.. знаете, что один из них проделал?
Я покачал головой.
- Швырнул пустую бутылку из-под виски моей тете в окно. К
с_ч_а_с_т_ь_ю, окно было открыто, но как вы считаете, это очень
интеллигентный поступок?
Я считал, что не очень, но умолчал об этом. Я сказал, что сейчас
солдаты из разных стран оторваны от родного дома и у большинства из них в
жизни мало хорошего. Мне казалось, добавил я, что многие люди могли бы и
сами это сообразить.
- Возможно, - ответила моя гостья без особого убеждения. Она снова
потрогала рукой влажные волосы и, захватив несколько намокших светлых
прядей, переложила их так, чтобы прикрыть уши, - Волосы у меня совсем
мокрые, - сказала она. - Я сущее пугало. - Она посмотрела на меня. -
Вообще-то волосы у меня довольно волнистые, когда они сухие.
- Я вижу, вижу, что волнистые.
- Не то чтобы кудрявые, но довольно волнистые, - сказала она. - А вы
женаты?
Я ответил, что женат.
Она кивнула.
- У вас глубокая страсть к женщине? Или это вопрос чересчур личный?
Я ответил, что, когда будет чересчур, я сам скажу. Она снова положила
руки на стол, и я помню, что мне захотелось что-нибудь сделать с огромными
часами, которые красовались у нее на запястье, - посоветовать ей, чтобы
она носила их вокруг талии, что ли.
- Вообще-то мне не так уж свойственно стадное чувство, - сказала она
и бросила на меня взгляд, проверяя, знаю ли я смысл этого выражения.
Однако я ничем не дал понять, так это или не так. - Я подошла к вам
исключительно потому, что вы показались мне чрезвычайно одиноким. У вас
лицо чрезвычайно тонко чувствующего человека.
Я сказал, что она права, я и в самом деле чувствовал себя одиноким и
очень рад, что она подошла ко мне.
- Я вырабатываю в себе чуткость. Моя тетя говорит, что я страшно
холодная натура, - сказала она и снова потрогала макушку. - Я живу с
тетей. Она чрезвычайно мягкая натура. После смерти мамы она делает все,
что в ее силах, чтобы мы с Чарлзом приспособились к новому окружению.
- Рад это слышать.
- Мама была чрезвычайно интеллигентный человек и весьма страстная
натура во многих отношениях. - Она посмотрела на меня с обостренным
вниманием. - А как вы находите, я страшно холодная натура?
Я сказал, что вовсе нет, - как раз наоборот. Потом назвал себя и
спросил, как ее зовут.
Она помедлила с ответом.
- Меня зовут Эсм. Фамилию свою я лучше пока не назову. Дело в том,
что я ношу титул, а может быть, на вас титулы производят впечатление. С
американцами, знаете ли, случается.
Я ответил, что со мной такое вряд ли случится, но, пожалуй, это мысль
- пока пусть своего титула не называет.
Тут я почувствовал сзади на шее чье-то теплое дыхание. Я повернулся,
и мы чуть было не стукнулись носами с маленьким братом Эсме. Не удостаивая
меня вниманием, он обратился к сестре, проговорив тонким, пронзительным
голоском.
- Мисс Мегли сказала - иди допей чай! - Выполнив свою миссию, он
уселся между сестренкой и мной, по правую руку от меня. Я принялся
разглядывать его с большим интересом. Он был просто великолепен - в
коротких штанишках из коричневой шотландской шерсти, темно-синем джемпере
и белой рубашке с полосатым галстучком. Он тоже смотрел на меня вовсю
своими зелеными глазищами.
- Почему в кино люди целуются боком? - спросил он напористо.
- Боком? - повторил я. Эта проблема в детстве мучила и меня. Я
сказал, что, наверно, у актеров очень большие носы, вот они и не могут
целоваться прямо.
- Его зовут Чарлз, - сказала Эсме. - Чрезвычайно выдающийся интеллект
для своего возраста.
- А вот глаза у него безусловно зеленые. Верно, Чарлз?
Чарлз бросил на меня тусклый взгляд, какого заслуживает мой вопрос, и
стал, извиваясь, сползать со стула, пока не очутился под столом. Наверху
осталась только его голова: запрокинув ее, словно делал "мостик", он лег
затылком на сиденье стула.
- Они оранжевые, - процедил он, обращаясь к потолку. Потом поднял
угол скатерти и закрыл им свою красивую не-проницаемую рожицу.
- Иногда он очень выдающийся интеллект, а иногда не очень, - сказала
Эсме. - Чарлз, а ну-ка сядь!
Чарлз не шевельнулся. Казалось, он даже затаил дыхание.
- Он очень скучает по нашему отцу. Отец пал в бою в Северной Африке.
Я сказал, что мне очень жаль это слышать.
Эсме кивнула.
