Хороший голос, правильное лондонское произношение, отличная фигура — и все соглашались с этим — какие же еще качества требуются для актрисы? Даже такие данные имели далеко не все.
Возможность проявить себя представилась через несколько дней.
С Майклом и еще четырьмя парами Эмбер ужинала в отдельном кабинете плавучей таверны «Фолли» неподалеку от старого разрушенного дворца Савой. Они лакомились творожным пудингом и вином, глотали сырых устриц и наблюдали за обнаженной женщиной на сцене. Эмбер, обидевшись на это, встала и перешла на другое место рядом с мужчиной, не обращавшим внимания на сцену. Он ел со всей серьезностью. Это был Эдвард Кинастон, поразительно красивый молодой актер Королевского театра. До того, как женщин стали допускать на сцену, он играл в спектаклях все женские роли.
Девятнадцати лет, с нежной, как у девушки, кожей, светлыми волнистыми волосами, стройный и голубоглазый, Эдвард выглядел безупречно. Прекрасно сложенный, он имел лишь один недостаток — голос. От длительных тренировок в подражании высокому женскому голосу, его собственный голос приобрел неприятный завывающий тон. Эдвард улыбнулся ей, и она села рядом.
— Эдвард, как вы попали на театральную сцену?
— Что? Решили попробовать себя на этом поприще?
— Думаете не получится? Полагаю, я достаточно привлекательна для этого, — она улыбнулась, кокетливо скосив глаза.
Он задумчиво посмотрел на нее:
— Вполне. Пожалуй, симпатичнее любой из тех, что есть у нас или у Дэйвенанта. — Дэйвенант служил управляющим в театре герцога Йоркского. Всего две театральные труппы имели официальную лицензию, хотя другие тоже выступали, но главная конкуренция была между актерами его величества и его светлости. — Я полагаю, вы хотели бы показаться на сцене и найти себе какого-нибудь туза в качестве покровителя.
— Может быть, — призналась Эмбер. — Говорят, таким образом можно неплохо заработать.
Эмбер произнесла эти слова с нарочитой издевкой — все знали, что у Кинастона множество поклонников —мужчин и что он получает от них ценные подарки, большинство из которых превращает в деньги и откладывает их в банк. Еще ходили слухи, что среди его любовников числился сам Букингем, который уже начал проматывать свое огромное состояние, самое большое в королевстве. Однако Кинастон не обиделся: обладая чем-то вроде девичьей скромности, он хоть и торговал собой открыто, держался скромно и с достоинством.
— Возможно, мадам. Итак, мне представить вас Тому Киллигру? — Том Киллигру, управляющий Королевским театром, считался фаворитом его величества и часто бывал при дворе.
— О, будьте так любезны! Когда? — его слова взбудоражили Эмбер.
— Репетиция завтра в одиннадцать. Приходите, если желаете.
Эмбер оделась для этой встречи с особой тщательностью. Стояло холодное темное ноябрьское утро. Солнце не могло пробиться сквозь туман. Но она надела самое красивое, тонкое платье и плащ. Все утро она испытывала болезненные спазмы в животе, а ладони были холодными и влажными. Несмотря на сильное желание попасть на сцену, она очень нервничала, и в последний момент панические сомнения охватили ее. Она еле заставила себя выйти из дома.
Но когда она пришла в театр и сняла маску, служитель даже присвистнул. Эмбер рассмеялась, состроила глазки и ощутила облегчение.
— Я пришла по приглашению Эдварда Кинастона. Он ожидает меня. Могу я войти?
— Только зря время теряете, милочка. Кинастону безразлична любая красавица, хоть самая прекрасная. Что ж, проходите, если желаете.
На сцене уже никого не было, а Кинастон, Киллигру и Чарльз Харт разговаривали внизу в партере с одной из актрис. В темном зале только авансцена освещалась канделябром, установленным наверху. Эмбер стало холодно, она ощущала сильный кислый запах. Проходы между креслами и скамьями, обитыми зеленой тканью, были усыпаны мусором и кожурой от апельсинов.
Зрительный зал без публики производил тяжелое, гнетущее впечатление. Но Эмбер не обращала на это внимания.
Секунду она колебалась, потом решительно направилась к группе людей в партере. На стук ее каблуков мужчины обернулись, Кинастон поднял руку и приветственно помахал ей. Все ожидали, когда она подойдет, — Кинастон, Чарльз Харт, Киллигру и актриса Бэк Маршалл. Эмбер раньше уже видела Чарльза Харта, красивого мужчину, игравшего на сцене много лет. Он не раз рисковал свободой, продолжая играть на сцене в мрачные годы кромвелевской республики. Когда-то Эмбер познакомили и с Бэк Маршалл. Сейчас Бэк стояла подбоченясь и внимательно рассматривала Эмбер, не упуская ничего: платье, лицо, прическу; потом, взмахнув юбками, отошла в сторону. Мужчины остались.
