Я знала, что когда-нибудь это случиться.
Мардохей поклонился царице и поспешно вышел из зала, чтобы отдать список с указа переписчикам, а затем - гонцам, которые должны были уже к ночи верхом на быстрых царских конях повезти письма во все концы царства. Он шел по залам царского дома, и все слуги перед ним кланялись, а некоторые и вовсе не узнавали теперь бывшего стражника. Мардохей представил, какой шум поднимется сразу же возле главных ворот, когда он появится в сопровождении отрока, подоборстрастно держащего край мантии, пожалованной с царского плеча!
- Я хочу выйти через дальнюю дверь, - сказал Мардохей одному из слуг. - Там ближе дорога к дому писцов.
Царский дом был таким огромным и незнакомым, что Мардохей ненашел бы тепеть даже ту дверь, через которую сюда входил, и не представлял, в какой части дворца он сейчас находится. Зато слуга с понимающим видом тут же закивал головой, и повернул в обратную сторону, снова проводя Мардохея мимо картин из камня, греческих скульптур, немыслимых размеров ковров и светильников. Наконец, перед Мардохеем раскрылась какая-то неприметная дверь и...в первое мгновение он зажмурился от яркого солнца, которое после полумрака царского дома слепило глаза. Теперь он понял, почему все евнухи и прислужники, выходящие на лестницу, обычно замирали на пороге, и некоторое время стояли, глядя перед собой, словно нарочно выставляли себя на всеобщее обозрение, а потом уже шли куда-то по своим делам.
Привыкнув к свету, Мардохей увидел, что он стоит сейчас на знакомой ему лестнице из черного камня, на самой верхней её ступеньке. Он впервые видел с этой точки обзора такой знакомый до каждой веточки участок сада, неприметные среди деревьев садовые ворота, свой дуб, кусты, место, на котором он простоял несколько лет. Отсюда, с верхней ступеньки, все это почему-то казалось маленьким и словно бы не вполне настоящим.
Мардохей пригляделся - на его месте ещё не стоял новый стражник, наверное, Каркас не успел ещё найти нового или до него не дошло известие о возвышении своего подопечного.
"Я всех хорошо знаю во дворце, и смогу навести здесь порядок, подумал Мардохей. - Ведь я изнутри знаю, кто и чего здесь стоит, и могу давать царю правильные советы, кого здесь следует наградить, а кого наказать по всей справедливости".
"Но - зачем мне это? - пронзила Мардохея другая мысль. - Разве мне это нужно?"
Мардохей ещё раз с тоской посмотрел на пустующее место под деревом, с солнечными пятнами на траве - даже не глядя на небо, по одним этим неровно раскинувшимся вокруг него пятнам, он умел без труда определять время, а вон в том большом дупле всегда держал воду, чтобы она слишком быстро не нагревалась. Теперь, накануне войны, он, увы, не мог больше позволить себе прежней свободы - нужно все время быть во дворце, воле Эсфирь, следить за переменами настроений царя, готовиться...
- Мардохей, ты ли это? - вскричал Джафар, когда Мардохей в сопровождении слуг приблизился к воротам - он должен был выглядеть внушительно, чтобы писцы поняли важность и срочность предстоящего дела, и быстро переписала указ на все языки народов, проживающих в ста двадцати семи областях царства Артаксеркса Великого.
- Я, Джафар, но отныне я - не стражник. Царь назнчил меня сегодня своим главным советником.
Джафар упал перед Мардохеем на колени и принялся что-то говорить быстро и неразборчиво, а когда снова поднялся на ноги, Мардохей увидел в глазах своего недавнего друга почтение и страх, самый настоящий страх.
- Слушай, Мародохей, я тоже хочу сделать иудеем, - прошептал Джафар. И принять иудейскую веру, раз твой невидимый бог и впрямь так помогает людям. Я, Мардохей, много хочу у него попросить. Ты скажешь мне, как это сделать? Но только не сейчас, а после того, как пройдет тринадцатый день месяца адар, ты ведь возьмешь меня в свою веру?
- Возьму, - сказал Мардохей. - У нас ещё будет время, ещё...
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ЗЕМЛЯ ЯХВЕ
...настанет наш день.
И стал этот день Днем гнева,
Днем скорби и тесноты,
Днем ужаса и опустошения,
Днем тьмы и мрака для многих, многих тысяч людей на земле, в ста двадцати областях Персидского царства от Индии и Эфиопии.
Но и этот День прошел, уступив место следующему.
...А пятнадцатый день стал днем пиршества и веселья. Когда в доме Мардохея закончилось празднование победы, он встал из-за стола и отправился во дворец - Эсфирь снова прислала своих слуг с просьбой срочно явиться перед лицо царя и царицы.
Но Мардохей так и не дошел до царских ворот, где привратники уже привыкли приветствовать его уважительными, низкими поклонами, а зачем-то свернул совсем в другую сторону, к реке.
