Головотяпы! Ротозеи! А сейчас с больной головы на здоровую? На ребенка свалить свою политическую слепоту! Ну, погодите у меня! Я вас выведу на чистую воду! Я наведу там порядок!
Мой защитник, дедушка Степан, отставной майор КГБ, явился в школу в своем офицерском обмундировании, в котором он потом лежал в гробу, и навел порядок.
Марию Филипповну хотели уволить, но потом оставили со строгим предупреждением. Пионервожатую перевели в другую школу. В простую. Не в английскую.
А мне за четверть вывели по поведению «отлично», хотя, если честно признаться, я еле тянула на «тройку».
По случаю благополучного завершения этой неприятной истории мой папа устроил дома вечеринку. Для всей родни. Чужих не приглашали. Дедушке Степану, как герою дня, было позволено в этот вечер выпить больше установленной бабушкой нормы, и он, захмелев, плясал вприсядку русскую пляску и требовал, чтоб все евреи, независимо от возраста, плясали вместе с ним. Как представитель евреев я одна плясала с ним. Остальные ограничились хлопаньем в ладоши.
Наскакавшись и устав, дедушка Степан бухнулся на диван, меня посадил к себе на колени и сказал, тяжело дыша:
— А все эти художества, Олечка, брось! Ну их к лешему! Они, понимаешь, до добра не доведут.
Мои старички не любят животных. Поэтому ни в одном доме нет ни кошек, ни собак.
Когда мама с папой намереваются меня сбыть кому-нибудь на шею, потому что у них — личная жизнь, и ребенок связывает им руки, я из всех дедушек и бабушек выбираю деда Сему и бабу Симу. Но так как между стариками есть договоренность держать меня по очереди, то мое желание не всегда выполняется.
Дедушка Сема — это тот, который жулик и спекулянт, позор семьи, урод, без которого семьи не бывает. Я люблю жить у него с бабой Симой не только потому, что у них самая большая квартира в хорошем районе (конечно, добытая нечестным путем, как считает вся остальная родня). И не только потому, что здесь меня закармливают самыми вкусными вещами, каких в магазинах не найти. И не только потому, что оттуда я возвращаюсь домой, к родителям, всегда в обновке. То в новых туфлях, то в заграничном платьице, а то и в шубке из натурального меха.
Меня тянет к ним потому, что у них есть собака. Бобик. Не породистая. Дворняжка. Но с таким характером! Такая озорная! Что я б ее на немецкую овчарку с медалями не променяла. Бобик с вислыми ушами, мокрым носом и вечно линяющей шерстью, от чего все в доме покрыто волосами, — мой дружок. Самый искренний.
Когда меня туда приводят, он меня чует по запаху за версту. Я еще в подъезд не вошла, а он на пятом этаже, в самом конце длинного коридора, начинает бросаться в своей квартире на запертую дверь, радостно скулить и лаять. А уж когда я вхожу в квартиру, с ним делается настоящая истерика. Он чуть не сбивает меня с ног, норовя лизнуть мой нос. И так дрожит от радости, что всегда обязательно уписается. Прямо на пол. Разбрызгивая капли. И получая за это от бабушки Симы ремнем.
Бобик — чудак, каких свет не видывал. Будь он человеком, непременно писал бы юмористические рассказы или выступал в цирке клоуном. У него чувство юмора развито больше, чем у некоторых людей. Например, у дедушки Степана.
Тот, если кругом смеются, всегда настораживается, делает строгое лицо и изрекает:
— Ничего смешного не нахожу… Как бы не заплакать вам.
Он все еще думает, что его боятся, потому что он — майор КГБ. И забывает, что он в отставке. Как говорит дедушка Лева, выброшен на помойку истории.
Бобик — весь черный, с рыжими пятнами. Не красавец. Но душечка. Если уж учудит, то живот надорвать можно.
Однажды он ввел своих хозяев в большие расходы. Дело было на даче. Меня там, к сожалению, не было. Я все знаю со слов бабушки Симы.
На соседнюю дачу приехали гости. Старый генерал с молодой женой. И с ними собака. Редкой породы. Далматский дог. Белая. С коричневыми пятнышками. Сучка. Красавица. На ошейнике медалей больше, чем у генерала на груди. И генерал обожал свою собаку не меньше, чем свою молодую жену. По мнению дедушки Семы. Души в ней не чаял.
Собаку кормили чуть ли не с ложечки. По особой диете. Это при остром дефиците продуктов для трудящихся. Генеральской собаке ни в чем отказа не было. По уверению бабушки Симы — капитана медицинской службы запаса.
Генеральская чета приехала гостить не на один день и обосновалась основательно. Свою собаку они водили гулять на поводке, и, если какая-нибудь встречная псина пыталась положить глаз на породистую генеральскую суку и начинала принюхиваться и тянуться к ней, старый генерал наливался кровью до критической отметки, после которой мог случиться апоплексический удар, и своей палкой, на которую он опирался при ходьбе, отгонял дерзкого плебея.
