Каталог огромен, рекомендую всем
Ведь если вам было сорок лет во время Троянской войны, то это значит, что вы никогда не умирали.
– Это верно, маркиз. Смиренно признаюсь, что я не умирал никогда.
– И, однако, в отличие от Ахилла, вы не являетесь неуязвимым, а впрочем, я ошибаюсь, называя Ахилла неуязвимым, ибо стрела Париса поразила его в пяту.
– Нет, к величайшему моему прискорбию, неуязвимым я не являюсь, – сказал Калиостро.
– Но как же вам удавалось избегать несчастных случаев в течение трех тысяч пятисот лет?
– Это удача, граф. Привычка жить открывает мне с первого взгляда прошлое и будущее людей, которых я вижу. Моя безошибочность такова, что она распространяется и на животных, и на инертную материю. Если я вхожу в карету, то по облику лошадей вижу, что они понесут, по лицу кучера вижу, что он опрокинет или зацепит карету; если я сажусь на корабль, я угадываю, что капитан – невежда или упрямец и что, следовательно, он не сможет или не захочет произвести необходимый маневр. В таких случаях я избегаю кучера или капитана и покидаю карету или корабль. Я не отрицаю значения случая, но я его уменьшаю: вместо того, чтобы дать ему сто шансов, как это делают все люди на свете, я отнимаю у него девяносто девять и остерегаюсь сотого. Вот что дали мне прожитые мною три тысячи лет.
– Раз так, дорогой пророк, – со смехом сказал Лаперуз среди восторга и разочарования, вызванных словами Калиостро, – вы должны были бы пойти вместе со мной на суда, на которых я отправляюсь в кругосветное путешествие. Тем самым вы оказали бы мне важную услугу.
Калиостро промолчал.
– Господин маршал! – со смехом продолжал мореплаватель. – Раз граф Калиостро, – и я вполне его понимаю, – не хочет покидать такое прекрасное общество, придется вам разрешить сделать это мне. Простите меня, ваше сиятельство граф Гаагский, простите меня и вы, графиня, но вот уже бьет семь, а я обещал королю сесть в карету в четверть восьмого. А теперь, так как граф Калиостро не поддался искушению поглядеть на два моих флейта Флейт – транспортное судно XVIII века.
, пусть он, по крайней мере, скажет, что случится со мной на пути от Версаля до Бреста. От Бреста до полюса я его избавляю – это уж моя забота. Но, черт побери, насчет пути от Версаля до Бреста он должен дать мне совет.
Калиостро снова посмотрел на Лалеруза, и взгляд его был так печален, лицо было таким ласковым и в то же время таким грустным, что большинство присутствующих было неприятно поражено. Только мореплаватель ничего не заметил: он прощался с другими гостями.
Все так же со смехом он почтительно поклонился графу Гаагскому и протянул руку старому маршалу.
– Прощайте, дорогой Лаперуз, – сказал герцог де Ришелье.
– Нет, нет, герцог: не «прощайте», а «до свидания», – отвечал Лаперуз. – А впрочем, по правде говоря, люди могли бы подумать, что я отправляюсь в вечность, но ведь кругосветное путешествие займет всего-навсего четыре-пять лет, не больше, а потому и не следует говорить «прощайте».
– Четыре-пять лет! – воскликнул маршал. – Ах, почему бы вам не сказать «четыре-пять веков»? В моем возрасте дни – это годы, и потому я говорю вам: «Прощайте!»
– Спросите у прорицателя, и он пообещает вам еще двадцать лет, – со смехом сказал Лаперуз. – Не правда ли, господин Калиостро?.. До свидания!
С этими словами он вышел.
Калиостро по-прежнему хранил молчание, не предвещающее ничего доброго.
Слышны были шаги капитана по гулким ступенькам крыльца, его все такой же веселый голос во дворе и его последние приветствия тем, кто собрался, чтобы посмотреть на него.
Когда все стихло, взгляды собравшихся словно какой-то высшей силой обратились на Калиостро.
Черты лица этого человека сейчас были озарены пророческим вдохновением, и это заставило присутствующих затрепетать.
Странная тишина продолжалась несколько мгновений.
Граф Гаагский нарушил ее первым.
