мебель в ванную комнату бриклаер
В шлюпке оставалось человек двенадцать мужчин и одна пассажирка из третьего класса — миссис Роза Эббот; все они стояли по колено в ледяной воде.
Лоу поспел как нельзя более кстати, забрал всех на борт шлюпки Э14 и снова направился к «Карпатии», продолжая вести шлюпку D на буксире. Затопленная «парусинка» с телами трех мужчин (лица их были накрыты спасательными нагрудниками), меховым пальто Р. Норриса Уильямса-младшего и кольцом, принадлежавшим пассажиру третьего класса Эдварду П. Линделлу (его присутствия никто за всю ночь нигде не заметил) из шведского города Хельсингборга, была оставлена в море.
Одна за другой шлюпки подползали к «Карпатии». В 4 часа 45 минут к борту лайнера причалила шлюпка Э13, и Лоренс Бизли по шторм-трапу поднялся на палубу С. С чувством благодарности, облегчения и радости ощутил он снова под ногами твердую палубу. Почти сразу же за ним поднялся доктор Уошингтон Додж, не забывший прихватить в качестве сувенира свой спасательный нагрудник.
Миссис Додж с пятилетним Уошингтоном Доджем-младшим прибыла на «Карпатию» в 5 часов 10 минут утра в шлюпке Э7. Мальчика посадили в почтовый мешок и, подняв наверх, плюхнули на палубу. Когда к нему бросился стюард с чашкой кофе, мистер Додж объявил, что он, пожалуй, предпочел бы какао. Стюард тут же побежал и принес чашку какао — недаром британские лайнеры славятся своим сервисом.
Затем в шесть утра подошла шлюпка Э3, и на борт «Карпатии» поднялись безупречно одетые мистер и миссис Спеддоны. Сразу же за ними последовали Хенри Слипер Харпер, его драгоман Хамад Хасса и китайский мопс. Мистер Харпер вскоре встретил на палубе мистера Огдена и приветствовал его с видом классической отрешенности от земных забот:
— Луис, как это вам удается так молодо выглядеть?
Элизабет Шют, прибывшая с этой же шлюпкой, не стала подниматься по шторм-трапу. Она села в петлю из каната и почувствовала, как мощным рывком ее подбросило ввысь. Откуда-то сверху раздался голос:
— Поосторожней, ребята, она легонькая!
В половине седьмого на палубу неверными шагами ступил Брюс Исмей, бормоча:
— Я Исмей… я Исмей.
Прислонившись спиной к переборке рядом с входным портом, он дрожал всем телом. К нему тихо приблизился доктор Макги:
— Не пройдете ли в салон, чтобы откушать супу или выпить чего-нибудь?
— Нет, я абсолютно ничего не хочу, в самом деле.
— Все же пройдите и съешьте что-нибудь.
— Оставьте, здесь мне будет гораздо лучше, — выпалил Исмей, но затем передумал. — Если можете, отведите меня в какое-нибудь помещение, где меня никто не будет беспокоить.
— Пожалуйста, — мягко настаивал доктор, — пройдите в салон и съешьте что-нибудь горячее.
— Я предпочел бы не делать этого.
Доктор Макги уступил. Он незаметно отвел Исмея к себе в каюту. Всю остальную часть рейса Исмей не покидал этого убежища, так и не съел ничего существенного и никого не принимал (кроме Джека Тэйера, которого принял один раз); до самого конца плавания он находился под действием наркотиков. Это было началом его добровольного изгнания из активной жизни. Не прошло и года, как он оставил свой пост в компании «Уайт Стар Лайн», купил себе большое поместье на западном побережье Ирландии и практически вел жизнь затворника до самой своей смерти в 1937 году.
Олаус Абельсет поднялся на палубу примерно в семь часов. На его измокшие, дрожащие плечи накинули нагретое одеяло, и норвежец был быстро препровожден в обеденный салон пить кофе с бренди. По пятам за ним следовала Шарлотт Коллиер и другие пассажиры шлюпки Э14, тогда как пятый помощник Лоу задержался внизу, укладывая мачту и свертывая парус: он любил, чтобы шлюпка имела аккуратный вид.
Одна за другой шлюпки подходили к лайнеру. Когда они приближались к борту, уже находившиеся на «Карпатии» люди с «Титаника» пристально рассматривали их с прогулочной палубы в надежде увидеть знакомые лица. Рядом с Огденами стоял Билли Картер, лихорадочно выискивая среди прибывающих в шлюпках свою жену и детей. Когда они наконец прибыли в шлюпке Э4, мистер Картер перегнулся через перила леерного ограждения:
— Где сын? Где мой сын?
