Звался он Меднорог Карцванский, и как-то пришел он в богато убранную дворцовую молельню, где стояло изваяние его божества. Статуя была древняя-древняя, искусно вырезанная из самого чистого зеленого нефрита, и представляла собой кузнечика ростом в две руки. Она стояла на резном мраморном постаменте, окруженная драгоценными каменьями и прочими дорогими безделушками, которые члены семьи дарили божеству из года в год. На этот раз Меднорог преклонил колена и поднес ему жемчужину необычного розового оттенка, которую много лет уже приберегал для такого случая. Сделав это, царь изложил свою просьбу:
– О Пресвятой Отец Карцван, услышь мою мольбу! Я устал от прожитых лет, и силы мои на исходе. Жена моя бесплодна и, похоже, такой и останется. Сколько раз говорил я тебе об этом, и столько раз тебе не угодно было даровать нам чудо, что я смирился. Видно, такова твоя воля. Нет у меня и охоты изгонять жену и брать взамен другую, ибо боюсь я, что и новый брак будет так же бесплоден, а на чудо не надеюсь больше. И выходит, что придется мне умереть, не оставив наследника. Город мой останется без правителя, о Пресвятой Отец, а ты – без подданных, что прославляли бы тебя и совершали приношения.
Я тщательно изучил свое фамильное древо и правящие семьи других шести городов. У меня множество племянников и внучатых племянников, а теток, дядьев и прочей седьмой воды на киселе несть числа, но не нашел я среди них отпрыска, которого мог бы провозгласить своим наследником, без того, чтобы не посеять раздоров среди его родственников в остальных пяти городах. Молю тебя, яви мне свое божественное решение на этот счет.
И подумав немного, бог ответил:
– Сын мой, ты исчерпывающе изложил суть проблемы. Шумногром Мейтский – послушный молодой человек, но его шурины полны зависти к нему, и это лишь добавило бы им раздражения. Чистовод Янгский слишком горяч, Добростолп Колимский – распутник, ну и так далее. Так слушай и сделай так, как я скажу. Созови жителей своего города на собрание и повели им выбрать из своего числа восемь человек, славных умом и рассудительностью, и будут они твоими министрами в следующие двенадцать месяцев. Пусть правят городом от твоего имени. Какие бы указы ни приносили они тебе – пусть даже совсем уж глупые, – подписывай не раздумывая.
– Я все услышал, о Пресвятой Отец, – молвил царь, – но слабый разум мой не понимает этого. Трижды по двадцать лет правил я с твоего благословения; моя мудрость и проницательность славятся повсюду, хотя, конечно же, я не приписываю это себе, но исключительно твоей божественной воле. И по крайней мере разум мой еще крепок. Однако восемь дилетантов – даже вряд ли из самых благородных семейств, ибо тебе ведь известно, какую чушь несет народ, собираясь большой толпой, – так вот эти восемь наверняка вместо того, чтобы править разумно, будут тянуть каждый в свою сторону?
Разумеется, бог не ответил, ибо боги никогда не объясняют своих решений. А потому Меднорог встал с колен, и пошел, и сделал, как велел ему бог. Люди, конечно, удивились, но повиновались. Они выбрали восемь представителей, и царь назначил их своими министрами. Как он и предсказывал, они перессорились, и наделали ошибок, и подняли налоги, но, в общем, справлялись не так плохо, как он боялся.
На исходе года Меднорог вернулся к своему богу и снова сделал ему подобающее подношение. Он побеспокоил его одной-двумя молитвами, касающимися своего здоровья, а потом вернулся к вопросу, что же ему делать дальше с управлением.
– То же самое, – отвечал бог. – Пусть народ выберет других восемь представителей, а впрочем, если хочет, может и этих. Они будут учиться, да и их избранники тоже.
Хотя Меднорог и утвердился окончательно в мысли, что его бог Карцван совсем лишился разума, он послушно исполнил его указания, и на второй год дела пошли немного лучше. Люди потихоньку поняли, что могут ворчать, не будучи при этом ослушниками, ибо министры были совсем не то что цари, которые всегда правы, а такие же глупцы, как они сами, возможно, даже еще глупее. Министры же в свою очередь обнаружили, что править городом в некотором роде очень даже выгодно, но поняли также, что их не переизберут, если они будут править плохо, поэтому старались как могли. Каждый следил за тем, чтобы остальные грабили не больше, чем он сам, и это удерживало коррупцию в рамках приличия.
