя недюжинную силу, она брала их по одной и перетаскивала на лодку.– Не могу ли я чем-нибудь помочь? – подойдя ближе, спросил Майкл.– Нет. Не то запачкаешься еще, – буркнула она недовольно.Он чуть язык не проглотил. Что она такое говорит? Он вовсе не белоручка. Когда прошлой весной его мать уехала на съемки, он заменил почти половину кровли на крыше амбара. Сейчас на нем были те же джинсы, что и тогда: выцветшие, в дырках, с пятнами смолы. Старая футболка на его плечах трещала по швам, на голове была красная бандана, чтобы длинные волосы не растрепались.– Куда ставить? – спросил он, подняв одну из ловушек, которая оказалась на удивление тяжелой – к ее дну были привязаны кирпичи для придания большего веса. – Вперед или назад?– Спасибо, – ответила она, проигнорировав его вопрос, выхватила ловушку у него из рук и мастерски закинула ее на корму лодки. – Я и сама справлюсь.– Как знаешь, – Майкл покачал головой, усмехнулся, что, как он надеялся, должно было подчеркнуть ироничность ситуации. Неужели девушка думала, что он хотел закадрить ее? Ага, может быть, лишь в ее мечтах. Даже младшие братья его калифорнийских подружек были гораздо симпатичнее нее. Тут он понял, что это ему порядком надоело, и демонстративно повернулся к ней спиной.– Что? – спросила она, затаскивая на борт очередную корзину.– Тебе что-то не нравится?– Только твоя внешность.Майкл был так ошеломлен, что у него отвисла челюсть. Он даже непроизвольно пригладил свои волосы. С самого рождения ему говорили, что он похож на мать, а ее называли одной из самых красивых женщин в Голливуде. Он никогда не думал, что его внешность может кому-то не понравиться.– Моя что?..– Твоя… внешность, – она медленно произнесла это по буквам, словно он был не только уродлив, но и туп как пробка.– А что с ней такое, с моей внешность?.. – обиженно спросил он.– Ты, наверное, заранее подготовился, – девчонка скорчила гримасу. – Вчера продефилировал на джипе… Кстати, здесь скорость ограничена до пятнадцати миль в час, чтоб ты знал… А расхаживаешь по округе, как хиппи из шестидесятых. Ты не поверишь, но это раздражает!– А тебе какое дело? – заносчиво спросил Майкл.– Я здесь живу.Майкл стоял на причале и почему-то не трогался с места. Он находился в ступоре от ее грубости и уже придумал, по меньшей мере, пятьдесят колких ответов.– Я имею полное право быть здесь, – сказал он.– При чем тут право, богатенький мальчик? Все дело в справедливости.– Объясни свою извращенную логику. Уверен, это будет как минимум забавно.– Вы с отцом арендуете маленький домик у Винни, да?– К несчастью.– Что я говорила? Ты даже не хочешь жить у нас – я так и знала! Что человек с «рэйндж-ровера» забыл на Мысе Хаббарда? Особенно в коттедже у Винни? Ты же привык к особнякам, верно? В Малибу, или где там еще расслабляются VIPы?– Малибу.– Тогда вам надо было снять местечко в Фенвике, это на том берегу реки. Там у них огромные дома и миллионеры, среди них есть даже кинозвезда. Вы не должны были занимать коттедж Винни, а оставить его для семьи, которой он пришелся бы по душе. Для детей, которым нравятся песок, скалы и крабы. Понял?– По-моему, мы уже выросли из песка, скал и крабов, – хохотнув, сказал Майкл.Девчонка запустила руку в ведро с приманкой и, завопив как безумный ниндзя, швырнула в него пригоршню рыбьих голов.– ОУ-ВАУ-ОУ! Ты-то, может быть, и вырос! – крикнула она.– Ты больная, – пятясь от нее и стряхивая с футболки чешую, сказал Майкл. – И почему ты, кстати, не в школе? Наверняка тебя выгнали, такую психопатку. Вот черт!– Я не психопатка! – прошипела она; очки сползли ей на кончик носа, когда она дернула пусковой трос своего мотора, и тот отозвался приветливым урчанием. Отчаливая, она окинула Майкла зловещим взглядом.А он стоял и наблюдал за тем, как ее лодка медленно удалялась от берега. По гладкой поверхности бухты растекалась легкая рябь. Потом девчонка развернула свое корыто и направила его носом к морю.Майкл смотрел ей вслед, пока она осторожно огибала остров, словно там до сих пор лебеди вили гнезда. Затем она проплыла под пешеходным мостиком, прокричала что-то неразборчивое, врубила мотор на полную мощность и унеслась по узкому каналу, подняв блестящую завесу брызг и оставив Майкла далеко позади.
Румер выставила на стол фарфоровый сервиз матери, жалея, что в эту трудную минуту рядом с нею не было Клариссы Ларкин. Ей казалось, что она не доживет до ужина, на который обещал прийти Зеб с ее племянником. Когда прошлой ночью она наткнулась на Зеба, ее чуть было не хватил сердечный приступ. Она думала, что подготовилась ко всему и уже ничто не могло выбить ее из привычной колеи.Но стоило ей заметить Зеба за живой изгородью, как весь лед в ее жилах разом растаял. Ее пробрала дрожь от радости, отрицать которую было бессмысленно – словно каждая клеточка ее тела до сих пор помнила их прежнюю детскую любовь. Однако затем разум взял свое, ведь еще до сих пор были свежи совсем другие воспоминания, и холод отчуждения сковал ее сердце.Теперь она не могла даже принарядиться нормально. Ей бы очень хотелось произвести хорошее впечатление на Майкла. Первым делом она напялила светло-синий сарафан «в стиле Элизабет», потом сменила его на хламиду, которая пришлась бы по душе Винни, и, в конце концов, проклиная себя за идиотизм, выбрала то, что собиралась надеть с самого начала: джинсы и белый хлопчатобумажный свитер.На стене висели картины, вышитые ее матерью. Почти все они изображали пейзажи Мыса: лебеди на острове, дом миссис Лайтфут, маяк Викланд-Рок и еще целая серия, которую Румер так любила в детстве… они с Элизабет прозвали их «Гобелены с единорогом».Кларисса Ларкин частенько добавляла элементы преданий Мыса в свои работы. Некоторые из них она создала в этом самом доме, еще будучи молоденькой девочкой. Однажды, когда ей было лет десять, она со своей подружкой Лейлой Турнель увидела в вечерних сумерках настоящего единорога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54