Он беспрерывно угощал Джо сигаретами и предлагая закурить китайцу, который каждый раз отвечал: «Покорно благодарю, сэр, я бросил курить». Они вдвоем прикончили бутылку пунша, и человек, назвавшийся Джонсом, уже стал валиться на Джо, но китаец остановил машину у начала узкой тропинки и сказал:
– Если вы хотите осмотреть Голубое озеро, вам придется идти туда минут семь. Это главная достопримечательность острова Тринидад.
Джо выскочил из автомобиля и пошел помочиться за большим деревом с мохнатой красной корой. Человек, назвавшийся Джонсом, стал рядом с ним.
– Две души, а мысль одна, – сказал он.
Джо сказал:
– Вот как? – И спросил китайца, где можно посмотреть на обезьян.
– Голубое озеро, – сказал китаец, – одно из их любимейших убежищ. – Он сошел с автомобиля и стал ходить взад и вперед, внимательно вглядываясь черными бусинками глаз в листву над их головой. Вдруг он поднял палец. Что-то черное пряталось за колышущейся листвой. Послышалось хриплое хихиканье, и три обезьяны прыгнули с ветки на ветку длинным, плавным скачком. Они пропали в одну секунду – только ветви мерно заколыхались по лесу на их пути. У одной обезьяны был розовый младенец, уцепившийся за ее грудь. Джо был в восторге. Он никогда в жизни не видал настоящих диких обезьян. Он побежал по тропинке так быстро, что человек, назвавшийся Джонсом, еле поспевал за ним. Джо хотелось еще поглядеть на обезьян.
Через несколько минут пути вверх по холму он услышал шум водопада. Почему-то он вспомнил Большой водопад и Скалистую речку, и на душе у него стало тепло. Под водопадом было озеро, окруженное гигантскими деревьями.
– Черт побери, не окунуться ли мне? – сказал он.
– А нет ли тут змей, Слим?
– Змеи вас не тронут, если вы их не тронете.
Но когда они спустились к озеру, они увидели, что там под полосатыми зонтиками расположилась компания – девицы в легких розовых и голубых платьях и двое-трое мужчин в белых костюмах. Двое слуг-индусов подавали им тарелки из корзины. Над озером слышалось чик-чирик интеллигентных английских голосов.
– Тьфу, и не выкупаемся, и обезьян больше не будет.
– А может, подсесть к ним… я представлюсь, а вы будете, скажем, мой младший брат. У меня было письмо к какому-то полковнику, но мне стало скучно, и я к нему не пошел.
– Какого черта они тут околачиваются? – сказал Джо и пошел обратно по тропинке. Обезьяны больше не показывались, и, покуда они добрались до автомобиля, начали падать крупные капли дождя.
– Это им испортит их чертов пикник, – сказал он ухмыляясь человеку, назвавшемуся Джонсом, когда тот подошел, обливаясь потом.
– Ну и ходите же вы, Слим. – Он запыхался и похлопал Джо по спине.
Джо сел в автомобиль.
– Кажется, и нам достанется.
– Сэры, – сказал китаец, – я намерен вернуться в город, мне кажется, что ливень неизбежен.
Они не успели проехать и полмили, как ливень хлынул с такой силон, что китаец перестал различать дорогу. Он поставил машину под навес на краю шоссе. Дождь с шумом обрушивался на цинковую крышу над их головой, словно пароход, выпускающий пары. Человек, назвавшийся Джонсом, опять заговорил; ему приходилось перекрикивать стук дождя.
– Вы, наверно, много забавного в вашей жизни видали, Слим?
Джо вышел из автомобиля и стоял, глядя на неожиданный дождевой занавес; брызги, попадавшие ему в лицо, были почти прохладны. Человек, назвавшийся Джонсом, присоединился к нему и протянул сигарету.
– Как вам понравилось в военном флоте?
Джо взял сигарету, закурил и сказал:
– Не очень.
– У меня было много приятелей – военных моряков… Вы, кажется, любите устраивать на суше кавардак, правда?
Джо сказал, что обычно он получает слишком маленькое жалованье, чтобы устраивать на суше кавардак, иногда он играет в бейсбол, это не так плохо.
– Но, Слим, я думал, что морякам на все наплевать, когда они попадают на сушу.
– Кое-кто из парней, конечно, шумит, но обычно дело далеко не заходит денег не хватает.
– А может, мы с вами пошумим, Слим?
Джо покачал головой.
– Нет, мне пора возвращаться на корабль.
Дождь усилился, и цинковая крыша загудела так громко, что Джо не мог расслышать, что ему говорил человек, назвавшийся Джонсом; потом дождь ослабел и прошел вовсе.
– Тогда по крайней мере пойдем ко мне в гостиницу и выпьем в номере, Слим. Меня тут никто не знает. Я могу делать все, что мне захочется.
– Мне бы хотелось посмотреть спортивную страницу американской газеты, если можно.
Они сели в автомобиль и поехали в город по шоссе, окаймленному водой, точно каналами. Показалось жаркое солнце, и все окутал голубой пар. Было уже поздно. Улицы города были полны народу; индусы в тюрбанах, китайцы в чистеньких костюмах из магазина готового платья, краснолицые белые в белом, шумные оборванцы всех мастей.
