бассейна".
1926
"Биосфера". "К вопросам ленинизма"."Определение геохимической энергии".
1938
"О некоторых ближайших задачах "История ВКП(б)".исследования льда арктических областей".
Еще удивительно: Голубев жил, оказывается, в те времена, когда Вернадский создавал учение о ноосфере, а Сталин создавал "Историю ВКП(б)"и бросал реплики, которые воспринимались как великие откровения. Кпримеру:
"Колхозницы должны помнить о силе и значении колхозов для женщин, должны помнить, что только в колхозе имеют они возможность стать на равную ногу с мужчиной",
"Искусство руководства есть серьезное дело", "Советская торговля есть торговля без капиталистов", "Рабочий класс нашей страны, уничтожив эксплуатацию человека человеком и утвердив социалистический строй, доказал всему миру правоту своего дела".
О "блоке коммунистов и беспартийных" особенно много Сталинымговорилось. Удивительно: и в этом блоке Голубев остался живым!
По Вернадскому, наука - часть природы, она не только природу изучает, но и взаимодействует с нею, создает б и о с ф е р у, а затем и "мыслящую" оболочку земного шара - ноосферу. Наука составляет геологическийпласт, новые формы обмена веществом и энергией между людьми и окружающей природой.
По Вернадскому, природа - гармония видов, подвидов и семейств,уничтожение хотя бы одного вида влечет за собой вымирание других видов,то есть сокращается общий для живого вещества генетический фонд.
По Сталину, коротко и отчетливо: природа - это бессмысленная материя, в которую необходимо привнести идеологию.
По Сталину, природа могла создать существо умнее, чем она сама, толькоради "венца своего творения" она и существовала.
Каким-то образом Голубев пережил и это противоречие, Вернадский -Сталин? Даже не очень его и заметив?
Каким же образом-то одна и та же страна в одно и то же время моглапородить и Вернадского и Сталина?
Почему это возможно, что человеческое мышление следует в стольразличных направлениях?
Жуткое таилось в выписках Голубева, какой-то окончательный ответ,смысл которого был ему по-прежнему недоступен... Что-то роковое... Слишком большое расстояние между одним и другим, если в нем потеряетсяэкология ничего удивительного.
Конечно, науке трудно создавать Вернадских, потому что он - ее целое.Другое дело - Сталины, эти рождаются сами собой, рождаются вне. Вне наук,вне самой жизни.
Голубев всматривался в фотографии разных лет: Вернадский и Сталин -молодые люди, Вернадский и Сталин в зрелом возрасте, Вернадский и Сталин на склоне лет... Голубеву казалось - это жители разных планет, разных мышлений, а в межпланетных различиях между ними он так и не находил себя, слишком велико пространство, в нем ничего не стоило затеряться, вот он и думал: затерялся!
По Голубеву, сталинизм и без Сталина был жив-живехонек, в отношениилюдей к природе прежде всего. Сталин победил Гитлера - почему бы емубыло не победить и природу? Не составить Великий план преобразованияприроды? Не вынести постановления о преобразовании Нечерноземья вцветущий сад? Почему бы не построить (для войны с США) железную дорогуот Воркуты до мыса Дежнева вдоль Полярного круга? Была бы идея, идея ивождь, - остальное в природе найдется, обязано найтись, это и естьсталинизм!
В природе недостаточно коммунизма? Недостаток нужно немедленноустранить!
И дело Сталина жило в проекте Нижне-Обской ГЭС, а в более поздниегоды в таких проектах переброски и регулирования стока, как:
Енисей - Обь, Волга - Чограй,
Обь - Аральское море, Сухона - Волга,
Обь - озеро Чаны, Дунай - Днестр - Днепр,
Печора - Волга - Каспийское море, Ленинградская дамба,
Волга - Дон, дамба в горле залива Кара-Богаз- Гол,
Волга - Урал, Сырдарья - Амударья - Арал.
Ни один из этих проектов не был осуществлен до конца, и не без участия Голубева их постигла участь Нижне-Обской ГЭС. Ему бы погордиться,однако не до гордости было, гордились те, кто эти стройки начинал, кто их"инициировал". Инициатива - вот что было важно, и далеко не всегда нужен был финал - зачем?
Лучше по-другому: тратить государственные миллиарды, открывая проектные конторы, развертывая строительство, вешая золотые звездочки нагрудь, а потом строительство свертывать, растягивать его на десятилетия -это гораздо безопаснее, чем сооружать БАМ. Лишь бы был обеспечен "объем затрат", лишь бы он, все остальное - дело второстепенное.
Дело Сталина живет и нынче, и вот уже П. А. Полад-заде преобразовалМинводхоз в концерн "Водстрой", концерну позарез нужны великие стройки,он без них - ноль без палочки. И опять на слуху Волго-Дон-2.
Важно начать; чем кончить - слуху нет.