Так прошло несколько лет. Меднорог Карцванский умер. Его оплакивали, но не слишком-то убивались, ибо город управлялся теперь без его участия. Народ продолжал выбирать магистратов, магистраты же продолжали стремиться к переизбранию. Конечно, не обходилось без ворчания и споров, но недовольные знали: достаточно потерпеть год, а потом они повыкинут ублюдков из правительства, а даже если и не выкинут, то хотя бы попробуют это сделать. Купцы, и крестьяне, и художники занимали свои места в правительстве, и законы, которые они издавали, разумеется, служили интересам купцов, и крестьян, и художников. Торговля процветала. Великолепные здания преображали лик города.
Умирая, Меднорог завещал своим министрам заботиться о его семейном божестве, ибо не осталось больше у Карцвана детей, что делали бы ему подношения и прославляли бы его. Конечно, у каждого из магистратов имелся свой собственный семейный бог. Принять под кров еще одного означало бы серьезные сложности, поэтому после некоторых споров все восемь решили, что осиротевшего бога должен принять весь город – в конце концов, кто, как не он, дал им возможность занимать высокие должности со всеми связанными с этим приработками, хотя так откровенно они, конечно же, не высказались.
Так Карцван стал городским богом Утома, что Посередине, и все горожане стали его большой семьей.
Вскоре жители других городов начали обращать на это внимание. Они начали задумываться, почему жители Утома, что Посередине, – граждане, в то время как они – просто подданные. Они начали задумываться, почему они платят налоги, на которые во дворце ставят мраморные ванны, тогда как в Утоме, что Посередине, строят общественные туалеты. Они начали задумываться, почему им приходится держать язык за зубами, тогда как граждане Утома, что Посередине, свободны обвинять власти во всех мыслимых и немыслимых грехах, каковым правом частенько и пользуются, особенно во время выборов.
Впрочем, правящие семьи тоже обратили на это внимание. Дядюшки и тетушки собрались и решили, что им необходимо снова посадить на трон Утома, что Посередине, царя, дабы покончить со столь опасным экспериментом. За это единогласно проголосовали все. Осталось решить только один, последний вопрос: какого принца посадить на трон? Однако дискуссия по этому вопросу затянулась на годы, и максимум, чего удавалось достичь, – это уменьшить количество кандидатов до шести.
Даже боги обратили на это внимание. Они увидели, что Карцван проживает в огромном общественном храме, а не в маленькой молельне на задах дворца. И еще они увидели, что ему приносят подношения и славят его тысячи людей.
Город за городом требовали права избирать магистратов. Царь за царем, к удивлению своему, обнаруживали, что их семейные боги тоже поддерживают эту идею. Некоторые цари пытались сопротивляться. Увы, пораженные народным гневом или внезапной лихорадкой, все они умерли молодыми, не оставив наследников. Другие подчинились, после чего быстро оказались в роли церемониальных кукол, которым не дозволялось ничего, кроме перерезания ленточек да зачитывания речей, написанных министрами.
Вскоре во всех городах воцарилась демократия, и в каждом появился свой величественный храм. Кое-кто даже начал называть эту страну Страной Семи Богов.

Некоторое время новая власть действовала вполне неплохо – не то чтобы слишком долго, но и не слишком коротко: некоторое время может показаться долгим смертным, но коротким богам. В общем, неприятности в Междуморье начались, когда внуки внуков первых магистратов бескорыстно – или почти бескорыстно – служили своим городам.
На западном побережье Кайлам все рос и богател, переманивая к себе торговлю от своих соседей, Иомбины и Ламбора.
На востоке порт Дамвина начал мелеть. Дела год от года шли все хуже, а деньги уплывали в Илмерг и Майто.
Магистраты Дамвина посовещались со своим богом Олиантом, однако бог решительно не хотел говорить о причинах обмеления и путях выхода из этой неприятной ситуации. Магистраты приказали построить ему новый храм, больше и роскошнее прежнего, а также изваять новую, большую статую Олианта (обыкновенно изображаемого в виде сидящего толстопузого мужчины с медвежьей головой). Порт продолжал мелеть. Они повелели собрать ему дополнительные подношения, провели в его честь пышные празднества, день и ночь искуснейшие певцы услаждали его слух, на его шею каждый день вешали свежие венки, однако в состоянии порта не наблюдалось никаких положительных перемен.
