Кейт была настолько сдержанна, что я могла воображать все, что угодно.– А у Лиз богатое воображение, – добавила Кейт.Не успела Лиз озвучить некоторые из своих предположений, как подошел официант и принял заказ на напитки, после чего женщины заговорили на другую тему. Хотя Том в основном молчал, легкомысленная болтовня Кейт и Лиз маскировала некоторую натянутость.Закончился обед, испарилась и напускная легкость общения. Когда официант убирал посуду, Том сказал сестре:– Я вижу, что вы с Лиз умираете от желания поболтать о шмотках, и поэтому увожу Донована прогуляться. Можем встретиться у тебя через часок за кофе с десертом.Кейт, прищурившись, посмотрела на брата:– Прекрасно. Я захвачу из «Перевала» «слоновьи уши». Предупреждаю: если вы слишком загуляетесь, то вам ничего не достанется.В коротком споре о том, кому платить, победила Лиз, объяснив, что поскольку так много узнала о взрывном деле, то просто обязана заплатить за обед. Том повел Донована на улицу. Было темно, февральский вечер в Сан-Франциско оказался сырым и промозглым.Они шли молча, направляясь к холму. Огни золотили крыши и улицы города. Подумав, не заговорить ли первым, Донован взглянул на Тома, на его замкнутое лицо. Нет, лучше предоставить первый шаг Тому, который хотел побеседовать.У подножия длинного холма стояла облупившаяся церковь. Бледный туман окружал колокольню. Том спросил:– Ты еще ходишь к обедне?Этого Донован не ожидал.– Давно не был.Корси повернул к главному входу.– Давай зайдем. Согреем тело в холодную ночь. Возрадуется ли душа – неизвестно.– Ты ходишь в эту церковь?– Я живу в паре миль отсюда, в другом приходе, но и сюда хожу регулярно. – Том преклонил колени, потом легко прошел к левому приделу. – Я люблю храмы. Всякие, всех конфессий. Мое понимание отдохновения – это уход в монастырь в Нью-Мексико.В тусклом свете Донован видел, что крест нарисован в испанском стиле. И хотя церковь отличалась от тех, в которых он бывал в детстве, он и с закрытыми глазами понял бы, что находится в католическом храме. Десятилетиями курившийся ладан пропитал дерево и гипс.– Как тебе удается совмещать официальное отношение церкви к геям и веру?– Церковь – это нечто большее, чем кирпичи, раствор и постановления церковного совета. Я принимаю все ее недостатки, даже если церковь не примет меня. К счастью, в Сан-Франциско есть приходы, которые не отвергают геев. Это одна из причин, по которой я переехал сюда.Том остановился у подсвечника, где едва-едва, уже затухая, горела единственная свеча. Бросив несколько монет в металлический ящик, взял новую свечу и зажег от той, что догорала.– За упокой души моего отца, – тихо проговорил он, – с его твердокаменной головой и щедрым сердцем.Уже много лет Донован не ставил в церкви свечи, и теперь его поразил символизм этого действа.Победа света над тьмой. Может быть, очищение огнем, если испытываешь какие-то смешанные чувства. Он вынул из портмоне десятидолларовую банкноту и сложил так, чтобы она прошла в прорезь ящика. Потом взял короткую белую свечку и зажег от свечи Тома.– За упокой души Сэма, который был для меня, наверное, лучшим отцом, чем для тебя.Другую свечку он поставил за Мэри Бет, его милую младшую сестричку, которая так и не стала взрослой. Еще одну – за мать, которая осталась глубоко религиозной, несмотря на пережитые трудности. Потом за отца, который хоть и поступал плохо, но не всегда был плохим человеком.Теперь горело достаточно свечей, чтобы ощущалось легкое тепло. Поддавшись импульсу, Донован зажег еще одну свечу.– За упокой души Мика.Том бросил на него острый взгляд.– Кейт рассказала мне. Я знаю, как тяжело потерять любовь, какой бы ни была причина, – пояснил Донован. – Что бы там ни казалось, я был огорчен не столько твоей… ориентацией, сколько тем, какое впечатление это известие произвело на твоего отца. Я всегда жалел, что мое желание поддержать Сэма расценивалось как враждебность по отношению к тебе.– Я понял это, но не сразу. И даже был рад, что у Сэма есть ты, ведь он фактически порвал со мной и Кейт. – Том зажег еще одну свечу, поставив ее в верхний ряд. – Чего ты хочешь от Кейт?Они достигли кульминации в беседе.– Почему ты решил, что я чего-то хочу?– Без игры, Донован.– Кейт говорила тебе, почему она оставила меня?Том кивнул.– Насколько я знаю, она сказала только двум людям.– Я хочу, чтобы она забыла о том горе, что я причинил ей. Потом… хочу, чтобы она снова полюбила меня.После долгой паузы Том спросил:– Ты хочешь вернуть ее саму или это чувство безумной влюбленности девятнадцатилетнего?– Только саму Кейт. Видит Бог, я ее не заслуживаю, но она действует на меня так, как никто и никогда. Я… я сделал бы все ради нее.