- Отец его обожал. - Она задумчиво стала покусывать заусеницу. - Он
очень похож на маму, я хочу сказать - Чарлз. А я - вылитый отец. - Она
снова стала покусывать заусеницу. - Мама была весьма страстная натура. Она
была экстраверт. А отец интроверт. Впрочем, подбор был удачный - если
судить поверхностно. Но, говоря вполне откровенно, отцу, конечно, нужна
была еще более интеллектуально выдающаяся спутница, чем мама. Он был
чрезвычайно одаренный гений.
Весь обратившись в слух, я ждал дальнейшей информации, но ее не
последовало. Я взглянул вниз, на Чарлза, - теперь он положил щеку на
сиденье стула. Заметив, что я смотрю на него, он закрыл глаза с самым
сонным ангельским видом, потом высунул язык - поразительно длинный - и
издал громкий неприличный звук, который у _м_е_н_я_ на родине послужил бы
славной наградой ротозею судье на бейсбольном матче. В кафе просто стены
затряслись.
- Прекрати, - сказала Эсме, на которую это явно не произвело
впечатления. - При нем один американец проделал такое в очереди за жареной
рыбой с картошкой, и теперь он тоже это устраивает, как только ему станет
скучно. Прекрати сейчас же, а то отправишься прямо к мисс Мегли.
Чарлз открыл глазищи в знак того, что угроза сестры дошла до него, но
в остальном не проявил беспокойства. Он снова закрыл глаза, продолжая
прижиматься щекой к сиденью стула.
Я заметил, что ему, пожалуй, следует приберечь этот трюк - я имел в
виду способ выражения чувств, принятый в Бронксе, - до той поры, когда он
станет носить титул. Если, конечно, у него тоже есть титул.
Эсме посмотрела на меня долгим изучающим взглядом, словно на объект
исследования.
- Такой юмор, как у вас, называется сдержанным, да? - сказала она, и
это прозвучало грустно. - Отец говорил, что у меня совсем нет чувства
юмора. Он говорил, я не приспособлена к жизни из-за того, что у меня нет
чувства юмора.
Продолжая наблюдать за ней, я закурил сигарету и сказала, что, когда
попадаешь в настоящую переделку, от чувства юмора, на мой взгляд, нет
никакого прока.
- А отец говорил, что есть.
Это было не возражение, а символ веры, и я поспешил перестроиться.
Кивнув в знак согласия, Я сказал, что отец ее, по-видимому, говорил это в
широком смысле слова, а я в узком (как это следовало понимать -
неизвестно).
- Чарлз скучает по нем невероятно, - сказала Эсме после короткой
паузы. - Он был невероятно симпатичный человек. И чрезвычайно красивый. Не
то чтоб внешность имела большое значение, но все-таки он был чрезвычайно
красивый. У его был ужасно пронзительный взгляд для человека с такой
им-мо-мент-но присущей добротой.
Я кивнул. Должно быть, сказал я, у отца ее был весьма необычный язык.
- Да, весьма, - сказала Эсме. - Он был архивист - любитель, конечно.
Тут я почувствовал настойчивый шлепок, вернее даже удар по плечу, с
той стороны, где находился Чарлз. Я повернулся к нему. Теперь он сидел на
стуле почти в нормальной позе, только ногу поджал.
- А что говорит одна стенка другой стенке? - нетерпеливо спросил он.
- Это такая загадка.
Я задумчиво поднял глаза к потолку и повторил вопрос вслух. Потом с
растерянным видом взглянул на Чарлза и сказал, что сдаюсь.
- Встретимся на углу! - выпалил он торжествующе.
Больше всех ответ развеселил самого Чарлза. Он чуть не задохнулся от
смеха. Эсме даже пришлось подойти к нему и похлопать его по спине, как во
время приступа кашля.
- Ну-ка, прекрати, - сказала она. Потом вернулась на свое место. - Он
всем задает одну и ту же загадку и каждый раз вот так закатывается. А
когда хохочет, у него течет слюна. Ну, довольно! Прекрати, пожалуйста.
- А кстати, это одна из лучших загадок, какие я слышал, - сказал я,
поглядывая на Чарлза, который очень медленно приходил в нормальное
состояние.
В ответ на мой комплимент он опять сполз со стула и до самых глаз
закрыл лицо углом скатерти. Потом взглянул на меня поверх скатерти - в
глазах его светились медленно угасавшее веселье и гордость человека,
знающего парочку стоящих загадок.
- Могу я осведомиться, где вы служили до того, как пошли в армию? -
спросила Эсме.
Я ответил, что не служил нигде, что только за год перед тем окончил
колледж, но мне хотелось бы считать себя профессиональным
писателем-новеллистом.
Она вежливо кивнула.
- Печатались? - спросила она.
Вопрос был обычный, но, как всегда, щекотливый, и так вот, сразу, на
него не ответишь. Я стал было объяснять, что большинство редакторов в
Америке - просто свора...
- А мой отец писал превосходно, - перебила меня Эсме. - Я сохраняю
многие его письма для потомства.
Я сказал, что это прекрасная мысль. Тут мне снова бросились в глаза
ее огромные часы, напоминавшие хронограф. Я спросил, не принадлежали ли
они ее отцу. Эсме серьезно и сосредоточенно посмотрела на свое запястье.