– Почему вы ничего ему не ответили, господин Калиостро?
Калиостро вздрогнул, словно этот вопрос нарушил его созерцание.
– Потому что я должен был бы ответить ему или ложью или жестокостью, – ответил он графу.
– Как так?
– Я должен был бы сказать ему: «Господин де Лаперуз! Герцог де Ришелье был прав, когда сказал вам не „до свидания“, а „прощайте“.
– Ах, черт возьми! – бледнея, сказал Ришелье. – Господин Калиостро! Вы говорите о Лаперузе?
– Успокойтесь, господин маршал, – живо подхватил Калиостро, – мое предсказание печально не для вас!
– Как! – воскликнула графиня Дю Барри. – Этот милый Лаперуз, который только что поцеловал мне руку…
–..Он не только никогда больше не поцелует вам руку, сударыня, но и никогда больше не увидит тех, кого покинул сегодня вечером, – сказал Калиостро, внимательно разглядывая свой до краев наполненный водой стакан, который стоял на таком месте, что в нем играли опалового цвета слои воды, пересеченные тенями окружавших предметов.
Крик удивления вырвался из всех уст.
– В таком случае, – попросила графиня Дю Барри, – скажите мне, что ждет бедного Лаперуза.
– Так вот: господин де Лаперуз, как он и сообщил вам, уезжает с целью совершить кругосветное плавание и продолжить путь Кука, несчастного Кука! Вы знаете, что его убили на Сандвичевых островах. Все предсказывает этому путешествию удачу и успех. Господин де Лаперуз – отличный моряк; к тому же король Людовик Шестнадцатый весьма искусно начертил его маршрут.
– Я думаю, что и команда у него хорошая! – заметил Ришелье.
– Да, – отозвался Калиостро, – а офицер, который командует вторым судном, – выдающийся моряк. Я его вижу – он еще молод, он любит рисковать, и, к несчастью, он храбр.
– Как – к несчастью?
– Да! Я ищу этого друга Лаперуза через год, но больше его не вижу, – продолжал Калиостро, с тревогой разглядывая стакан. – Среди вас нет родственников или близких людей господина де Лангля?
– Нет.
– Так вот: смерть начнет с него. Я его больше не вижу.
Испуганный шепот вылетел из уст присутствующих.
– Ну, а он?.. Он?.. Лаперуз? – произнесли чьи-то прерывистые голоса.
– Он плывет, он пристает к берегу, он высаживается на берег. Год, два года счастливого плавания. Мы получаем от него известия. А потом…
– А потом?
– Океан огромен, небо пасмурно. Тут и там возникают неисследованные земли, тут и там появляются лица, отвратительные, как чудовища греческого архипелага. Они подстерегают корабль, который несется в тумане среди рифов, увлекаемый течением. Но вот разражается буря, более милосердная, чем берег, потом загораются зловещие огни. О Лаперуз, Лаперуз! Если бы ты мог услышать меня, я сказал бы тебе: «Подобно Христофору Колумбу, ты отплываешь, чтобы открывать новые земли. Лаперуз! Не доверяй незнакомым островам!» Экспедиция Лаперуза пропала без вести; в 1826, 1828 и 1964 гг, ее следы были найдены на о. Ваникоро.
.
Он умолк.
Ледяная дрожь пробежала по телу присутствующих, когда звучали последние слова Калиостро.
– Но почему же вы не предупредили его? – вскричал граф Гаагский: как и все остальные, он подпал под влияние этого необыкновенного человека, волновавшего сердца по своей прихоти.
– Увы! – отвечал Калиостро. – Всякое предостережение бесполезно: человек, который предвидит судьбу, не может судьбу изменить. Господин де Лаперуз посмеялся бы, если бы он услышал мои слова, как смеялся сын Приама Сын Приама – Гекчор, один из героев Троянской войны, погибший в единоборстве с Ахиллом.
, когда пророчествовала Кассандра… Но позвольте, ведь и вы смеетесь, граф Гаагский, и заражаете своим смехом остальных. О, не спорьте со мной, господин де Фавра: мне никогда еще не доводилось встречать легковерных слушателей.