Кинастон представил Эмбер Киллигру: то был аристократ среднего возраста, с голубыми глазами, седыми волосами и со старомодной заостренной бородкой. Он отнюдь не походил на своего отца Гарри Киллигру, пользовавшегося дурной репутацией бесшабашного пьяницы, чьи эскапады вызывали удивление даже при дворе. Эмбер встречалась с Гарри только раз в Сент-Джеймс Парке, во время своих воровских операций, но тогда она была в маске и в накинутом капюшоне, так что тот едва ли видел ее лицо.
Эмбер сделала реверанс Киллигру.
— Кинастон говорит, вы хотите выступать на сцене? — спросил он.
Эмбер улыбнулась ему самой обворожительной улыбкой, которую долго отрабатывала перед зеркалом. Она чуть кокетливо приподняла уголки губ и набрала воздуха, чтобы увеличить грудь.
— Да, — тихо ответила она. — Хотела бы. Вы дадите мне роль?
— Снимите плащ и поднимитесь на сцену, чтобы я мог поглядеть на вас.
Эмбер потянула за тесьму, завязанную под подбородком, скинула плащ. Чарльз Харт подал ей руку и помог подняться на подмостки. Она прошлась по сцене, ощущая косточки корсажа, высоко поддерживавшего ее грудь и сужавшего талию, повернулась, приподняв юбки, чтобы продемонстрировать колени и стройные ноги. Харт и Киллигру обменялись многозначительными взглядами.
Наконец, закончив внимательный осмотр, как если бы они покупали лошадь, Киллигру спросил:
— А что вы еще можете, кроме как хорошо выглядеть, миссис Сент-Клер?
Чарльз Харт, набив трубку табаком, цинично фыркнул:
— А что еще от нее требуется? Что любая из них может?
— Черт подери, Харт! Вы что, хотите убедить ее, что не надо даже попытаться играть? Ну-ка, дорогая моя, скажите, что еще вы умеете?
— Умею петь и танцевать.
— Прекрасно! Вы владеете уже половиной того, что необходимо актрисе.
— Кто знает, — пробормотал Чарльз Харт. Он сам великолепно умел играть и считал, что нынче театр сходит с ума, ибо зрителям не нужно ничего, кроме показа женских ножек и груди. — Не сомневаюсь, что когда-нибудь на постановке «Гамлета» увижу танец могильщиков.
Киллигру дал знак, и Эмбер начала танцевать испанский танец сарабанду, который разучила год назад и с тех пор не один раз исполняла для Черного Джека и его друзей в Уайтфрайерз, потом — для Майкла и его знакомых. Она вертелась, кружилась, выполняла эффектные па, быстро носясь по сцене. Вся ее неуверенность в себе, вся застенчивость мгновенно исчезли в страстном желании понравиться. Потом она спела довольно вульгарную уличную песенку — грубый вариант известной легенды об Ариадне и Тесее — полным и приятным голосом, в котором звучали чувственность и темперамент. Когда же наконец она опустилась в реверансе, подняла голову и улыбнулась Киллигру, он не удержался и зааплодировал.
— Вы производите такое же яркое впечатление, как фейерверк над Темзой. А роль вы прочитать сможете?
— Да, конечно смогу, — ответила Эмбер, хотя никогда не пробовала.
— Ну сейчас это неважно. В среду мы даем представление «Трагедия девицы». Приходите на репетицию завтра утром к семи, и я дам вам роль.
С головокружительной радостью Эмбер помчалась домой и рассказала обо всем Майклу. Она и не рассчитывала на роль главной героини, но была сильно разочарована, когда утром следующего дня узнала, что будет лишь одной из женщин в толпе фрейлин при дворе и ей не придется произнести ни слова. Жалованье тоже опечалило ее — только сорок пять фунтов в год. Лишь теперь она осознала, что пятьсот фунтов, которые дал ей Брюс, — крупная сумма, если бы она сумела сохранить деньги.
Но и Кинастон, и Чарльз Харт ободрили ее, сказав, что если ей удастся привлечь внимание зрителей, — а они уверены, что удастся, — она получит более значительную роль. Для актрис не устанавливали длительный период обучения, как для актеров. Хорошенькая молодая женщина всегда нужна на сцене, и если мужчинам в зрительном зале она понравится, то актриса может верещать каким угодно голосом и играть не лучше заводной куклы.
Эмбер быстро установила дружеские отношения с актерами и собиралась так же быстро подружиться и с актрисами, но те отнюдь не желали этого. Несмотря на то, что женщины играли на сцене еще не больше года, они уже создали тесный и неприступный клан и весьма настороженно относились к посторонним, которые пытались проникнуть в их плотные ряды. Актрисы делали вид, что не замечают Эмбер, когда она пыталась заговорить с кем-то из них, шептались и сплетничали за ее спиной. Они спрятали ее театральный костюм в день генеральной репетиции специально, чтобы вызвать у нее отчаяние и желание уйти. Однако Эмбер не верила, что ее успех и счастье могут зависеть от других женщин, и решила не поддаваться им.