– Это только слова. А что получит она, возобновляя отношения?Хороший вопрос.– Как бы там ни было, я сомневаюсь, что кто-то другой будет любить ее так же сильно, как я.– Поэтому ты бил ее? – осведомился Том ледяным тоном.Простые и ясные слова прозвучали как пощечина.– Самое ужасное то, что любовь и ярость были неразрывно связаны.– Понимание – это шаг в верном направлении, но секс и насилие – страшная смесь. Иногда смертельно опасная. – Том обеспокоенно посмотрел на Донована. – Ты должен это знать.– Я не забывал ни на секунду. – Он подумал, имеет ли смысл поставить свечку погибшему браку. Можно попробовать. Прикасаясь фитилем к пламени, Донован спросил: – Ты передашь Кейт все, что я только что сказал?– Если она спросит. Сестра должна решать сама.– Хорошо.Донован не был еще готов раскрыть Кейт свое сердце. Вдруг она решила бы растоптать его…Том отошел от свечей, снова преклонил колени. На этот раз Донован поступил так же. Было какое-то очарование в исполнении древних ритуалов.Когда они выходили из церкви, Том произнес:– Пора, пожалуй, к Кейт. Я созрел для кофе и «слоновьих ушей».– И я хочу кофе, а вот что касается «слоновьих ушей», тут мне потребуются некоторые пояснения.– Это печеные воздушные листы теста размером с суповую тарелку, обсыпанные сахарной пудрой и кардамоном.– А-а. Афганский вариант «хвороста». С этим я справлюсь.Они прошли несколько кварталов, и Том спросил:– Мой отец. Он когда-нибудь говорил обо мне?– Многие годы молчал, но как раз перед тем последним обходом сказал, что, может, на днях позвонит тебе.– Боже мой! Это правда?– Да.– Он, должно быть, много думал об этом, раз внес меня в завещание. Жаль, что он так и не смог позвонить.– Завещание и стало своего рода извинением. Сэм не мог сделать первый шаг, вот и начал, сделав последний.– Иногда я думал: а что, если полететь в Балтимор и просто войти в родной дом, без особого приглашения. Как ты считаешь, что бы он сделал?– Если честно, не знаю. Сэм мог и взбеситься, но есть вероятность, что он протянул бы тебе стакан красного вина и показал видеосъемку последнего взрыва.– Может, мне стоило попытать счастья и навестить родителей, но… я боялся. Моя жизнь сложилась, я был счастлив. Я ужасно боялся, что если вернусь в Балтимор и увижу Сэма, то… потеряю себя, – проговорил Том. – Когда это произносишь вслух, звучит глупо.Донован вспомнил, как сам несколько раз собирался лететь в Сан-Франциско к Кейт, а потом решал, что не стоит.– Обидно, когда тебя отвергают. Очень. Не кори себя за то, что не хотел снова нарваться на слепое неприятие Сэма.Том тихо сказал:– Спасибо, Донован.– Да не за что. Сейчас, после того как у тебя была возможность заклеймить меня, презренного, пришла моя очередь. Почему ты не приехал повидать мать? Джулия скучает по тебе, но не попросит навестить ее.– Я пытался уговорить маму погостить у меня.– Этого мало. Она должна знать, что ради нее ты готов на что-то, чего мог бы избежать. Вы с Джулией уже не так близки, как были когда-то, но она по-прежнему твоя мать. Она в невыносимой ситуации делала все, что могла. Не позволяй, чтобы твои проблемы с Сэмом препятствовали добрым поступкам.Туман сгущался, холодный и таинственный. Когда они поднялись до вершины холма, Том сказал:– Терпеть не могу, когда кто-то говорит мне, что я веду себя как ничтожество, и он при этом прав.– Ты не ничтожество, но от Корси унаследовал свою долю упрямства и гордыни.– Грустно слышать. Впрочем… ты прав.Учитывая, какое опустошение принесла гордыня в их жизнь, Донован понял, почему она считается смертным грехом. Глава 24 Дом Кейт был типичнейшим в Сан-Франциско – небольшим, в викторианском стиле, с окнами, выходящими на залив. Кейт и Лиз расположились на угловом диване, болтая и отхлебывая из чашечки капуччино, а пестрый кот с видом собственника урчал на коленях у Кейт. Даже если бы сама Кейт отсутствовала, Донован догадался бы, что это ее дом, как только вошел бы. Здесь все отражало ее индивидуальность.Он огляделся, отметив, что она расширила пространство, не пожертвовав при этом уютом. Кейт предпочла стиль личного комфорта. Тепло излучала и любовно отделанная мебель, и обивочные ткани, к которым так и хотелось прикоснуться, и многочисленные безделушки, стоявшие на свободных от книг местах в шкафу, и фотографии членов семьи и друзей в рамочках на стенах.Донован сам менял обстановку и отделку с большой самоотдачей, но он был инженером, технарем до мозга костей. Особые мелочи, которые делали дом неповторимым, были ему недоступны.– Милый у тебя дом, Кейт.– Спасибо. После общения с эксцентричными клиентами так приятно вернуться домой и делать все, что захочется. – Кейт встала с дивана. – Капуччино?