– Как бы то ни было, – сказал граф Гаагский, – но если бы мне случилось услышать от такого человека, как вы: «Берегитесь такого-то человека или такого-то события», – я внял бы этому предостережению и поблагодарил советчика.
Калиостро мягко покачал головой, сопровождая это движение грустной улыбкой.
– В самом деле, господин Калиостро, – продолжал граф, – я буду вам признателен, если вы меня предостережете.
– В таком случае, прикажите мне, – сказал Калиостро. – Без приказа я не сделаю ничего.
– Что вы хотите этим снизать?
– Пусть ваше величество повелит мне, – тихо сказал Калиостро, – и я повинуюсь.
– Повелеваю вам открыть мне мою судьбу, господин Калиостро, – с величавой учтивостью произнес король.
Как только граф Гаагский разрешил обходиться с ним как с королем, де Ришелье встал, подошел к монарху, смиренно поклонился ему и сказал:
– Благодарю за честь, которую вы, государь, король Шведский, оказали моему дому. Пусть ваше величество соблаговолит занять почетное место. С этой минуты оно не может принадлежать никому, кроме вас.
– Нет, нет, останемся все на своих местах, господин маршал, и не упустим ни одного слова, которое скажет мне граф Калиостро.
Калиостро устремил глаза на стакан; вода, словно повинуясь магии его взгляда, заколыхалась, выполняя его волю.
– Государь! Скажите, что вам угодно знать, – произнес Калиостро, – я готов вам ответить.
– Скажите, какой смертью я умру.
– Вы умрете от пистолетной пули, государь. Лицо Густава прояснилось.
– Ах, вот как! Я умру в бою, смертью воина. Спасибо, господин Калиостро!
– Нет, государь!
– Но тогда где же это произойдет?
– На балу, государь Густав III был убит в 1792 году на маскарадном балу.
.
Король погрузился в задумчивость.
Калиостро поднялся было с места, но снова сел, уронил голову и закрыл лицо руками.
Побледнели все, окружавшие и того, кто произнес это пророчество, и того, к кому оно относилось.
Господин де Кондорсе подошел к тому месту, где стоял стакан воды, в котором прорицатель прочитал зловещее предсказание, взял его за донышко, поднес к глазам и принялся внимательно разглядывать сверкающие грани стакана и его таинственное содержимое.
– Ну что ж! – сказал он. – Я тоже попрошу нашего прославленного пророка задать вопрос своему магическому зеркалу. Но, к сожалению, – продолжал он, – я не могущественный вельможа, я не повелитель, и моя безвестная жизнь не принадлежит миллионам людей.
– Что ж, маркиз, – глухим голосом сказал Калиостро, опуская веки на остановившиеся глаза, – вы умрете от яда, который носите в перстне – том самом, что у вас на пальце. Вы умрете…
– Ну, а если я сниму его? – перебил Кондорсе.
– Снимите!
– Бесполезно говорить об этом, – спокойно сказал Калиостро, – господин де Кондорсе никогда не снимет его.
– Да, – сказал маркиз, – это правда, я не сниму его, и не для того, чтобы помочь судьбе, но потому что Кабанис изготовил для меня единственный в мире яд, который представляет собой твердую субстанцию, получившуюся волею случая, а такой случай, возможно, никогда не повторится; вот почему я никогда не расстанусь с этим ядом. Торжествуйте, если хотите, господин Калиостро.
– Я не хотел причинить вам боль, – холодно отвечал Калиостро.
Он сделал знак, говоривший, что желает на этом кончить, по крайней мере – с господином де Кондорсе.
– Сударь! – заговорил маркиз де Фавра, – Не соблаговолите ли вы предсказать и мне какую-нибудь блаженную кончину в том же роде?
– О, господин маркиз! – отвечал Калиостро, начиная раздражаться от этой иронии. – Вы напрасно завидовали бы этим господам, ибо – слово дворянина! – вас ожидает нечто лучшее.
– Лучшее? – со смехом воскликнул г-н де Фавра. – Берегитесь: вам будет трудно изобрести что-нибудь получше, чем море, огонь и яд!
– Остается еще веревка, господин маркиз, – любезно заметил Калиостро.
– Веревка? Ого! Да что вы говорите?
