- Потому что я мог нарушить регулировку прибора, - ответил я. - Я не
имею права обслуживать такие приборы.
Он кивнул снова. У обоих были черные, очень чисто выглядевшие волосы
и хорошо развитая мускулатура. Это отчетливо просматривалось под их
легкими рубашками.
- Вы похожи на простого обычного человека, - заговорил высокий, -
такого, что попал в школу по своему выбору, учился, остался холостяком,
получил работу. Может, все обстоит именно так, как вы сказали, и мы
принесем вам беду. Тем не менее, обстоятельства вызывают подозрения. Вы
ремонтировали комплекс механизмов, который не имели права ремонтировать...
Я кивнул.
- А почему?
- У меня смешное отношение к смерти. Не люблю почему-то смотреть, как
погибают люди, - сказал я. - И потом: на кого вы работаете? Чья-то
разведка?
Коротышка усмехнулся. Высокий сказал:
- Этого мы не скажем. Ты, очевидно, это понимаешь. Нас интересует
одна странность - почему ты так явно спокойно отнесся к тому, что было
абсолютной диверсией?
"Так", - сказал я себе.
- Я выполнял свой долг, - сказал я вслух.
- Ты лжешь. Люди не выполняют свой долг так, как сделал это ты.
- Чушь! На карту были поставлены две жизни.
Он тряхнул головой:
- Боюсь, что нам придется продолжить допрос, и совсем по-другому.

Когда я ищу выход из опасного положения или отражаю угрозу в ходе тех
уроков, что получаю в течение своей зря потраченной жизни, в памяти моей
всплывают пузыри, переливаясь всеми цветами радуги; они парят в
пространстве, вспыхивая на мгновение, и длится это не дольше, чем живет
пузырь.
...Пузыри. Есть один такой в Карибах, называется он Нью-Иден. Глубина
там около 175 морских саженей. По недавней переписи он был домом более,
чем для ста тысяч людей. Это огромный освещенный купол, и, озирая его
сверху, Эвклид был бы доволен его безупречной формой. На удалении от
купола сияли фонари, линия уличного освещения вела среди камней, по
мосткам над каньонами, переходя через горы. Идущие вниз автомобили
двигались вдоль этих дорог, как танки, маленькие подводные лодки сновали
на разных глубинах, мелькали режущие воду пловцы в разноцветных облегающих
костюмах, то входя в пузырь, то выходя из него, поскольку работали
поблизости.
Однажды я отдыхал там пару недель и, хотя обнаружил у себя симптомы
клаустрофобии, о которой и не подозревал, в целом это было приятно.
Население отличалось от жителей суши. Они, на мой взгляд, больше походили
на первопроходцев прошлого, на жителей приграничья. Нечто более
индивидуальное и независимое, чем обычный обитатель суши, с ощущением
ответственности и чувством общности в то же время. И это чувствовалось,
несомненно, потому что они были жителями порубежья, став добровольцами в
осуществлении двойной программы - как уменьшения перенаселенности наверху,
так и эксплуатации морских ресурсов. И в любом случае они принимали
туристов. Они приняли и меня, и я ушел туда и плавал с ними, и совершал
экскурсии на их субмаринах, осматривал шахты и сады на гидропонике, дома и
общественные заведения. Помню их красоту, помню людей, я помню путь в
море, сомкнувшемся над головой, как ночное небо, словно видимое фасеточным
глазом какого-то насекомого. Или, может быть, это огромное насекомое
вглядывалось с другой стороны? Да, это еще более похоже. И возможно, эти
особенности места и будили какие-то бунтарские настроения, и я постоянно
чувствовал, как глубины моей психики возбуждаются морской глубиной.
Хотя город не был настоящим Иденом-под-Стеклом, хотя те безумные и
счастливые маленькие купола-городки были явно не для меня, в них было
нечто такое, что напоминало мне маленькие цветные штучки, похожие на
пузыри, что всегда приходили ко мне на ум, когда я ждал беду или размышлял
над некоторыми уроками, полученными в течение зря потраченной жизни.
Я вздохнул, последний раз затянулся сигаретой и раздавил ее, зная,
что мой пузырь может лопнуть в любой момент.

На что это похоже - быть единственным в мире человеком, который не
существует вообще? Это трудно описать. Сложно обобщать, когда уверены
только в частности, только в одном случае - своем собственном. То, что
случилось со мной, было необычным и я сомневался, что где-то найдется
параллель.
Он был странным, этот способ, которым я это сделал.
Однажды я написал программу для компьютера. С этого-то все и
началось.