Все худшее осталось позади - больше его ничего не удерживало в Сузах. Нужно было лишь найти в себе силы сказать Эсфирь о своем отъезде в Иерусалим. Ему многое нужно было ещё сказать, но не сейчас, не сегодня. Мардохей вот уже несколько дней откладывал разговор с царицей и сам не вполне понимал свою нерешительность.
Почти все прохожие, которых он встречал по дороге, узнавали его: для них он был тем самым великим Мардохеем Иудеяниным, которого Артаксеркс Великий возвысил теперь до своего престола вместо везиря, повешенного на городской площади. А на многих в Сузах напал даже страх перед Мардохеем, так как он чуть ли в одночасье сделался недосягаемо велик в доме у царя и каким-то чудом сумел спасти от погибели свой народ. Некоторые из народов царства после великого побоища в городах и селах, тоже пожелали перейти в иудейскую веру, совершили обрезания, и произнесли молитвы Богу Яхве, потому что уверились, что иудейский Бог и впрямь способен совершать чудеса и приходить на помощь тогда, когда, казалось бы, не остается никакой надежды на спасение.
С реки подул ветерок, и Мардохей уловил в воздухе приятный, сладковатый запах горелых углей и кож - так обычно пахнет там, где приносятся жертвы всесожжения.
Мардохей свернул на тропу и пошел на этот запах, удивляясь, что почему-то нигде не видно дыма от костров и не слышно человеческих голосов.
Лишь подойдя ближе, Мардохей понял, что ошибся, - запах доносился с недавнего пожарища, от пепелища, которое осталось на месте бывшего дома иудея Ламеха.
Мардохей уже слышал о печальной участи старого Ламеха, который был ровесником, а когда-то и другом его отца, Иаира, потому что покупал у него нити для своих рыболовных сетей, но умел плести также замысловатые веревки и занавесы и даже украшения. В тринадцатый день адара, когда для негодяев пришло время исполниться первому указу царя, а для праведных людей второму, кто-то поджег дом Ламеха, предварительно заложив большими камнями дверь, так что старик не смог выбраться, и сгорел до углей, как жертва всесожжения.
Мрдохей остановился возле пепелища, а потом сел на землю и в изнеможении прикрыл веки.
Но ему тут же пришлось открыть глаза, потому что он услышал на пепелище какой-то шум, а затем увидел, что это вовсе не Ламех восстает из пепела после его горячей молитвы, а два нищих бродят по пожрищу с большими сумами за плечами, и собирают то, что не сумел поглотить огонь. А сейчас бродяги и вовсе вдруг принялись громко ругаться, махать друг на друга палками и толкаться, пытаясь отнять друг у друга какую-то ценную находку.
Судя по наречию, это были, конечно же, не иудеи. Вначале Мардохей подумал, что перед ним - чернокожие жители Сирийской пустыни, но потом присмотрелся, прислушался, и узнал в них мидийцев, лишь до невозможности перепачканных в саже и золе, в которых они, похоже, копались с самого утра.
Но это и не могли быть иудеи. Мардохей знал, что хоть и пришлось его собратьям в тринадцатый день месяца адара умертвить семьдесят пять тысяч врагов во всех областях необъятного царства Артаксеркса, но на грабеж ни один из иудеев не простер руки свои, никто не взял ни единого зерышка из вражеского амбара. Потому что всем было ясно, что только в справделивой, освободительной войне Бог дарует победу над врагами - он даст её только в чистые руки, не запачканные грабежом и разбоем.
- Пошли прочь, поганое воронье! - закричал Мардохей, махая руками, и впрямь как на прожорливых птиц, и бродяги, которые до того его не замечали, даже вскрикнули от неожиданности, а один из них в испуге присел на корточки, прижимая к грязному животу какой-то блестящий предмет.
В богатом одеянии с царского плеча, высокий, с зычным голосом, Мардохей выглядел настолько внушительно, что его можно было принять не просто за кого-либо из дворцовых вельмож, но даже за самого царя, и не удивительно, что бродяги поневоле затрепетали, увидев такого человека среди сажи и руин.
- Что у тебя там? Дай сюда! - приказал Мардохей, привычно хватаясь одной рукой за копье. Но нищий и так без лишних слов с поклоном протянул Мардохею небольшую шкатулку, которую не успел ещё открыть, потому что при виде такой находки на него сразу же сзади с камнем в руке налетел его товарищ по промыслу.
Мардохей взял шкатулку, властно махнул рукой и сказал:
- Прочь отсюда, ворье! Вы как шакалы - где смерть, тут сразу же и вы следом...
Он посмотрел, с какими испуганными и радостными лицами припустились, махая сумками, с пожарища чумазые бродяги, радуясь, что вельможа с сердитым лицом хотя бы сохранил им жизнь и не вызвал охрану, которая без лишних разговоров отправляет всех в темницу.