Стоявший в шлюпке мальчик снял с головы большую девичью шляпу и отозвался:
— Я здесь, папа!
Существует легенда, что эту шляпу на голову десятилетнего мальчика надел сам Джон Джекоб Астор, сказав в ответ на возражения маленького Картера:
— Теперь он девочка и может садиться в шлюпку.
Другим мужчиной, мучительно дожидавшимся своей семьи, был Уошингтон Додж; его ожидание несколько затянулось из-за проказливости пятилетнего Доджа-младшего. Доктор Додж не видел, как его жена и сын взошли на борт судна, не заметила и миссис Додж своего супруга, но юный Уошингтон заметил отца и решил, что будет очень забавно, если никому об этом не говорить. Словом, он ничего не сказал матери, а от отца весьма умело прятался. Все дело ему испортил верный покровитель Доджей стюард обеденного салона Рей, благодаря стараниям которого в конце концов произошло воссоединение этой семьи.
Толпы людей, стоявших вдоль леерного ограждения палуб, непрестанно пополнялись по мере того, как собственные пассажиры «Карпатии» выходили из своих кают. Некоторые из них узнавали о происходящем при весьма любопытных обстоятельствах. Мистер и миссис Чарлз Маршалл, например, были разбужены стюардом, постучавшимся в дверь их каюты.
— В чем дело? — отозвался на его стук мистер Маршалл.
— Вас хочет видеть ваша племянница, сэр, — последовал ответ.
Мистер Маршалл был в недоумении. Все три его племянницы, как он знал, находились на «Титанике», совершавшем свой первый рейс. Прошлым вечером они даже телеграфировали ему. Как одна из них могла очутиться на борту «Карпатии»? Стюард объяснял ему. Через считанные минуты состоялась встреча с миссис Э. Д. Эпплтон (остальные племянницы прибыли позже), а дочка Маршаллов Эвелин выбежала на палубу полюбоваться видом моря.
Странный это был вид: безбрежное поле пакового льда на севере и западе, высокие айсберги и низкие гроулеры, плававшие, словно разведчики в авангарде основных ледяных полей; все это придавало океану оживленный, даже деловой вид. Шлюпки, подгребающие к лайнеру со всех сторон, выглядели здесь, посреди Атлантического океана, как-то неправдоподобно, неуместно.
А с трудом вылезавшие из них люди выглядели еще более странно. Мисс Су Ива Рул заметила одну даму, на которой только и было одежды, что большое махровое полотенце, обернутое вокруг талии, да роскошная вечерняя накидка из меха, окутывавшая плечи. Одеяния других напоминали вещи, выигранные на ярмарке по лотерее-аллегри: отороченные кружевами вечерние платья, кимоно, меховые пальто, шерстяные шали, пижамы, резиновые сапоги, белые атласные тапочки, И все же это была эпоха чопорных формальностей: поразительное количество женщин не преминули надеть шляпы, а головы многих мужчин украшали твидовые кепи.
Самым же странным было молчание. Едва ли кто вымолвил хоть слово. Все отметили этот факт, и у всех нашлось ему объяснение. Преподобный П. М. Хоуквез, пассажир «Карпатии», считал, что люди пережили слишком большие ужасы и не могли говорить. Капитан Рострон полагал, что заботы настолько поглотили всех, что было не до разговоров. Лоренс Бизли думал, что не оцепенение и не занятость были причиной молчания, а слишком большие масштабы случившегося, которые просто не укладывались в сознании людей.
Время от времени возникали небольшие очаги шума. Мисс Питерсон заметила маленькую девочку по имени Эмили, которая сидела на прогулочной палубе, всхлипывая:
— О, мама, мамочка, мне плохо! О, мама, мамочка!
При высадке пассажиров из шлюпки Э3 одна лежавшая на дне этой шлюпки женщина, одетая всего лишь в ночную рубашку и кимоно, вдруг села и, показывая рукой на другую даму, которую поднимали наверх в беседке, закричала:
— Посмотрите на эту мерзкую женщину! Мерзкую! Она наступила мне на живот! Мерзкая тварь!