Однажды я изучал необычный, пугающий фрагмент новостей...
Я понял, что весь мир скоро будет существовать в записи.
Как?
Ну, это сделано ловко.
Каждый сегодня имеет свидетельство о рождении, кредитную карточку,
историю всех его путешествий и мест пребывания, и, наконец, - все
кончается свидетельством о смерти где-то в архивах. Все эти записи
находились в разных местах. Они назвали это Центральным Банком Данных. Это
привело к огромным изменениям в образе человеческого существования. Не все
эти изменения - теперь я был в этом уверен - были к лучшему.
Я был одним из тех, кто стоял у истоков этого; когда же моя точка
зрения изменилась, было уже очень поздно, чтобы можно было что-то
изменить.
Все, что ни делали люди, было данными для Банка, описывающего их
существование: записи о рождении и смерти, финансовые, медицинские,
специально-технические записи - все существовавшие данные были сведены
воедино, в ключевой пункт, персонал которого имел допуск к этой информации
на различном уровне секретности.
Я никогда не считал что-то только хорошим или только плохим. Но на
этот раз я вплотную приблизился к первой точке зрения. Я считал, что это
по-настоящему хорошо. Я думал, что в том сложном и многообразном мире, в
котором мы живем, системы, подобные этой, необходимы: каждый дом получает
доступ к любой когда-либо написанной книге или игре, записанной на ленте
или кристалле, к любой учебной лекции, к любому фрагменту обширной
статистической информации, которая может понадобиться (если вы не будете
лгать статистику, хотя бы теоретически, и если никто не имеет доступа к
вашему досье, пока не получит вашего разрешения), каждый торговый или
правительственный чиновник имеет доступ к вашим активам, доходам, перечню
ваших поездок, когда-либо вами предпринимавшихся; каждый адвокат с
судебным ордером имеет доступ к перечню всех мест, где вы когда-либо
останавливались - и с кем, и на каком транспорте. Вся ваша жизнь, вся ваша
деятельность выкладывалась как карта нервной системы в нейрохирургической
классификации - и это представлялось мне хорошим.
И прежде всего ради одного так будет ликвидирована любая
преступность. Только ненормальный, казалось мне, может связаться с той
махиной, которая противостоит ему, а после того, как в систему были
введены и медицинские сведения, можно было остановить даже психопатов.
...И если уж говорить о медицине, то разве не прекрасно, что медик,
обследующий вас, может через компьютер моментально получить всю историю
вашей болезни! Подумайте о повышении эффективности лечения. Подумайте о
предотвращении смерти!
Подумайте о статусе мировой экономики, когда известно, где находится
каждый гривенник и на что он пойдет!
Подумайте о разрешении проблемы управления движением - на суше, на
море и в воздухе, когда все регулируется!
Подумайте о... О, черт!
Я предвидел пришествие Золотого Века.
Чушь!
Мой друг имел связи с мафией, и он посмеялся над тем, как разгорелись
мои глаза.
- Ты серьезно веришь, что каждый пассив будет регистрироваться,
каждая сделка записываться? - спросил он меня.
- В конце концов - да.
- Нет закона, который нельзя обойти. И всегда найдется лазейка. Никто
не знает, сколько на самом деле денег во всем мире, и никогда этого не
узнает.
Тогда я вплотную занялся экономикой. Он был прав. То, для чего мы
писали программы, было в основном сметной документацией. Мы не учитывали
человеческий фактор.
Я не думал о поездках. Сколько незарегистрированного транспорта?
Никто не знает. Как получить статистические данные о том, о чем нет
сведений? А раз уж есть неучтенные деньги, то сколько на них можно
построить незарегистрированного транспорта? Береговые линии в мире
необъятны. Так что транспортный контроль невозможно осуществить так
плотно, как я считал.
Медицина? Врачи тоже люди. Я неожиданно подумал о том, насколько
неполными могут быть медицинские записи, особенно если кто-то хочет
прикарманить побольше денег и берет не по таксе или выписывает
незарегистрированные рецепты.
Были темнилы, были люди, обожающие таинственность, были те, кто
честно заблуждался, давая неверную информацию. При столкновении с такими
людьми система доказывала свое несовершенство.
И это означало, что она не будет работать так, как от нее ожидается.
А еще внедрение ее могло вызвать обиды, негодование, определенное
сопротивление, изобретение всяческих уверток - это можно было
гарантировать наверняка.
Но явного сопротивления почти не было, так что проект развивался. Это
заняло более трех лет. Я работал в Центральном офисе, начав как
программист. После того, как я предложил систему подключения станций
наблюдения за погодой и сообщения метеорологических спутников полились
прямиком в центральную сеть, меня назначили старшим программистом, и
обязанности мои расширились.