Коммунизм ведь тоже не был построен, зато был списан (с серьезнымзапозданием), и это - принцип, это психология советского народа: важноначать, после разберемся что к чему.
Проект переброски части стока северных рек в Каспий... Комиссияакадемика А. Л. Яншина против. Статьи против печатаются десятками,сотнями. Совмин (Н. И. Рыжков) проблему рассматривает, слушает докладакадемика А. Г. Аганбегяна, водохозяйственники - брежневские выдвиженцы, - министр Н. Ф. Васильев, первый его зам П. А. Полад-задеотбиваются (может, и в самом деле верят, что осуществят переброску доконца?). Решение Совмина: проект отменить (вернее, отложить, в СССР ведьничто и никогда не отклонялось, только откладывалось - точно так же было и с проектом Нижней Оби). Противники переброски ликовали, праздновали победу, Голубев ликовал и, кажется, праздновал, а нынче уже подвосемьдесят было, он по дурной своей привычке размышлял - что и как?
Был человек, один встретился ему, который, кажется, понимал проблему уже за пределами "за" и "против".
Фамилия - Брусницин, член-корреспондент Академии наук СССР,теоретик. (Теория круговорота вод суши.) Вот он-то, ко всеобщему недоумению, был назначен директором института, институт занимал ведущее положение в разработке проблем переброски.
Долгие годы институт этот находился под крылом Минводхоза -Гипроводхоза, и вдруг - независимый ученый во главе? Нонсенс! "Инициаторы" насторожились.
При первой же встрече в институте перед началом рабочего совещанияБрусницин подошел к Голубеву, негромко спросил:
- Они, перебросчики, и в самом деле хотят строить до конца? Или -блеф?
- Не знаю... Нет, не знаю, - вздохнул Голубев. - Не могу понять!Совещание началось, и теперь уже не с глазу на глаз, а перед всеми
участниками совещания - человек двадцать сидело за столом - Брусницин
повторил вопрос:
- Вы, перебросчики, и в самом деле хотите строить до конца или этоблеф? - И на слове "блеф" сделал ударение.
Но или на самом деле, или был сделан только вид - никто не придалсмысла этому ударению, этому слову, этому вопросу, и вопрос остался безответа.
А Брусницин и еще сказал:
- Разрушать - не создавать. Мы старый мир разрушим до основания, азатем... Вот я вспоминаю ваши статьи, товарищ Голубев...
Участники совещания вдруг примолкли. Что писал Голубев - это их небог весть как волновало: кто-то лает, а караван идет, другое дело, если такзаговорил директор института. Вслух. На официальном совещании. Директор - у него штаты, у него бюджет, от него немало карьер зависит, он вправительство вхож, у него в Госплане такие-то и такие-то друзья...
Брусницин посмотрел на Голубева, Голубев подумал: "Блеф - это же всянаша действительность? Вся она - игра во что-то, чего нет на самом деле?"В нем самом давно это ощущение жило...
Он вспомнил день второй в "кВч", когда сжигались, сдавались в утильдесятки проектов грандиозных гидротехнических сооружений. День второйтоже мог бы называться днем блефа? Блеф - днем вторым?
После совещания его участники толпились вокруг нового директора - ктос какими-то бумажками, кто с выражением готовности старательно послужить, кто с автографами на своих книжках по проблемам водного хозяйства - удобный случай представиться, создать первое впечатление у начальника, по слухам, требовательного, знающего и с чудачествами.
А Голубев видел этих людей будто и не в кабинете директора, а на сцене: все старательно изображали свои роли - ученых, администраторов, прогнозистов будущего и аналитиков прошлого, все были страдальцами проблемы переброски, а проблема была блефом, и никому не нужен был ее конечный результат. Да и кто доживет до этого результата: десять лет изысканий и проектирования, пятнадцать - строительства, еще десять - пусковой период...
"Развитой социализм..." - припомнил Голубев обозначение эпохи, вкоторой он, все эти люди жили, и снова заметил на себе пристальный взглядБрусницина, приблизился к нему и услышал его глуховатый, как бы к самому себе обращенный голос:
- Послезавтра. В это же время. Здесь.
Ну конечно, нелегкой жизни был этот человек... Среднего роста, седойуже, с лицом пристального внимания к окружающему, мысли тоже пристальной. Голубев как только приблизился к этому лицу - поверил ему. Неслучалось с ним никогда, не очень-то он верил в свой собственный первый
взгляд, но слишком значительным был вопрос, значительность требовалакому-то поверить, требовала не оставаться в полном одиночестве.
До послезавтра надо было дожить, в чем-то еще досомневаться-доубедиться, чтобы вступить в беседу с этим человеком, более очевидным, чем ты.
И Голубев до четырех часов послезавтра дожил, а Брусницин нет,Брусницин погиб поздним вечером следующего дня.