Джо было неловко идти по вестибюлю гостиницы в робе, к тому же совершенно мокрой; вдобавок он был небрит. Человек, назвавшийся Джонсом, обнял его за плечи, когда они поднимались по лестнице. Номер у него был большой, окна высокие, узкие, со ставнями, и в нем пахло вежеталем.
– Фу, – сказал он, – я промок и весь горю. Пойду приму душ… Нет, сначала закажем-ка шипучего джину… Отчего вы не разденетесь? Чувствуйте себя как дома. В такую погоду, кроме собственной кожи, человеку никакой одежды не нужно.
Джо покачал головой.
– Платье у меня больно вонючее, – сказал он. – А где газеты?
Слуга-индус принес выпивку, покуда человек, назвавшийся Джонсом, возился в ванной. В выражении лица индуса, в складке его тонких губ и в черных глазах, глядевших поверх Джо, было что-то, что разозлило Джо. Ему захотелось набить морду этому коричневому холую. Человек, назвавшийся Джонсом, вышел из ванной, прохладный, в шелковом халате.
– Садитесь, Слим, выпьем и потолкуем.
Он осторожно провел пальцами по лбу, словно у него болела голова, и по курчавым черным волосам и уселся в кресло. Джо сел на стул в другом конце комнаты.
– Фу, если я еще на неделю тут застряну, эта жара меня доконает. Не понимаю, как вы ее переносите, да еще занимаетесь физическим трудом. Вы, должно быть, очень здоровый.
Джо хотел спросить насчет газет, но человек, назвавшийся Джонсом, заговорил опять о том, как бы он хотел быть здоровым, и поглядеть белый свет, и встречаться с разными людьми, ходить в разные места, много, должно быть, можно увидеть забавного, это интересно, должно быть, день за днем плыть в открытом море, спать всем вместе, возиться и дурачиться, а? – а потом проводить ночь на суше, устраивать кавардак, шуметь, несколько парней с одной девкой.
– Если бы я мог так жить, мне было бы на все наплевать на репутацию, на разных шантажистов, лишь бы не попасть в тюрьму, а? Знаете, Слим, я бы хотел поехать с вами и вести такую жизнь.
– Вот как? – сказал Джо.
Человек, назвавшийся Джонсом, позвонил и приказал подать еще выпивки. Когда индус вышел, Джо опять спросил про газеты.
– Честное слово, Слим, я их повсюду искал. Должно быть, их выбросили.
– Ладно, мне пора возвращаться на мое корыто. – Джо взялся за дверную ручку. Человек, назвавшийся Джонсом, подбежал к нему и схватил его за руку и сказал;
– Нет, вы не уйдете. Вы обещали пойти со мной погулять. Вы ужасно славный мальчик. Вы не пожалеете. Не уходите так – мне с вами ужасно хорошо, я, знаете, просто влюблен. С вами этого никогда не бывало, Слим? Вы останетесь довольны. Я дам вам пятьдесят долларов.
Джо покачал головой и отнял руку. Ему пришлось отпихнуть того, чтобы открыть дверь; он сбежал по белым мраморным ступеням и вышел на улицу.
Было уже почти темно; Джо шел быстро. С него струился пот. На ходу он ругался вполголоса. Он чувствовал себя погано, и ему действительно очень хотелось поглядеть на газеты из дому.
Он побродил по площади, напоминавшей парк, на которой сидел сегодня днем, потом пошел к порту. Все равно, надо идти на корабль. Масляный чад из трактиров напомнил ему, что он голоден. Он даже зашел в один трактир, но потом вспомнил, что у него ни цента в кармане. Он пошел на звуки пианолы и очутился в квартале красных фонарей. На порогах хибарок стояли негритянские шлюхи всех мастей и оттенков, полукровки-китаянки и индианки, несколько увядших, жирных немок и француженок; одна маленькая мулатка, протянувшая руку и тронувшая его за плечо, когда он проходил мимо нее, была чертовски хороша собой. Он остановился и заговорил с ней, но, когда сказал, что он пустой, она рассмеялась и сказала:
– Марш отсюда, господин Безгроша… тут господам Безгроша нечего делать.
Вернувшись на корабль, он не смог разыскать кока, чтобы выклянчить у него какую-нибудь еду, и удовольствовался табачной жвачкой. В кубрике было жарко, как в печке. Он вышел на палубу в одних подштанниках и стал расхаживать с вахтенным – розоволицым парнишкой из Дувра, которого все звали Малышом. Малыш сказал, что слышал, как старик и мистер Мак-Грегор говорили у себя в каюте, что они завтра пойдут в Сент-Люсию за грузом лимонов, а потом к чертовой матери домой, и до чего же он рад, что вернется наконец на милый родной островок и уберется с этой дерьмовой посудины – правда, красота? Джо сказал, что ему-то до всего этого какое дело, он сам родом из Вашингтона, округ Колумбия.