Дело в том, что если аристократка забеременеет от плебейского пса, то ее порода будет навсегда испорчена. Это утверждает бабушка Сима со слов генеральской жены. А я, услыхав это, про себя подумала, что, если это — правда, тогда все, чему нас учили в Советском Союзе о всеобщем равенстве, — пустая болтовня. Люди, как и собаки, не могут быть равны. Одни
— умные, другие — дураки. Одни — добрые, другие — змеи подколодные. Одни — талантливые, другие — как дедушка Степан. Поэтому белые не могут ужиться с черными в Нью-Йорке. А русские еле терпят евреев в Москве.
— Равенство бывает только на кладбище, — говорит дедушка Сема. — Но и там пытаются выделиться памятниками.
Сучка — далматский дог и наша дворняга Бобик только подтвердили, что нам забивали голову глупостями о том, что в СССР все равны.
Дача у соседей была огорожена высоким забором. Генерал сам лично проверил, нет ли в нем щелей. Заперли ворота и калитку и спустили с поводка свою недотрогу с розовыми глазами. Пусть, мол, порезвится на воле, побегает среди кустиков. А то все на поводке да на поводке. Пускай и для нее будет дача.
Генерал все учел. Кроме одного. Характера нашего Бобика. Маленький, кудлатый, линючий, вдвое меньше далматского дога, Бобик показал, какой он сердцеед.
Прорыл подкоп. Пробрался к соседям в сад, подкрался к невинно резвившейся среди кустиков породистой сучке, сделал ей «рыбий глаз», сказал пару ласковых слов, и недоступная красавица растаяла, потеряла свою гордость и, как самая обычная баба, сдалась.
Делайте со мной, мол, что хотите.
И наш Бобик сделал. Он, негодяй, туго знал свое дело.
Генеральша наткнулась на развратную парочку, когда у них уже дело подходило к концу. Что-нибудь предпринять, чтоб спасти суку, было поздно. Генеральша только метнула в них ком земли, и наш Бобик, гордый кавалер, еще огрызнулся на нее, показав клыки, от чего генеральше сделалось дурно. И бросился, как нашкодивший кот, в подкоп, заскочил в наш дом и тихо-тихо забрался под кресло к бабушке Симе.
Дальше начались крупные неприятности для дедушки Семы. Сначала генерал норовил избить деда своей палкой, и дедушка вместе с бабушкой и соседями еле уговорили его успокоиться и не делать глупостей. Ибо не дедушка Сема попортил, их сучку — далматского дога, а негодяй Бобик, и хозяин за собаку не отвечает. Это при Сталине все было наоборот. Тогда допускались нарушения социалистической законности. А теперь, когда «культ личности» разоблачен, не те времена. И вообще разжирели на народной шее, собак поразводили, живут, как помещики до революции жили, а тут для простого человека в продаже нет растительного масла, а вместо мяса — вонючая рыба под названием «серебристый хек». Сами ешьте эту рыбу! И собак своих ею кормите. И не троньте простую советскую собаку. То есть, Бобика.
Так кричал дачный народ и этим спас дедушку Сему от гене— ральской палки. Но не от последствий. Дедушка мой не спал несколько ночей. Из всего генеральского крика он запомнил одно:
— А на какие это денежки вы дачку себе такую отгрохали? Очень интересно знать. Вот пригласим сюда прокурора, пусть полюбопытствует.
Этого дедушка боялся больше всего. Всю жизнь ловчил, изворачивался, воровал, давал взятки — и с рук сходило. А тут паршивая собачонка подвела его прямо под монастырь. Если потрясут деда, не миновать ему на сей раз тюрьмы. Генерал не успокоится, пока не загонит его за решетку.
Но дедушка Сема тоже не промах. Он в войну, когда попал в плен к фашистам, даже гестапо провел за нос и убедил их, что он не еврей, а китаец. Потому и жив остался. Дедушка пригласил ветеринара, хорошо уплатил ему, привел его к генералу. Ветеринар на все лады нахваливал далматского дога и даже сказал, что такой красавицы в своей практике не встречал. Какое сердце выдержит? Генеральское ведь тоже — не камень. Оттаял генерал. Смягчился.
Сучке сделали аборт. В клинике. И ветеринар поклялся, что, так как успели вмешаться на ранней стадии, абсолютно никаких дурных последствий не предвидится. Порода сохранена.
Генеральская пара рыдала от счастья. Дедушка Сема устроил по случаю примирения вечеринку. С генералом. С его женой. И с их друзьями. Влетело это деду в копеечку.
Генерал упился, стал хвалиться боевыми подвигами, выкрикивал военные команды и, под конец, как маленький ребенок, намочил в штаны. При всем честном народе.
Дедушка Сема очень по этому поводу злорадствовал. Он, как он выражался, взял реванш.
А ветеринару пришлось уплатить кругленькую сумму. За которую можно было купить целую свору далматских псов.
Я сижу в московской квартире дедушки Семы и слушаю, как бабушка Сима возбужденно рассказывает о проделках Бобика на даче заглянувшим к ним соседям.