В тот вечер за ним почему-то не пришла машина из гаража Академии наук, ученый секретарь вызвала такси. Брусницин поехал на дачу и дорогойвыпал из машины. Таксист не заметил, как это случилось. Неподалеку отМытищ Брусницин умер на обочине дороги. (Опять - Мытищи!) Позже иеще следовали потери скоропостижно умер академик Г. И. Петров, ещенедавно Петров руководил космическими исследованиями, достиг многого,но тут решил перейти к делам земным, занялся проблемой переброски...(Петров был не один такого рода доброволец.)
Кандидат наук Бабенко - тоже потеря! Голубев отмечал потери, будучини много ни мало, а победителем: проекты, которым все эти люди противостояли, действительно не осуществлялись, ни один! Однако же - какая тампобеда чувство роковой неизбежности охватывало Голубева, и нынче онбоялся такси, автопрогресса боялся как некоего предначертания собственнойсудьбы, а вместе с тем и судьбы человечества тоже.
И еще ждал он со дня на день, с часа на час экологической катастрофы,еще не случившейся, но уже великой, она была неизбежна, чувствовалГолубев, неизбежна как последнее предупреждение, как очередной факт вцепочке уже свершившихся фактов.
В Магаданской области Минводхоз загубил сотни тысяч гектаров (впорядке "улучшения земель"), и тамошние следователи передали Голубевуизобличающие мелиораторов материалы, несколько толстых томов, но чутьспустя выпросили их обратно и скрылись в неизвестных направлениях.Страх следователей передался и ему, передался без страха собственнойсмерти, а сам по себе, как состояние жизни. Но и Магадан все еще не былсобытием глобальным.
"В мае 1986 года раскаленный кратер чернобыльского реактора No 4поглотил последний мешок песка, перевязанный алой ленточкой, которуюприпятский комсомол заготовил к празднованию Первого мая. В тот месяцПрипять превратилась в город-призрак. Ее жители вошли в число первых100 тысяч человек, которым было предписано покинуть свою землю и домав 30-километровой зоне".
"Количество погибших в течение первых пяти лет после аварии - 7 -10 тысяч человек. К весне 1991 года умерли 4 тысячи ликвидаторов аварии".
"Облучению подверглись свыше 500 тысяч человек".
"Заражено вокруг оказалось 130 тысяч квадратных километров (площадьЧехословакии, ныне - Чехии и Словакии, площадь Нижне-Обского водохранилища по проекту) - слишком большая территория, чтобы ее можно было когда-нибудь очистить или хотя бы эвакуировать всех живущих здесь людей".
"Если ход заболеваемости жертв Чернобыля будет таким же, как у японцев после Хиросимы, должно пройти несколько десятилетий, прежде чем мы узнаем истинные последствия аварии для людей, не говоря уж о здоровье природы".
"В системе бюрократического волюнтаризма, где каждый проект обставлен сотнями постановлений, решений, указаний и согласований, нельзяустановить, какая бумага из числа главных, какая - из второстепенных, ктонесет ответственность за проект, кто - за его исполнение, и судить надо иливсю систему, или - никого... Такие катастрофы, как Чернобыль, отражаютстепень катастрофичности всей системы управления, всей государственнойсистемы".
"Советские власти вину за взрыв возложили на операторов станции, незатронув ни одного лица вверх по иерархической лестнице".
Год за годом вычитывал Голубев подобные цитаты и думал: "А кто, кроме операторов, оставался ответчиком для советской власти и ЦК КПСС?.. Не было нынче ни правой оппозиции, ни врагов народа, ни вредителей - и потому небывало тяжелое для Советского государства наступало время!" - догадывался Голубев, а собственного успокоения ради вспоминал свет в окошке.
Очень мил, очень близок был Голубеву Александр Иванович Воейков(1842 1916). Родной человек и только! Будто вчера виделись, вчерабеседовали, а ведь не виделись и не беседовали никогда. Крупный былчеловек, не совсем уклюжий. Лысоватый. В дешевеньких очках. Беседовать-то он с Голубевым беседовал, но безголосо - голоса его Голубев не слыхал, вернее всего басок, либо баритон. Из дворян. Очень простенько одевался, галстуков, кажется, не знал. Демократ. "По своим общественно-политическим взглядам не поднимался выше уровня буржуазного либерала" (Большая Советская Энциклопедия).
Не по причине буржуазного либерализма, но Воейкова Голубев стеснялся: неприлично подчеркивать близость к знаменитым родственникам и выдающимся умам. Однако же оттого, что ты скрываешь свои привязанности, они становятся еще сильнее, еще выше.
Тысяча семьсот работ, создание науки климатологии, учения о снеге, о реках ("Реки - продукт климата") и другое многое было географией Александра Ивановича, он будто бы уже тогда, век назад, отдалялся от Земли и со стороны наблюдал, как этот шарик крутится-вертится, что показывает глазам человеческим, а что от них скрывает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26