В обеденном салоне для пассажиров третьего класса одна итальянка совершенно вышла из себя. Она рыдала, кричала, била кулаками по столу. В ее выкриках снова и снова слышалось: «Бамбино!» Итальянцу-стюарду удалось добиться от нее нескольких членораздельных слов: выяснилось, что потерялись ее дети. Одного ребенка скоро отыскали, но итальянка показала два растопыренных пальца и снова ударилась в истерику. Наконец нашелся и другой ребенок — в буфете на гладильном прессе, куда его положили отогреваться.
К 8 часам 15 минутам прибыли все шлюпки «Титаника», за исключением шлюпки Э12. Она еле двигалась, все еще находясь на расстоянии нескольких сотен метров от «Карпатии». Бриз крепчал, и волнение усиливалось. Планширь переполненной шлюпки (а в нее втиснулось примерно 75 человек) то и дело оказывался чуть ли не вровень с волнами. Люди, столпившиеся у леерных ограждений «Карпатии», с замиранием сердца следили за тем, как Лайтоллер осторожно вел шлюпку к лайнеру.
В самой шлюпке прижатые друг к другу люди старались остаться сухими и молили бога о том, чтобы им удалось добраться до лайнера. В такие моменты людям свойственно обращать внимание на обычно ничего не значащие мелочи. Полковник Грейси, безрезультатно пытавшийся оживить неподвижно лежавшего рядом с ним мужчину, удивился, например, зачем тому понадобилось надевать на себя длинные шерстяные чулки.
Часы показывали двадцать минут девятого, и шлюпка находилась метрах в двухстах от «Карпатии». Рострон, стараясь помочь шлюпке, развернул «Карпатию» таким образом, что лайнер приблизился к шлюпке на расстояние 100 м. Лайтоллер решил пройти перед носом лайнера с тем, чтобы оказаться у его подветренного борта. Когда ему это почти удалось, внезапный шквал вспенил и без того неспокойное море. На шлюпку обрушилась сначала одна волна, затем другая, но третья чуть-чуть опоздала: шлюпка уже находилась под защитой подветренного борта большого судна.
В восемь часов тридцать минут шлюпка Э12 — последняя из прибывших — ошвартовалась, и люди стали высаживаться из нее. Полковнику Грейси, когда он шагнул во входной порт, хотелось пасть на колени и облобызать палубу «Карпатии». Хэролд Грайд почувствовал, как его схватили две сильные руки, и в последующее мгновение потерял сознание. Джек Тэйер увидел поджидавшую его мать и бросился в ее объятия. Миссис Тэйер с трудом произнесла:
— Где папа?
— Не знаю, мама, — тихо ответил Джек.
Тем временем Рострон ломал голову над тем, куда отвезти 705 неожиданных гостей. Ближе всех к ним был канадский порт Галифакс, но на пути к нему лежали ледяные поля, и Рострон подумал, что пассажиры «Титаника» и без того уже достаточно натерпелись. По графику плавания «Карпатии» больше всего подходили Азорские острова, но провизии и постельного белья не хватило бы на столь длительный переход. Для спасшихся лучшим вариантом являлся Нью-Йорк, но возвращение туда было бы очень накладно для пароходной компании «Кунард Лайн». Рострон спустился в каюту судового врача, где поселился Брюс Исмей. Владелец компании «Уайт Стар Лайн», выглядевший моральной развалиной, сказал, что его устраивает все, что устраивает Рострона. Поэтому капитан «Карпатии» решил следовать в Нью-Йорк.
Затем состоялся сеанс радиосвязи с лайнером «Олимпик», капитан которого предложил взять спасшихся с «Титаника» к себе на борт. Рострону эта идея показалась ужасной: он даже в мыслях не мог подвергнуть спасшихся испытанию еще одной пересадки в открытом море. К тому же «Олимпик» был однотипным с «Титаником» судном и мог показаться страшным призраком погибшего лайнера. На всякий случай Рострон вернулся в каюту доктора Макги, чтобы посоветоваться с Исмеем, но того передернуло от одной только мысли о пересадке на «Олимпик».
Итак, решено было идти в Нью-Йорк, и чем скорее, тем лучше. К этому времени поблизости оказался «Калифорниэн», и капитан Лорд с чувством неловкости рассматривал приспущенный флаг «Карпатии». Рострон договорился с капитаном Лордом о том, что «Калифорниэн» еще раз осмотрит район гибели «Титаника», а «Карпатия» отправится в Нью-Йорк. Затем он поднял на борт своего лайнера столько шлюпок «Титаника», сколько смог — шесть из них были размещены на носовой палубе, семь — подвешены к шлюпбалкам «Карпатии». Остальные шлюпки были оставлены дрейфовать в море.