Сцена очаровала ее. Ей нравилось в театре все, даже долгие часы репетиций, когда надо было слушать и внимательно наблюдать за всем, запоминая слова половины исполнителей. Очень волнующим оказался день принесения клятвы, как слуги его величества в кабинете лорда Чемберлена. Ее восхищали колдовские превращения с помощью театрального грима — черная, красная, белая помады, накладные носы, бороды и парики; великолепные декорации и приспособления, позволяющие изобразить восход луны, появление солнца сквозь туман, пение птиц или грозу. Некоторые костюмы театр получал от богатых господ, другие были просто имитацией из дешевых тканей и лоскутьев. Эмбер жила театром, она все принимала близко к сердцу так же, как приняла Лондон.
Наконец наступил великий день, когда после беспокойной и бессонной ночи сомнений и тревог она встала, оделась и очень рано отправилась в театр. По дороге ей попалась на глаза афиша, в которой говорилось, что «в Королевском театре в нынешнюю среду, имеющую быть в девятый день декабря, ровно в три пополудни будет представлен спектакль под названием „Трагедия девицы“ в исполнении слуг его величества. И да здравствует король». Когда Эмбер добралась до театра, над ним развевался флаг, возвещавший, что сегодня будет представление.
«О Боже! — подумала Эмбер. — И почему только я решила, что хочу выступать на сцене?»
Поскольку она пришла очень рано, в театре никого еще не было, кроме рабочих сцены и уборщицы миссис Скроггз, грязной старой греховодницы, вечно пьяной и склонной к богохульству. Киллигру нанял ее дочь за двадцать шиллингов в неделю для обслуживания актеров. Приветливо относясь к старухе и делая ей частые подношения, Эмбер удалось заручиться ее расположением, и Скроггз стала верной слугой, в отличие от коллег-актрис, относившихся враждебно к ней. К тому времени, когда в театр стали приезжать другие актеры и актрисы, Эмбер уже успела загримироваться, одеться и вышла понаблюдать за зрителями через щель в занавесе.
Партер уже заполнился — франты, проститутки, продавщицы апельсинов — все шумели, смеялись, окликали знакомых через весь зал. На галерке расположились мужчины и женщины попроще, но и там разносчики предлагали свой товар. И наконец в ложах появились роскошно одетые дамы в бриллиантах, медлительные, мечтательные создания, которым спектакль наскучил раньше, чем он начался. Теперь, казалось, даже стены изменились от блеска и богатства этих зрителей.
У Эмбер пересохло в горле, сердце билось учащенно, она глядела на все не отрываясь. Тут к ней подошел Чарльз Харт. Он обнял ее за талию и поцеловал в щеку. Эмбер невольно вздрогнула.
— О! — нервно рассмеялась она.
— Ну-ну, милочка, не волнуйтесь, — быстро произнес он. — Готовы положить город на лопатки?
— Сама не знаю! — Эмбер просительно взглянула на Чарльза. — Майкл там в партере с кучей друзей, они будут вызывать меня для поддержки. Но я все равно так боюсь!..
— Вздор. Кого вам бояться? Этих высокородных шлюх? Или франтоватых бездельников? Не давайте им напугать вас… — он неожиданно замолчал, а скрипачи в музыкальной комнате над сценой грянули первые такты веселой песни.
— Внимание! Слушайте все! Его величество пожаловал!
Харт чуть раздвинул занавес, чтобы и он, и Эмбер могли выглянуть.
Послышался скрип скамеек и тихий шепот, все детали и повернулись к королевской ложе в первом ярусе в центре. Ложа с королевским гербом утопала в ярко-красном бархате. Как только появился король, музыка смолкла, мужчины сняли шляпы и низко поклонились. Высокий, смуглый Карл II непринужденно улыбнулся и поднял руку в приветствии. Он выделялся из окружавших его людей. Все заметили Барбару Пальмер, стоявшую рядом с королем, красивую, высокомерную, немного печальную, увешанную бриллиантами. Эта пара смотрелась великолепно, величественно, от их вида захватывало дух. Глядя на них из-за занавеса, Эмбер вдруг ощутила собственную незначительность, и это ощущение будто ударило ее.
— О! — вздохнула она. — Они выглядят, как боги.
— Даже боги, дорогая моя, пользуются ночным горшком, — заявил Чарльз Харт и ушел в гримерную надеть плащ — ему предстояло читать пролог. Эмбер поглядела Харту вслед и засмеялась, почувствовав некоторое облегчение.
Она снова обратила взгляд на миссис Пальмер. Та сидела, откинувшись в кресле, улыбалась и говорила с мужчиной, стоявшим позади нее. Внимательно всмотревшись, Эмбер вдруг задрожала от ненависти. Пальцы с длинными ногтями, сжатые в кулаки, впились в ладони, она явственно представила, как с наслаждением раздирает ногтями лицо этой женщины, расцарапывает ее красоту, ее интимную улыбку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67