– Я говорю, что вас повесят, – отвечал Калиостро, войдя в пророческий раж и уже не владея собою.
– Но во Франции дворянам отрубают голову!
– Вы уладите это дело с палачом, сударь, – сказал Калиостро, уничтожая собеседника этим грубым ответом.
С минуту присутствующие пребывали в нерешительности.
– А знаете, я весь дрожу! – заявил г-н де Лоне. – Мои предшественники выбрали столь печальный жребий, что если и я опущу руку в тот же мешочек, то мне это не сулит ничего доброго. И, обращаясь к Калиостро, прибавил:
– Что ж, сударь, теперь моя очередь – преподнесите мне мой гороскоп, умоляю вас!
– Ничего нет легче, – отвечал Калиостро:
– удар топора по шее – и этим все сказано.
В зале раздался крик ужаса. Де Ришелье и Таверне умоляли Калиостро остановиться, но женское любопытство одержало верх.
– Послушать вас, граф, – обратилась к нему графиня Дю Барри, – право весь мир умрет насильственной смертью. Как? Нас тут восемь человек, и из восьми вы уже приговорили к смерти пятерых! Но увы! Я всего-навсего женщина. Женщина умрет в своей постели – не так ли, господин Калиостро?
– Позвольте, – сказал Калиостро, – вы спрашиваете меня или нет?
Графиня сделала над собой усилие и, почерпнув мужество в улыбке присутствующих, воскликнула:
– Что ж, рискну! Скажите: как кончит Жанна де Вобернье, графиня Дю Барри?
– На эшафоте, графиня, – отвечал мрачный пророк.
– Вы шутите! Это правда, сударь? – пролепетала графиня, сопровождая свои слова умоляющим взглядом.
Но Калиостро довели до крайнего напряжения, и он не заметил ее взгляда.
– Почему шучу? – спросил он.
– Да потому, что для того, чтобы взойти на эшафот, нужно убить, зарезать, словом, совершить преступление, а я по всей вероятности никогда никакого преступления не совершу! Это шутка, не так ли?
– О Господи! – воскликнул Калиостро. – Да, это такая же шутка, как и все, что я предсказал.
1 2 3 4 5 6 7 8
– Это верно, маркиз. Смиренно признаюсь, что я не умирал никогда.
– И, однако, в отличие от Ахилла, вы не являетесь неуязвимым, а впрочем, я ошибаюсь, называя Ахилла неуязвимым, ибо стрела Париса поразила его в пяту.
– Нет, к величайшему моему прискорбию, неуязвимым я не являюсь, – сказал Калиостро.
– Но как же вам удавалось избегать несчастных случаев в течение трех тысяч пятисот лет?
– Это удача, граф. Привычка жить открывает мне с первого взгляда прошлое и будущее людей, которых я вижу. Моя безошибочность такова, что она распространяется и на животных, и на инертную материю. Если я вхожу в карету, то по облику лошадей вижу, что они понесут, по лицу кучера вижу, что он опрокинет или зацепит карету; если я сажусь на корабль, я угадываю, что капитан – невежда или упрямец и что, следовательно, он не сможет или не захочет произвести необходимый маневр. В таких случаях я избегаю кучера или капитана и покидаю карету или корабль. Я не отрицаю значения случая, но я его уменьшаю: вместо того, чтобы дать ему сто шансов, как это делают все люди на свете, я отнимаю у него девяносто девять и остерегаюсь сотого. Вот что дали мне прожитые мною три тысячи лет.
– Раз так, дорогой пророк, – со смехом сказал Лаперуз среди восторга и разочарования, вызванных словами Калиостро, – вы должны были бы пойти вместе со мной на суда, на которых я отправляюсь в кругосветное путешествие. Тем самым вы оказали бы мне важную услугу.
Калиостро промолчал.
– Господин маршал! – со смехом продолжал мореплаватель. – Раз граф Калиостро, – и я вполне его понимаю, – не хочет покидать такое прекрасное общество, придется вам разрешить сделать это мне. Простите меня, ваше сиятельство граф Гаагский, простите меня и вы, графиня, но вот уже бьет семь, а я обещал королю сесть в карету в четверть восьмого. А теперь, так как граф Калиостро не поддался искушению поглядеть на два моих флейта Флейт – транспортное судно XVIII века.