Перед тем как отправиться в обратный путь, Рострон не мог побороть в себе искушения в последний раз осмотреть район катастрофы. Всякое дело он любил доводить до конца и не хотел упускать ни малейшего шанса обнаружить что-нибудь еще. Пусть «Калифорниэн» занимается формальным осмотром места крушения, но в том случае, если бы представилась реальная возможность кого-нибудь еще выловить из воды, Рострон хотел, чтобы это сделала «Карпатия».
Покуда «Карпатия» крейсировала в районе катастрофы, Рострону пришла в голову мысль о том, что непродолжительная церковная служба могла бы сейчас оказаться как нельзя более приличествующей случаю. Он спустился вниз справиться, нет ли у Исмея возражений против этого, и получил прежний ответ: «Делайте что хотите».
Рострон послал за преподобным отцом Андерсоном, судовым священником; в главном салоне собрались люди с «Титаника» и «Карпатии». Здесь они вознесли благодарение богу за спасение живых и помянули молитвой погибших.
Пока они шептали молитвы, «Карпатия» медленно кружила над могилой «Титаника». Следов от огромного лайнера осталось немного: куски красновато-желтой пробки, стулья, несколько белых пилястров, диванные подушки, коврики, спасательные нагрудники, оставленные шлюпки, всего один труп.
В 8 часов 50 минут Рострон решил, что поиски можно прекратить. Не оставалось ни малейшей надежды на то, чтобы спасти кого-нибудь еще. Он перевел рукоятки машинного телеграфа в положение «Полный вперед» и повел «Карпатию» в Нью-Йорк.
Этот большой город уже бурлил от возбуждения. Когда пришло первое известие о катастрофе, никто не знал, что и подумать. Краткая телеграмма агентства Ассошиэйтед Пресс с мыса Рейс явно нуждалась в разъяснениях, поскольку в ней говорилось только о том, что в 10 часов 25 минут вечера по местному времени с «Титаника» был передан сигнал CQD, сообщение о столкновении с айсбергом и просьба о незамедлительной помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Лоу поспел как нельзя более кстати, забрал всех на борт шлюпки Э14 и снова направился к «Карпатии», продолжая вести шлюпку D на буксире. Затопленная «парусинка» с телами трех мужчин (лица их были накрыты спасательными нагрудниками), меховым пальто Р. Норриса Уильямса-младшего и кольцом, принадлежавшим пассажиру третьего класса Эдварду П. Линделлу (его присутствия никто за всю ночь нигде не заметил) из шведского города Хельсингборга, была оставлена в море.
Одна за другой шлюпки подползали к «Карпатии». В 4 часа 45 минут к борту лайнера причалила шлюпка Э13, и Лоренс Бизли по шторм-трапу поднялся на палубу С. С чувством благодарности, облегчения и радости ощутил он снова под ногами твердую палубу. Почти сразу же за ним поднялся доктор Уошингтон Додж, не забывший прихватить в качестве сувенира свой спасательный нагрудник.
Миссис Додж с пятилетним Уошингтоном Доджем-младшим прибыла на «Карпатию» в 5 часов 10 минут утра в шлюпке Э7. Мальчика посадили в почтовый мешок и, подняв наверх, плюхнули на палубу. Когда к нему бросился стюард с чашкой кофе, мистер Додж объявил, что он, пожалуй, предпочел бы какао. Стюард тут же побежал и принес чашку какао — недаром британские лайнеры славятся своим сервисом.
Затем в шесть утра подошла шлюпка Э3, и на борт «Карпатии» поднялись безупречно одетые мистер и миссис Спеддоны. Сразу же за ними последовали Хенри Слипер Харпер, его драгоман Хамад Хасса и китайский мопс. Мистер Харпер вскоре встретил на палубе мистера Огдена и приветствовал его с видом классической отрешенности от земных забот:
— Луис, как это вам удается так молодо выглядеть?
Элизабет Шют, прибывшая с этой же шлюпкой, не стала подниматься по шторм-трапу. Она села в петлю из каната и почувствовала, как мощным рывком ее подбросило ввысь. Откуда-то сверху раздался голос:
— Поосторожней, ребята, она легонькая!