– С удовольствием.Донован отдал свое пальто Тому, потом стал рассматривать коллекцию фотографий. Кейт и ее четыре давние подружки. Рядом – фото Тома и мужчины с рыжей бородой, очень худого, но с чудесной улыбкой. Должно быть, это был Мик. Здесь имелись фотографии всех членов семьи и друзей, включая незнакомых Доновану. Но ни одной – бывшего мужа.В промежутках между фотографиями красовались грамоты от различных общественных организаций. Очевидно, Кейт часть времени и сил посвящала тому, чтобы разрабатывать дизайн, например, детских игровых площадок.Войдя в комнату, Кейт подала ему прозрачную чашечку с кофе, украшенным сверху взбитыми сливками.– Надеюсь, вам с Томом удалось зарыть топор войны, не метнув его в спины друг другу?– Да. Хорошо, что мы разобрались во всем.Они присоединились к Лиз и Тому.Вечеринка закончилась в половине десятого. Том и Лиз ушли. Попрощавшись с ними, Кейт вышла на маленький балкончик.– Не могу себе представить Сан-Франциско без холмов. Когда я впервые сюда приехала, я все гадала: как люди ходят по этим крутым улочкам, когда гололед?– Меня тоже это заинтересовало. Наверное, ответ такой – здесь не бывает гололеда.– Правильно. – Она повернулась к Доновану, лицо ее было серьезным. – Я выйду ненадолго. Мне надо кое с кем повидаться.Он напрягся.– С твоим другом.– Верно. – Кейт сняла с гнутой викторианской вешалки пальто. – Я не задержусь.Донован с трудом сдерживал себя, пока она спускалась по ступенькам. Он закрыл дверь, потом, ничего не видя, вернулся в комнату.Кейт ушла к другому мужчине.Боже! Когда-то он ударил бы кулаком по стене или разнес на куски стул, но потом понял: выплескивая гнев, он только сильнее распаляется.– Перебори себя, – произнес он вслух. – Брак с Кейт – это уже древняя история.Какими бы ни были его тайные надежды, он не имел ни моральных, ни юридических прав на нее. Кейт могла завести любовников, если хотела. Он и сам не соблюдал обет целомудрия.Донован заставил себя представить Кейт в постели с другим. Улыбающуюся в разгар интимной близости. Большие мужские руки и тело на ее теле, Кейт с готовностью отвечает на ласки, ее карие глаза словно тают от наслаждения – о, как он это помнил…Вначале эти картины вызывали у него тошноту. Постепенно злоба, душившая его, стала стихать. Наверное, он должен был быть доволен собой, тем, что ему удалось сдержать себя и не выплеснуть гнев. Но вместо этого Донован задумался, придет ли когда-нибудь день, когда ярость перестанет вскипать в нем, намереваясь вырваться наружу.Может быть, и нет.
В доме Алека горел свет. Кейт сидела в машине, вспоминая, как они познакомились год назад. Алек нанял их с Чен для перепланировки кухни. Ему понравилась и ее работа, и она сама. Симпатия оказалась обоюдной, и у них легко завязались близкие отношения.Утром Кейт звонила ему в офис, и ей ответили, что к вечеру мистер Грегори вернется из поездки по Азии, поэтому она сказала ему на автоответчик, что заедет. Она знала его обычный распорядок. Он проведет вечер дома, разбирая почту и занимаясь стиркой. Раньше он пригласил бы ее, если бы она была свободна.Собравшись с духом, Кейт выбралась из машины и поднялась по ступенькам, чтобы позвонить в дверь. Он открыл быстро, встретив ее улыбкой. Алеку Грегори исполнилось тридцать пять, у него были волнистые темно-русые волосы и квадратная челюсть, которая хорошо смотрелась бы на плакате, призывающем ребят идти служить в армию. Его вкус к дорогам вещам сейчас подчеркивал серый кашемировый свитер, который прекрасно оттенял светло-серые глаза.Лиз при появлении Алека фыркала, как рассерженная кошка, и говорила, что он – юппи, трудоголик и позволяет только модельной одежде прикасаться к своему холеному телу. Может, она и была права, но он был милым юппи.– Кейт, как вовремя. Я собирался звонить тебе. Только что прилетел из Сингапура, схожу с ума от разницы во времени, но желудок довольно уверенно заявляет, что он пуст. Поедим вместе?Она быстро прошла в дом, пока он не успел поцеловать ее.– Прости, я не могу остаться. Зашла только для того, чтобы поговорить.Он проследовал за ней в комнату, где на стуле громоздилась почта.– Лучше несколько минут, чем ничего. Как поживает твоя мама?Он встречался с Джулией, когда та навещала дочь в Сан-Франциско, и они понравились друг другу.– Хорошо, насколько хорошо может себя чувствовать женщина, только что потерявшая мужа, с которым они прожили тридцать пять лет.– Ты права, дурацкий вопрос, – неловко проговорил он. – Передай ей привет от меня.– Цветы, которые ты прислал, были очень милы. – Достаточно вежливое вступление, подумала Кейт. Пора переходить к сути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38