, пусть он, по крайней мере, скажет, что случится со мной на пути от Версаля до Бреста. От Бреста до полюса я его избавляю – это уж моя забота. Но, черт побери, насчет пути от Версаля до Бреста он должен дать мне совет.
Калиостро снова посмотрел на Лалеруза, и взгляд его был так печален, лицо было таким ласковым и в то же время таким грустным, что большинство присутствующих было неприятно поражено. Только мореплаватель ничего не заметил: он прощался с другими гостями.
Все так же со смехом он почтительно поклонился графу Гаагскому и протянул руку старому маршалу.
– Прощайте, дорогой Лаперуз, – сказал герцог де Ришелье.
– Нет, нет, герцог: не «прощайте», а «до свидания», – отвечал Лаперуз. – А впрочем, по правде говоря, люди могли бы подумать, что я отправляюсь в вечность, но ведь кругосветное путешествие займет всего-навсего четыре-пять лет, не больше, а потому и не следует говорить «прощайте».
– Четыре-пять лет! – воскликнул маршал. – Ах, почему бы вам не сказать «четыре-пять веков»? В моем возрасте дни – это годы, и потому я говорю вам: «Прощайте!»
– Спросите у прорицателя, и он пообещает вам еще двадцать лет, – со смехом сказал Лаперуз. – Не правда ли, господин Калиостро?.. До свидания!
С этими словами он вышел.
Калиостро по-прежнему хранил молчание, не предвещающее ничего доброго.
Слышны были шаги капитана по гулким ступенькам крыльца, его все такой же веселый голос во дворе и его последние приветствия тем, кто собрался, чтобы посмотреть на него.
Когда все стихло, взгляды собравшихся словно какой-то высшей силой обратились на Калиостро.
Черты лица этого человека сейчас были озарены пророческим вдохновением, и это заставило присутствующих затрепетать.
Странная тишина продолжалась несколько мгновений.
Граф Гаагский нарушил ее первым.
– Почему вы ничего ему не ответили, господин Калиостро?
Калиостро вздрогнул, словно этот вопрос нарушил его созерцание.
– Потому что я должен был бы ответить ему или ложью или жестокостью, – ответил он графу.
– Как так?
– Я должен был бы сказать ему: «Господин де Лаперуз! Герцог де Ришелье был прав, когда сказал вам не „до свидания“, а „прощайте“.
– Ах, черт возьми! – бледнея, сказал Ришелье. – Господин Калиостро! Вы говорите о Лаперузе?
– Успокойтесь, господин маршал, – живо подхватил Калиостро, – мое предсказание печально не для вас!
– Как! – воскликнула графиня Дю Барри. – Этот милый Лаперуз, который только что поцеловал мне руку…
–..Он не только никогда больше не поцелует вам руку, сударыня, но и никогда больше не увидит тех, кого покинул сегодня вечером, – сказал Калиостро, внимательно разглядывая свой до краев наполненный водой стакан, который стоял на таком месте, что в нем играли опалового цвета слои воды, пересеченные тенями окружавших предметов.
Крик удивления вырвался из всех уст.
– В таком случае, – попросила графиня Дю Барри, – скажите мне, что ждет бедного Лаперуза.
– Так вот: господин де Лаперуз, как он и сообщил вам, уезжает с целью совершить кругосветное плавание и продолжить путь Кука, несчастного Кука! Вы знаете, что его убили на Сандвичевых островах. Все предсказывает этому путешествию удачу и успех. Господин де Лаперуз – отличный моряк; к тому же король Людовик Шестнадцатый весьма искусно начертил его маршрут.
– Я думаю, что и команда у него хорошая! – заметил Ришелье.
– Да, – отозвался Калиостро, – а офицер, который командует вторым судном, – выдающийся моряк. Я его вижу – он еще молод, он любит рисковать, и, к несчастью, он храбр.
– Как – к несчастью?
– Да! Я ищу этого друга Лаперуза через год, но больше его не вижу, – продолжал Калиостро, с тревогой разглядывая стакан. – Среди вас нет родственников или близких людей господина де Лангля?
– Нет.