В половине седьмого на палубу неверными шагами ступил Брюс Исмей, бормоча:
— Я Исмей… я Исмей.
Прислонившись спиной к переборке рядом с входным портом, он дрожал всем телом. К нему тихо приблизился доктор Макги:
— Не пройдете ли в салон, чтобы откушать супу или выпить чего-нибудь?
— Нет, я абсолютно ничего не хочу, в самом деле.
— Все же пройдите и съешьте что-нибудь.
— Оставьте, здесь мне будет гораздо лучше, — выпалил Исмей, но затем передумал. — Если можете, отведите меня в какое-нибудь помещение, где меня никто не будет беспокоить.
— Пожалуйста, — мягко настаивал доктор, — пройдите в салон и съешьте что-нибудь горячее.
— Я предпочел бы не делать этого.
Доктор Макги уступил. Он незаметно отвел Исмея к себе в каюту. Всю остальную часть рейса Исмей не покидал этого убежища, так и не съел ничего существенного и никого не принимал (кроме Джека Тэйера, которого принял один раз); до самого конца плавания он находился под действием наркотиков. Это было началом его добровольного изгнания из активной жизни. Не прошло и года, как он оставил свой пост в компании «Уайт Стар Лайн», купил себе большое поместье на западном побережье Ирландии и практически вел жизнь затворника до самой своей смерти в 1937 году.
Олаус Абельсет поднялся на палубу примерно в семь часов. На его измокшие, дрожащие плечи накинули нагретое одеяло, и норвежец был быстро препровожден в обеденный салон пить кофе с бренди. По пятам за ним следовала Шарлотт Коллиер и другие пассажиры шлюпки Э14, тогда как пятый помощник Лоу задержался внизу, укладывая мачту и свертывая парус: он любил, чтобы шлюпка имела аккуратный вид.
Одна за другой шлюпки подходили к лайнеру. Когда они приближались к борту, уже находившиеся на «Карпатии» люди с «Титаника» пристально рассматривали их с прогулочной палубы в надежде увидеть знакомые лица. Рядом с Огденами стоял Билли Картер, лихорадочно выискивая среди прибывающих в шлюпках свою жену и детей. Когда они наконец прибыли в шлюпке Э4, мистер Картер перегнулся через перила леерного ограждения:
— Где сын? Где мой сын?
Стоявший в шлюпке мальчик снял с головы большую девичью шляпу и отозвался:
— Я здесь, папа!
Существует легенда, что эту шляпу на голову десятилетнего мальчика надел сам Джон Джекоб Астор, сказав в ответ на возражения маленького Картера:
— Теперь он девочка и может садиться в шлюпку.
Другим мужчиной, мучительно дожидавшимся своей семьи, был Уошингтон Додж; его ожидание несколько затянулось из-за проказливости пятилетнего Доджа-младшего. Доктор Додж не видел, как его жена и сын взошли на борт судна, не заметила и миссис Додж своего супруга, но юный Уошингтон заметил отца и решил, что будет очень забавно, если никому об этом не говорить. Словом, он ничего не сказал матери, а от отца весьма умело прятался. Все дело ему испортил верный покровитель Доджей стюард обеденного салона Рей, благодаря стараниям которого в конце концов произошло воссоединение этой семьи.
Толпы людей, стоявших вдоль леерного ограждения палуб, непрестанно пополнялись по мере того, как собственные пассажиры «Карпатии» выходили из своих кают. Некоторые из них узнавали о происходящем при весьма любопытных обстоятельствах. Мистер и миссис Чарлз Маршалл, например, были разбужены стюардом, постучавшимся в дверь их каюты.
— В чем дело? — отозвался на его стук мистер Маршалл.
— Вас хочет видеть ваша племянница, сэр, — последовал ответ.
Мистер Маршалл был в недоумении. Все три его племянницы, как он знал, находились на «Титанике», совершавшем свой первый рейс. Прошлым вечером они даже телеграфировали ему. Как одна из них могла очутиться на борту «Карпатии»? Стюард объяснял ему. Через считанные минуты состоялась встреча с миссис Э. Д. Эпплтон (остальные племянницы прибыли позже), а дочка Маршаллов Эвелин выбежала на палубу полюбоваться видом моря.