- Да, - ответила она. - Он дал их мне как раз перед тем, как нас с
Чарлзом эвакуировали. - Застеснявшись, она убрала руки со стола. -
Разумеется, просто в качестве суве-ре-на, - сказала она и тут же
переменила тему. - Я буду чрезвычайно польщена, если вы когда-нибудь
напишете рассказ специально для меня. Я весьма страстная любительница
чтения.
Я ответил, что напишу непременно, если только сумею. Но что вообще-то
я не бог весть как плодовит.
- А вовсе не обязательно быть бог весть каким плодовитым. Лишь бы
рассказ не получился детским и глупеньким. - Она задумалась. - Я
предпочитаю рассказы про мерзость.
- Про что? - спросил я, подаваясь вперед.
- Про мерзость. Меня чрезвычайно интересует всякая мерзость.
Я собирался расспросить ее поподробнее, но тут Чарлз ущипнул меня за
руку, и очень сильно. Я повернулся к нему, слегка поморщившись. Он стоял
совсем рядом.
- А что говорит одна стенка другой стенке? - снова задал он вопрос,
не очень для меня новый.
- Ты его уже спрашивал, - сказала Эсме. - Ну-ка, прекрати!
Не обращая на сестру никакого внимания, Чарлз вскарабкался мне на
ногу и повторил свой коронный вопрос. Я заметил, что узел его галстучка
сбился на сторону. Я водворил его на место, потом взглянул Чарлзу прямо в
глаза и сказал:
- Встретимся на углу?
Не успел я произнести эти слова, как тут же пожалел о них. Рот у
Чарлза широко раскрылся. У меня было такое чувство, будто это я раскрыл
его сильным ударом. Он слез с моей ноги и с разъяренно-неприступным видом
зашагал к своему столику, даже не оглянувшись.
- Он в ярости, - сказала Эсме. - Невероятно вспыльчивый темперамент.
У мамы была сугубая тенденция его баловать. Отец был единственный, кто его
не портил.
Я продолжал наблюдать за Чарлзом. Он уселся за свой столик и стал
пить чай, держа чашку обеими руками. Я ждал, что он обернется, но
напрасно.
Эсме поднялась.
- Il faut que je parte aussi, - сказала она, вздыхая. - Вы знаете
французский?
Я тоже встал - со смешанным чувством печали и смущения. Мы с Эсме
пожали друг другу руки. Как я и ожидал, рука у нее была нервная, влажная.
Я сказал ей - по-английски, - что общество ее доставило мне большое
удовольствие.
Она кивнула.
- Полагаю, что так оно и было, - сказала она. - Я довольно
коммуникабельна для своего возраста. - Тут она снова коснулась рукой
головы, проверяя, высохли ли волосы. - Ужасно жаль, что у меня такое с
волосами. Мой вид, должно быть, внушает отвращение.
- Вовсе нет! Если на то пошло, волосы уже опять волнистые.
Быстрым движением она снова коснулась головы.
- Как вы полагаете, окажитесь вы здесь снова в ближайшем будущем? -
спросила она. - Мы бываем здесь каждую субботу после спевки.
Я ответил, что это было бы самым большим моим желанием, но, к
сожалению, я твердо знаю, что больше мне прийти не удастся.
- Иными словами, вы не вправе сообщать о переброске войск, - сказала
Эсме, но не сделала никакого движения, которое говорило бы о ее намерении
отойти от столика.
Она стояла, переплетя ноги, и глядела на пол, стараясь выровнять
носки туфель. Это получалось у нее красиво - она была в белых гольфах, и
на ее стройные щиколотки и икры приятно было смотреть. Внезапно Эсме
взглянула на меня.
- Вы хотели бы, чтобы я вам писала? - спросила она, слегка покраснев.
- Я пишу чрезвычайно вразумительные письма для человека моего...
- Я был бы очень рад. - Я вынул карандаш и бумагу и написал свою
фамилию, звание, личный номер и номер моей полевой почты.
- Я напишу вам первая, - сказала она, взяв листок. - чтобы вы ни с
какой стороны не чувствовали себя ском-про-мети-ро-ванным. - Она положила
бумажку с адресом в карман платья. - До свидания, - сказала она и
направилась к своему столику.
Я заказал еще чаю и сидел, продолжая наблюдать за ними до тех пор,
пока оба они и вконец замученная мисс Мегли не поднялись, чтобы уйти.
Чарлз возглавлял шествие - он хромал с трагическим видом, как будто у него
одна нога на несколько дюймов короче другой. В мою сторону он даже не
посмотрел. За ним шла мисс Мегли, а последней Эсме - она махнула мне
рукой. Я помахал ей в ответ, приподнявшись со стула. Почему-то волнение
охватило меня.
Не прошло и минуты, как Эсме появилась снова, таща Чарлза за рукав
курточки.
- Чарлз хочет поцеловать вас на прощание, - объявила она.
Я сразу же поставил чашку и сказал, что это очень мило, но
в_п_о_л_н_е_ ли она уверена?
1 2 3 4