– Так вот: смерть начнет с него. Я его больше не вижу.
Испуганный шепот вылетел из уст присутствующих.
– Ну, а он?.. Он?.. Лаперуз? – произнесли чьи-то прерывистые голоса.
– Он плывет, он пристает к берегу, он высаживается на берег. Год, два года счастливого плавания. Мы получаем от него известия. А потом…
– А потом?
– Океан огромен, небо пасмурно. Тут и там возникают неисследованные земли, тут и там появляются лица, отвратительные, как чудовища греческого архипелага. Они подстерегают корабль, который несется в тумане среди рифов, увлекаемый течением. Но вот разражается буря, более милосердная, чем берег, потом загораются зловещие огни. О Лаперуз, Лаперуз! Если бы ты мог услышать меня, я сказал бы тебе: «Подобно Христофору Колумбу, ты отплываешь, чтобы открывать новые земли. Лаперуз! Не доверяй незнакомым островам!» Экспедиция Лаперуза пропала без вести; в 1826, 1828 и 1964 гг, ее следы были найдены на о. Ваникоро.
.
Он умолк.
Ледяная дрожь пробежала по телу присутствующих, когда звучали последние слова Калиостро.
– Но почему же вы не предупредили его? – вскричал граф Гаагский: как и все остальные, он подпал под влияние этого необыкновенного человека, волновавшего сердца по своей прихоти.
– Увы! – отвечал Калиостро. – Всякое предостережение бесполезно: человек, который предвидит судьбу, не может судьбу изменить. Господин де Лаперуз посмеялся бы, если бы он услышал мои слова, как смеялся сын Приама Сын Приама – Гекчор, один из героев Троянской войны, погибший в единоборстве с Ахиллом.
, когда пророчествовала Кассандра… Но позвольте, ведь и вы смеетесь, граф Гаагский, и заражаете своим смехом остальных. О, не спорьте со мной, господин де Фавра: мне никогда еще не доводилось встречать легковерных слушателей.
– Как бы то ни было, – сказал граф Гаагский, – но если бы мне случилось услышать от такого человека, как вы: «Берегитесь такого-то человека или такого-то события», – я внял бы этому предостережению и поблагодарил советчика.
Калиостро мягко покачал головой, сопровождая это движение грустной улыбкой.
– В самом деле, господин Калиостро, – продолжал граф, – я буду вам признателен, если вы меня предостережете.
– В таком случае, прикажите мне, – сказал Калиостро. – Без приказа я не сделаю ничего.
– Что вы хотите этим снизать?
– Пусть ваше величество повелит мне, – тихо сказал Калиостро, – и я повинуюсь.
– Повелеваю вам открыть мне мою судьбу, господин Калиостро, – с величавой учтивостью произнес король.
Как только граф Гаагский разрешил обходиться с ним как с королем, де Ришелье встал, подошел к монарху, смиренно поклонился ему и сказал:
– Благодарю за честь, которую вы, государь, король Шведский, оказали моему дому. Пусть ваше величество соблаговолит занять почетное место. С этой минуты оно не может принадлежать никому, кроме вас.
– Нет, нет, останемся все на своих местах, господин маршал, и не упустим ни одного слова, которое скажет мне граф Калиостро.
Калиостро устремил глаза на стакан; вода, словно повинуясь магии его взгляда, заколыхалась, выполняя его волю.
– Государь! Скажите, что вам угодно знать, – произнес Калиостро, – я готов вам ответить.
– Скажите, какой смертью я умру.
– Вы умрете от пистолетной пули, государь. Лицо Густава прояснилось.
– Ах, вот как! Я умру в бою, смертью воина. Спасибо, господин Калиостро!
– Нет, государь!
– Но тогда где же это произойдет?
– На балу, государь Густав III был убит в 1792 году на маскарадном балу.
.
Король погрузился в задумчивость.
Калиостро поднялся было с места, но снова сел, уронил голову и закрыл лицо руками.
Побледнели все, окружавшие и того, кто произнес это пророчество, и того, к кому оно относилось.
Господин де Кондорсе подошел к тому месту, где стоял стакан воды, в котором прорицатель прочитал зловещее предсказание, взял его за донышко, поднес к глазам и принялся внимательно разглядывать сверкающие грани стакана и его таинственное содержимое.