Странный это был вид: безбрежное поле пакового льда на севере и западе, высокие айсберги и низкие гроулеры, плававшие, словно разведчики в авангарде основных ледяных полей; все это придавало океану оживленный, даже деловой вид. Шлюпки, подгребающие к лайнеру со всех сторон, выглядели здесь, посреди Атлантического океана, как-то неправдоподобно, неуместно.
А с трудом вылезавшие из них люди выглядели еще более странно. Мисс Су Ива Рул заметила одну даму, на которой только и было одежды, что большое махровое полотенце, обернутое вокруг талии, да роскошная вечерняя накидка из меха, окутывавшая плечи. Одеяния других напоминали вещи, выигранные на ярмарке по лотерее-аллегри: отороченные кружевами вечерние платья, кимоно, меховые пальто, шерстяные шали, пижамы, резиновые сапоги, белые атласные тапочки, И все же это была эпоха чопорных формальностей: поразительное количество женщин не преминули надеть шляпы, а головы многих мужчин украшали твидовые кепи.
Самым же странным было молчание. Едва ли кто вымолвил хоть слово. Все отметили этот факт, и у всех нашлось ему объяснение. Преподобный П. М. Хоуквез, пассажир «Карпатии», считал, что люди пережили слишком большие ужасы и не могли говорить. Капитан Рострон полагал, что заботы настолько поглотили всех, что было не до разговоров. Лоренс Бизли думал, что не оцепенение и не занятость были причиной молчания, а слишком большие масштабы случившегося, которые просто не укладывались в сознании людей.
Время от времени возникали небольшие очаги шума. Мисс Питерсон заметила маленькую девочку по имени Эмили, которая сидела на прогулочной палубе, всхлипывая:
— О, мама, мамочка, мне плохо! О, мама, мамочка!
При высадке пассажиров из шлюпки Э3 одна лежавшая на дне этой шлюпки женщина, одетая всего лишь в ночную рубашку и кимоно, вдруг села и, показывая рукой на другую даму, которую поднимали наверх в беседке, закричала:
— Посмотрите на эту мерзкую женщину! Мерзкую! Она наступила мне на живот! Мерзкая тварь!
В обеденном салоне для пассажиров третьего класса одна итальянка совершенно вышла из себя. Она рыдала, кричала, била кулаками по столу. В ее выкриках снова и снова слышалось: «Бамбино!» Итальянцу-стюарду удалось добиться от нее нескольких членораздельных слов: выяснилось, что потерялись ее дети. Одного ребенка скоро отыскали, но итальянка показала два растопыренных пальца и снова ударилась в истерику. Наконец нашелся и другой ребенок — в буфете на гладильном прессе, куда его положили отогреваться.
К 8 часам 15 минутам прибыли все шлюпки «Титаника», за исключением шлюпки Э12. Она еле двигалась, все еще находясь на расстоянии нескольких сотен метров от «Карпатии». Бриз крепчал, и волнение усиливалось. Планширь переполненной шлюпки (а в нее втиснулось примерно 75 человек) то и дело оказывался чуть ли не вровень с волнами. Люди, столпившиеся у леерных ограждений «Карпатии», с замиранием сердца следили за тем, как Лайтоллер осторожно вел шлюпку к лайнеру.
В самой шлюпке прижатые друг к другу люди старались остаться сухими и молили бога о том, чтобы им удалось добраться до лайнера. В такие моменты людям свойственно обращать внимание на обычно ничего не значащие мелочи. Полковник Грейси, безрезультатно пытавшийся оживить неподвижно лежавшего рядом с ним мужчину, удивился, например, зачем тому понадобилось надевать на себя длинные шерстяные чулки.
Часы показывали двадцать минут девятого, и шлюпка находилась метрах в двухстах от «Карпатии». Рострон, стараясь помочь шлюпке, развернул «Карпатию» таким образом, что лайнер приблизился к шлюпке на расстояние 100 м. Лайтоллер решил пройти перед носом лайнера с тем, чтобы оказаться у его подветренного борта. Когда ему это почти удалось, внезапный шквал вспенил и без того неспокойное море. На шлюпку обрушилась сначала одна волна, затем другая, но третья чуть-чуть опоздала: шлюпка уже находилась под защитой подветренного борта большого судна.
В восемь часов тридцать минут шлюпка Э12 — последняя из прибывших — ошвартовалась, и люди стали высаживаться из нее. Полковнику Грейси, когда он шагнул во входной порт, хотелось пасть на колени и облобызать палубу «Карпатии». Хэролд Грайд почувствовал, как его схватили две сильные руки, и в последующее мгновение потерял сознание. Джек Тэйер увидел поджидавшую его мать и бросился в ее объятия. Миссис Тэйер с трудом произнесла:
— Где папа?