Но чем больше я изучал проект, тем больше появлялось сомнений, тем
серьезнее становились опасения. Я обнаружил, что работа перестает мне
нравиться, и это сделало мои занятия более интенсивными. Приходилось брать
работу на дом. Никто не догадывался, что вызвано это было не увлечением, а
скорее рожденным опасениями желанием изучить все, что возможно, о проекте.
После того, как мои действия были замечены, их неверно истолковали и
повысили в должности еще раз.
Это было прекрасно: я получил допуск к большому объему информации на
уровне политики. Потом по разным причинам дело дошло до потока данных о
смертях, повышениях, отставках и увольнениях. Эти вещи стали открытыми для
меня, и я рос внутри группы.
Я пришел за советом к старому Джону Колгейту, который руководил
проектом.
Однажды, еще в самом начале проекта, я поделился с ним своими
сомнениями и опасениями. Я сказал седому желтолицему старику со взглядом
спаниеля, что предчувствую: мы можем сотворить чудовище, которое совершит
самое последнее посягательство на остатки того сокровенного, что есть у
человека.
Он долго глядел на меня, комкая на столе кораллово-розовое месиво
бумажных лент.
- Может быть, ты и прав, - сказал затем он. - Как ты до этого
додумался?
- Не знаю, - сказал я. - Я только хотел сказать вам, что я думаю по
этому поводу.
Он вздохнул, повернулся в своем кресле-вертушке и уставился в окно.
Немного спустя мне показалось, что он задремал, как иногда это
случалось с ним после обеда.
И все же, наконец, он заговорил:
- Не думаешь ли ты, что мне и раньше тысячи раз приходилось
выслушивать подобные аргументы?
- Возможно, - откликнулся я, - и все же мне хотелось бы знать, что вы
на это скажете.
- У меня нет на это ответа, - сказал он резко. - Или я чувствую, что
это к лучшему, или отказываюсь с ним возиться. Конечно, я могу ошибаться.
Я допускаю это. Но многие идеи сохранятся в записях, а особенности нашего
общества будут упорядочены настолько, насколько это возможно. Если ты
нашел для этого лучший вариант - скажи мне.
Я молчал. Закурив, я ждал, что он скажет дальше. Я не знал еще тогда,
что жить ему оставалось месяцев шесть.
- Ты когда-нибудь думал об уходе? - спросил он наконец.
- Что вы имеете в виду?
- Исчезновение. Возможность вырваться из системы.
- Я не уверен, что понял...
- Мы все включены в Систему, в которой будут закодированы и записи о
наших личностях. Наших - в последнюю очередь.
- Почему?
- Потому что я хочу оставить возможность для того, кто придет ко мне
с тем же вопросом, что и ты - о возможности скрыться.
- Кто-то еще хотел этого?
- Даже если мне и высказывали такое намерение, я бы не сказал тебе
этого.
- Исчезновение. Я понимаю это так, что вы имеете в виду уничтожение
данных обо мне прежде, чем они попадут в Систему?
- Верно.
- Но мы не можем сделать этого с другими данными: с академическими
записями... с тем, что касается прошлых событий.
- Это твои проблемы.
- Я ничего не смогу купить на кредитную карточку.
- Думаю, что ты мог бы платить наличными.
- Но ведь все деньги на учете.
Он откинулся назад на спинку кресла и улыбнулся.
- А так ли? - спросил он.
- Ну, не все, - согласился я.
- Так как же?
Я размышлял над этим, пока он раскуривал трубку. Пуская клубы дыма,
он затянулся. Обманывал ли он меня со свойственным ему сарказмом? Или это
было серьезно?
Как бы в ответ на мои мысли он поднялся с кресла, пересек комнату и
открыл кабинет. Он порылся там некоторое время, затем вернулся, держа
стопку перфокарт, как покерную колоду. Он швырнул их на стол передо мной.
- Это ты, - сказал он. - На следующей неделе они должны быть введены
в машину, как и у всех остальных, - и он снова уселся в кресло, выпустив
клуб дыма.
- Возьми их и спрячь под подушку, - сказал он. - Спи на них и решай,
что ты с ними сделаешь.
- Не понял.
- Я их отдаю тебе.
- А если я их порву - что тогда?
- Ничего.
- Почему?
- Меня это не касается.
- Неправда. Вы - глава проекта.
В ответ он пожал плечами.
- Вы не верите в ценность Системы? - спросил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28