– Ну что ж! – сказал он. – Я тоже попрошу нашего прославленного пророка задать вопрос своему магическому зеркалу. Но, к сожалению, – продолжал он, – я не могущественный вельможа, я не повелитель, и моя безвестная жизнь не принадлежит миллионам людей.
– Что ж, маркиз, – глухим голосом сказал Калиостро, опуская веки на остановившиеся глаза, – вы умрете от яда, который носите в перстне – том самом, что у вас на пальце. Вы умрете…
– Ну, а если я сниму его? – перебил Кондорсе.
– Снимите!
– Бесполезно говорить об этом, – спокойно сказал Калиостро, – господин де Кондорсе никогда не снимет его.
– Да, – сказал маркиз, – это правда, я не сниму его, и не для того, чтобы помочь судьбе, но потому что Кабанис изготовил для меня единственный в мире яд, который представляет собой твердую субстанцию, получившуюся волею случая, а такой случай, возможно, никогда не повторится; вот почему я никогда не расстанусь с этим ядом. Торжествуйте, если хотите, господин Калиостро.
– Я не хотел причинить вам боль, – холодно отвечал Калиостро.
Он сделал знак, говоривший, что желает на этом кончить, по крайней мере – с господином де Кондорсе.
– Сударь! – заговорил маркиз де Фавра, – Не соблаговолите ли вы предсказать и мне какую-нибудь блаженную кончину в том же роде?
– О, господин маркиз! – отвечал Калиостро, начиная раздражаться от этой иронии. – Вы напрасно завидовали бы этим господам, ибо – слово дворянина! – вас ожидает нечто лучшее.
– Лучшее? – со смехом воскликнул г-н де Фавра. – Берегитесь: вам будет трудно изобрести что-нибудь получше, чем море, огонь и яд!
– Остается еще веревка, господин маркиз, – любезно заметил Калиостро.
– Веревка? Ого! Да что вы говорите?
– Я говорю, что вас повесят, – отвечал Калиостро, войдя в пророческий раж и уже не владея собою.
– Но во Франции дворянам отрубают голову!
– Вы уладите это дело с палачом, сударь, – сказал Калиостро, уничтожая собеседника этим грубым ответом.
С минуту присутствующие пребывали в нерешительности.
– А знаете, я весь дрожу! – заявил г-н де Лоне. – Мои предшественники выбрали столь печальный жребий, что если и я опущу руку в тот же мешочек, то мне это не сулит ничего доброго. И, обращаясь к Калиостро, прибавил:
– Что ж, сударь, теперь моя очередь – преподнесите мне мой гороскоп, умоляю вас!
– Ничего нет легче, – отвечал Калиостро:
– удар топора по шее – и этим все сказано.
В зале раздался крик ужаса. Де Ришелье и Таверне умоляли Калиостро остановиться, но женское любопытство одержало верх.
– Послушать вас, граф, – обратилась к нему графиня Дю Барри, – право весь мир умрет насильственной смертью. Как? Нас тут восемь человек, и из восьми вы уже приговорили к смерти пятерых! Но увы! Я всего-навсего женщина. Женщина умрет в своей постели – не так ли, господин Калиостро?
– Позвольте, – сказал Калиостро, – вы спрашиваете меня или нет?
Графиня сделала над собой усилие и, почерпнув мужество в улыбке присутствующих, воскликнула:
– Что ж, рискну! Скажите: как кончит Жанна де Вобернье, графиня Дю Барри?
– На эшафоте, графиня, – отвечал мрачный пророк.
– Вы шутите! Это правда, сударь? – пролепетала графиня, сопровождая свои слова умоляющим взглядом.
Но Калиостро довели до крайнего напряжения, и он не заметил ее взгляда.
– Почему шучу? – спросил он.
– Да потому, что для того, чтобы взойти на эшафот, нужно убить, зарезать, словом, совершить преступление, а я по всей вероятности никогда никакого преступления не совершу! Это шутка, не так ли?
– О Господи! – воскликнул Калиостро. – Да, это такая же шутка, как и все, что я предсказал.
1 2 3 4 5 6 7 8