Для того, чтобы открыть ларец, Мардохею пришлось опуститься на траву, взять в руки нож - запор оказался замысловатым, с секретом. По всей видимости, бродяги сумели отыскать несгораемый сундучок, в котором в каждом доме принято хранить самые ценные вещи, накопления, семейные драгоценности.
"Нужно будет все, что скопил Ламех, отнести Уззиилю, в молитвенный дом - лучшего применения его богатствам и придумать нельзя, - решил Мардохей, тихо радуясь тому, что Господь снова послал его в нужное место в нужное время, не допустив, чтобы шкатулка старого иудея оказалась в руках нечестивых.
Наконец, ларец был открыт, и Мардохей увидел, что он пуст, - внутри не оказалось ни денег, ни золотых слитвок, ни драгоценностей. Ничего, кроме небольшого мешочка из черной кожи, завязанного искустно сплетенной веревочкой.
В таких мешочках некоторые хранят золотой песок - возможно, Ламех однажды надумал все свои накопления перевести в чистый золотой песок, что с его стороны было весьма разумно: песок всегда был в хорошей цене. А может быть, добропорядочному иудею, каким был Ламех, просто не нравился вид золотых дариков с изображением персидского царя и он даже в таких мелочах отстаивал свою свободу от иноземного владычества?
С величайшей осторожностью Мардохей развязал мешочек и высыпал себе на ладонь щепотку его драгоценного содержимого.
Но это был вовсе не золотой песок, а... простая земля. Мардохей полностью убедился в этом, рассмотрев черные крупинки, и даже попробовав их на язык.
А потом догадался: ну, конечно, праведный Ламех хранил в несгоряемом ларце землю с горы Сион, доставленную ему из святого города Иерусалима, с родины предков. Для него эта щепотка была главной ценностью в доме. И не просто ценностью - святыней! Да, несомненно, это была земля Яхве, заповеданная Аврааму и всем его детям, в большинстве своем вынужденным жить пока в рассеянии.
Мардохей высыпал землю назад, аккуратно завязал мешочек, и вдруг заплакал - безутешно, как ребенок, благо, что на пожарище теперь не было ни единой души, и лишь кукушка куковала где-то в глубине лесной дубравы, отсчитывая какие-то неведомые сроки.
А потом, дойдя до реки, Мардохей снял расшитый золотом и драгоценными камнями плащ, который ему теперь приходилось носить, как знак царского отличия, опустил ноги в холодную воду и задумался.
Ему не хотелось идти во дворец и говорить Эсфирь о своем отъезде. Он уже решил это, но... как будто бы и не решил. И все же сейчас, возле реки, его мысли и чувства начали как будто бы заметно оживать, впервые после двух страшных дней адара, приходить в движение, струиться в созвучии с неспешным течением воды.
Он не знал, сколько прошло времени, - может быть, час, или много часов, но в какой-то момент Мардохей почувствовал: теперь он готов. Мардохей умылся, накинул на плечи подарок царя и отправился в бывший дом Амана...
2.
...для беседы с царицей Эсфирь.
Что и говорить, немало всякого успела передумать царица Эсфирь, когда Мардохей через слугу отказался явлиться к ней сразу же после победы над врагами, чтобы разделить радость праздника.
А ведь это действительно была победа в настоящей войне, которую иудеи сумели выиграть - во всех областях царства Артаксеркса разгорелись битвы с теми, кто все же осмелился по призыву Амана поднять на них свой меч.
Если бы не зловещий указ Амана, призывающий в один день расправиться с детьми Авраамовыми, пожалуй, иудеи никогда не смогли бы узнать, сколько их со всех сторон окружает врагов и тайных злопыхателей - тысячи, многие тысячи! Целые войска в самых разных княжествах готовились и вооружались к этому дню, и если бы не другое письмо, составленное Мардохеем и Эсфирь и дающее всем иудеям право на зищиту, могло бы и впрямь осуществиться истребление бесчисленного числа ни в чем не повинных людей. После второго письма многие отказались связываться с иудеями, а те, кто все же позарился на грабеж и бесчинства, вскоре пожалели об этом, и уже проклинали Аманову затею.
И все это - благодаря вмешательству Мардохея и царицы Эсфирь!
В эти дни Эсфирь находилась на вершине счастья и могущества, а однажды, остановившись перед зеркалом, даже украдкой ощупала себе спину ей вдруг показалось, что у неё и впрямь за спиной выросли незримые крылья. Он не ходила по дворцу, а летала, не говорила, но словно бы издавала победный клич! Никогда прежде царица не видела себя в дворцовых зеркалах такой прекрасной и неотразимой, как в четырнадцатый день адара, когда узнала о победе.
Даже царь Артаксеркс, погруженный в военные дела с Египтом и островитянами заметил явную перемену в облике царице сразу же, как только она явилась к нему во дворец, и воспылал к ней особенной нежностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49