Дедушка с бабушкой и их гости пьют чай, а я сижу на диване и рисую. Бобик свернулся калачиком рядом со мной и дремлет, изредка подрагивая ушами. Мне даже кажется, что он слушает бабушкин рассказ о себе и вполне одобряет ее интерпретацию событий. А когда бабушка, по всей видимости, завирается, песик открывает один глаз, презрительно взглядывает на нее и издает недовольное рычание.
Честное ленинское! Мне это не показалось. Он, бесенок, все понимает. И все, что произошло дальше, только подтверждает мою догадку.
Умненький, гениальный проказник Бобик!
Бабушка Сима рассказывала горячо. С темпераментом. Не зря у нее черные усики на верхней губе. А у дедушки Семы лицо голое, как у китайца. И только на большой бородавке на щеке растут три длинных седых волоса. Как у кота.
Гости ахали, ужасались. А дедушка Сема сидел, как именинник. Он, не скрывая, гордился любовными похождениями своей собаки и сиял, как начищенный самовар.
Бабушку Симу это задело, и она подпустила ему шпильку:
— Яблоко от яблони далеко не падает. Собаки с годами становятся похожими на своих хозяев.
— Лицом она уже приблизилась к тебе, — съязвил дед.
— А поведением и нравственностью, — парировала бабушка Сима, — ей тебя никогда не превзойти, кобель несчастный!
Гости стали закатывать глаза, кивая на меня. Мол, придержите языки при ребенке.
— А, — пожала плечами бабушка. — Что она понимает?
— Больше тебя, — хотелось мне ей ответить, но я, конечно, промолчала. Иначе меня бы выставили из комнаты. И тогда бы я лишилась большого удовольствия, какое не каждый день выпадает на мою долю.
Гости слушали рассказ о проделках Бобика, разинув пасти и сверкая металлическими вставными зубами.
— Ай-яй-яй, — выражали они свое изумление. — Даже трудно поверить. Такой маленький, такой ничем не выдающийся… А такой кавалер… Невозможно поверить.
— Не верите? — возмутилась бабушка. — Мне? Значит, я вру?
Возмутилась не только бабушка, но и Бобик. Его мужская гордость была смертельно задета. Он решил вступиться за свою честь и честь нашей семьи.
Бобик отколол такой номер, какой даже от него ожидать было трудно.
Одним прыжком он махнул с дивана на бабушкино кресло. На спинку кресла. Уперся задними лапами, а передние положил бабушке на голову и задергал задом, потряхивая хвостиком и вывалив из открытой пасти розовый язык. Такая же розовая штучка, как губная помада, высунулась у него между ног, и он стал эту штучку заталкивать бабушке в ухо. Демонстрируя гостям, как он это проделал с далматской сучкой, и что бабушка Сима ни слова не приврала, рассказав правду. И только правду.
Дедушка Сема стал красным, как рак, и зашелся таким кашлем, что я думала, он захлебнется и отдаст Богу душу. А бабушке Симе понадобились валериановые капли. Но их, как на грех, дома не оказалось. Как говорил потом дедушка Сема, все же оставшийся в живых:
— Сапожник ходит без сапог, а у врача с таким стажем нет дома запаса валериановых капель.
А про Бобика он говорил всем встречным и поперечным:
— Если бы мне за него предложили десять тысяч рублей, я бы не уступил его никому. Такая собака бывает раз в столетие.
Чтобы дед не был голословным, чтоб его высокая оценка Бобиковых качеств не выглядела обычным хвастовством, наш кобель отколол очередной номер, раз и навсегда укрепив за собой репутацию самого выдающегося за столетие пса.
Я это все видела. И ни одной капельки не привираю. Могу поклясться, если не верите. Честное ленинское!
У дедушки Семы пропал золотой мост. Зубной протез, сделанный из чистого золота. Самой высокой пробы, как клялся дедушка. Пять золотых зубов, соединенных вместе. Это и есть мост. Включая зуб мудрости. Самый большой. На него ушло больше всего золота.
Мост надевался на уцелевшие передние зубы, и, когда дедушка улыбался, у него приподнималась немножко губа и сбоку начиналось свечение, как иллюминация. Золото сверкало во рту. Дедушке это нравилось, потому что прибавляло ему веса в обществе. А собеседники проникались уважением и завистью к человеку, у которого даже во рту золото. Не только на пальце в виде перстня и на запястье в виде браслета для часов.
Когда дома не было посторонних (я — не в счет, я — еще дитя и к тому же член семьи), дедушка снимал протез и клал его в стакан с водой, и золото тускло светилось оттуда, как сокровище подводного царства. Или же просто клал куда-нибудь. Каждый раз этот золотой мост мы искали втроем: он, бабушка и я. И бабушка при этом ругалась на чем свет стоит, ползая на коленях по паркету и заглядывая под диван и шкаф. Отчего у нее к голове приливала кровь и приходилось принимать лекарство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26