– Я хочу бросить эту пакостную жизнь и заняться таким делом, чтобы хоть что-нибудь заработать. А то тут всякий сукин сын турист с толстым кошельком думает, что он может тебя купить, как девку. – Джо рассказал Малышу про человека, назвавшегося Джонсом, и тот хохотал до упаду.
– Пятьдесят долларов – это пять десяток. За пять десяток я бы ему, пожалуй, что угодно позволил. А как же?
Ночь была совершенно бездыханна. Москиты начали кусать голые руки и шею Джо. Приторный душный туман поднимался от неподвижной воды порта, мутя огни набережной. Они раза два обошли палубу, не произнося ни слова.
– Так что же он все-таки от тебя хотел, Янк? – сказал Малыш хихикая.
– Да ну его к черту, – сказал Джо. – Брошу я эту жизнь. Что бы ни случилось, куда бы тебя ни занесло, матрос всегда хватается за сволочной конец. Верно, Малыш?
– А как же… пять десяток! И как ему, сукину сыну, не стыдно? Нарушение нравственности – вот как это называется! Следовало бы пойти к нему в гостиницу с двумя нашими парнями и заставить его заплатить за молчание. В Дувре такие типы платят деньги за гораздо более скромные дела. Приезжают летом на каникулы и охотятся за мальчишками-банщиками… Пошантажировать его – вот что с ним надо сделать, Янк.
Джо ничего не ответил. Через некоторое время он сказал:
– А я, когда был маленьким, мечтал попасть в тропики.
– Какие это тропики. Это сущий ад, вот что это такое.
Они еще раза два обошли палубу. Джо перегнулся через поручни и уставился в масляную тьму. Черт бы побрал этих москитов. Он выплюнул жвачку, услышал слабый всплеск, спустился в кубрик, забрался на свою койку, натянул одеяло на голову и лежал весь в поту.
– Вот черт, а я хотел почитать про бейсбол.
На следующий день они взяли уголь, а еще через день Джо приказали красить офицерские каюты, покуда «Аргайл» шел проливом Бока между тинисто-зелеными папоротниковыми островами, и он злился, потому что у него было свидетельство матроса первого класса, а с ним обращались, как с простым матросом, и вот он едет в Англию, а что он там будет делать? Товарищи говорили, как бы его там не отправили в концентрационный лагерь до конца войны: он ведь иностранец и едет в Англию без паспорта, все-таки война, немецкие шпионы и все такое; но ветер опять пахнул солью, и, когда он выглянул в иллюминатор, он опять увидел синий океан, а не Тринидадскую лужу и летучих рыб, стаями уносившихся от корабля.
Гавань на Сент-Люсии была чистая и закрытая, под кокосовыми пальмами белые дома с красными крышами. Выяснилось, что они будут грузить бананы; целых полтора дня они сколачивали в заднем трюме перегородки и прибивали жерди для бананов. Уже стемнело, когда они подошли к банановой пристани и перебросили две сходни и установили подъемный кран, чтобы спускать связки в трюм. Пристань была полна цветных женщин, смеявшихся, и визжавших, и кричавших команде разные слова, и рослых бездельников негров. Грузили женщины. Через некоторое время они начали подниматься по сходням, каждая с огромной зеленой связкой бананов, свисавшей с головы на плечи; тут были старые черные мамаши и хорошенькие молодые мулатки; под тяжелыми связками их лица блестели от пота, видны были груди, болтавшиеся под лохмотьями, коричневая кожа сквозь рваный рукав. Когда женщина доходила до конца сходней, два рослых негра осторожно снимали с ее плеч связку, надсмотрщик давал ей бумажку, и она сбегала по соседним сходням на пристань. Заняты были только машинисты с паровой лебедки, команде нечего было делать. Они стояли кругом, тревожно глядя на женщин, на сверканье белых зубов и белков, тяжелые груди, мерное качанье бедер. Они стояли, глядя на женщин, почесываясь, переминаясь с ноги на ногу; они даже не очень похабничали. Была черная тихая ночь, запах бананов и пота негритянок стоял вокруг них душным облаком; время от времени слегка тянуло прохладным запахом лимонов из ящиков сваленных на пристани.
Джо увидел, что Малыш манит его куда-то. Он пошел за ним в тень. Малыш прижался губами к его уху:
– Тут есть девки, Янк, идем.
Они поднялись на нос и скользнули по канату на пристань. Канат ободрал им руки. Малыш плюнул на ладони и потер одну о другую. Джо сделал то же самое. Потом они нырнули в пакгауз. У них под ногами проскочила крыса. В пакгаузе хранилось гуано и пахло удобрениями. За маленькой дверью в задней стене стоял смоляной мрак, под ногами был песок. Слабый отсвет уличных фонарей падал на потолок пакгауза. Слышались женские голоса, приглушенный смех. Малыш исчез. Рука Джо легла на голое женское плечо.
– Сперва дай мне шиллинг, – сказал сладкий голос вест-индской женщины.
– Хорошо, котик, хорошо, дам, – охрипшим голосом сказал он.
Когда его глаза привыкли к мраку, он заметил, что они тут не одни. Вокруг слышались смешки, хриплое дыхание. С парохода доносилось прерывистое жужжанье лебедок, нестройный говор женщин, грузивших бананы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59