— Не знаю, мама, — тихо ответил Джек.
Тем временем Рострон ломал голову над тем, куда отвезти 705 неожиданных гостей. Ближе всех к ним был канадский порт Галифакс, но на пути к нему лежали ледяные поля, и Рострон подумал, что пассажиры «Титаника» и без того уже достаточно натерпелись. По графику плавания «Карпатии» больше всего подходили Азорские острова, но провизии и постельного белья не хватило бы на столь длительный переход. Для спасшихся лучшим вариантом являлся Нью-Йорк, но возвращение туда было бы очень накладно для пароходной компании «Кунард Лайн». Рострон спустился в каюту судового врача, где поселился Брюс Исмей. Владелец компании «Уайт Стар Лайн», выглядевший моральной развалиной, сказал, что его устраивает все, что устраивает Рострона. Поэтому капитан «Карпатии» решил следовать в Нью-Йорк.
Затем состоялся сеанс радиосвязи с лайнером «Олимпик», капитан которого предложил взять спасшихся с «Титаника» к себе на борт. Рострону эта идея показалась ужасной: он даже в мыслях не мог подвергнуть спасшихся испытанию еще одной пересадки в открытом море. К тому же «Олимпик» был однотипным с «Титаником» судном и мог показаться страшным призраком погибшего лайнера. На всякий случай Рострон вернулся в каюту доктора Макги, чтобы посоветоваться с Исмеем, но того передернуло от одной только мысли о пересадке на «Олимпик».
Итак, решено было идти в Нью-Йорк, и чем скорее, тем лучше. К этому времени поблизости оказался «Калифорниэн», и капитан Лорд с чувством неловкости рассматривал приспущенный флаг «Карпатии». Рострон договорился с капитаном Лордом о том, что «Калифорниэн» еще раз осмотрит район гибели «Титаника», а «Карпатия» отправится в Нью-Йорк. Затем он поднял на борт своего лайнера столько шлюпок «Титаника», сколько смог — шесть из них были размещены на носовой палубе, семь — подвешены к шлюпбалкам «Карпатии». Остальные шлюпки были оставлены дрейфовать в море.
Перед тем как отправиться в обратный путь, Рострон не мог побороть в себе искушения в последний раз осмотреть район катастрофы. Всякое дело он любил доводить до конца и не хотел упускать ни малейшего шанса обнаружить что-нибудь еще. Пусть «Калифорниэн» занимается формальным осмотром места крушения, но в том случае, если бы представилась реальная возможность кого-нибудь еще выловить из воды, Рострон хотел, чтобы это сделала «Карпатия».
Покуда «Карпатия» крейсировала в районе катастрофы, Рострону пришла в голову мысль о том, что непродолжительная церковная служба могла бы сейчас оказаться как нельзя более приличествующей случаю. Он спустился вниз справиться, нет ли у Исмея возражений против этого, и получил прежний ответ: «Делайте что хотите».
Рострон послал за преподобным отцом Андерсоном, судовым священником; в главном салоне собрались люди с «Титаника» и «Карпатии». Здесь они вознесли благодарение богу за спасение живых и помянули молитвой погибших.
Пока они шептали молитвы, «Карпатия» медленно кружила над могилой «Титаника». Следов от огромного лайнера осталось немного: куски красновато-желтой пробки, стулья, несколько белых пилястров, диванные подушки, коврики, спасательные нагрудники, оставленные шлюпки, всего один труп.
В 8 часов 50 минут Рострон решил, что поиски можно прекратить. Не оставалось ни малейшей надежды на то, чтобы спасти кого-нибудь еще. Он перевел рукоятки машинного телеграфа в положение «Полный вперед» и повел «Карпатию» в Нью-Йорк.
Этот большой город уже бурлил от возбуждения. Когда пришло первое известие о катастрофе, никто не знал, что и подумать. Краткая телеграмма агентства Ассошиэйтед Пресс с мыса Рейс явно нуждалась в разъяснениях, поскольку в ней говорилось только о том, что в 10 часов 25 минут вечера по местному времени с «Титаника» был передан сигнал CQD, сообщение о столкновении с айсбергом и просьба о незамедлительной помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25