По мере приближения новых выборов магистраты Дамвина тревожились все больше. Когда до выборов осталось совсем немного времени, к ним явился человек, представившийся как Черновлас Луситарский. Он носил странное платье и говорил с забавным западным акцентом. Было в нем что-то скрытное: он настоял, чтобы встреча имела место в частном доме и после наступления темноты. И даже так он выказал странное нежелание перейти к делу.
– Ваши превосходительства, – произнес он наконец, подозрительно оглянувшись и подавшись вперед в кресле. – Тут у вас на востоке один город беднеет, а два богатеют. На том побережье все наоборот: два хиреют, а один жиреет.
– Ну и что из этого? – спросил тогдашний председатель, Честнослуг Джирбский.
– Не так громко! – прошептал Черновлас. – Все мы хорошо знаем, что магистраты приходят и уходят. Бывают хорошие, бывают плохие. Бывают умные, бывают честные. Но по большому счету кажется, что всем городам должно примерно одинаково везти с властями, не так ли? Я имею в виду, если рассматривать достаточно продолжительный, промежуток времени.
Его слушатели обменялись тревожными взглядами, потом придвинулись поближе.
– Продолжай! – пробормотал Честнослуг.
– Так не может ли так быть, что благополучие города зависело бы, по преимуществу, от способностей его бога?
– Ну…
– Что?
– Давай дальше.
Черновлас нахмурился, потом тяжело вздохнул.
– Мне стало известно, ваши превосходительства, что города Иомбина и Ламбор всерьез обсуждают совместную акцию против этих надутых, самодовольных, жадных гиен из Кайлама!
– К-какую акцию? – переспросил Ясноутр Хаунский, который уступал остальным семерым в сообразительности, хотя честность его никогда не ставилась под сомнение.
– Ну… захват их кораблей, разрушение порта, поджог амбаров, разграбление городской казны, возможно, еще похищение богатейших купцов и мореходов. Разумеется, я говорю чисто умозрительно.
– Разумеется, – поспешно согласились все восемь.
– Итак, отважные граждане Ламбора и Иомбины уверены в том, что их дело правое, и оно победит, если они выступят вместе – и безотлагательно, пока ненасытные стервятники из Кайлама не разжирели еще сильнее. В то же время помощь третьего союзника добавила бы им уверенности в благоприятном исходе дела.
– Но как это может помочь нам? – удивился Ясноутр.
– Он хочет сказать, – начал Честнослуг и замолчал, обдумывая слова. – Нам хотелось бы знать, какую этот теоретический третий союзник может иметь выгоду от разрушения Кайлама в случае, если такой союз состоится?
– Ну… – сказал Черновлас, подавшись вперед еще сильнее и оглянувшись через другое плечо, – в то время как большая часть… гм… компенсации может быть поделена поровну между двумя первоначальными союзниками, в Кайламе имеется некое имущество, которое не может быть поделено. Видите ли, ни один из союзников не желает, чтобы оно досталось другому, и, если вы меня поняли, ни тот, ни другой не хотят, чтобы оно осталось на прежнем месте. Однако оба могут приветствовать его перемещение куда-нибудь подальше от его нынешнего местонахождения, где его возможное влияние не будет затрагивать их жизненных интересов.
Семеро магистратов задумчиво надули губы, но Ясноутр сказал:
– Гм?
Вот так и случилось, что спустя несколько недель после этого разговора три поспешно собранные армии обрушились на несчастный Кайлам. Его корабли были захвачены, его порт разрушен, его амбары сожжены, казна разграблена, а богатейшие купцы и мореходы проданы в рабство за океан. Похожий на пантеру образ Янга, его божества, был торжественно перевезен в Дамвин и установлен в большом храме. Олианта переселили в очень маленький храм на задворках и забыли о нем.
Остальные города Междуморья были прямо-таки шокированы такой дерзостью. Они стали ждать, что из этого выйдет.
А вышло то, что несколько сильных гроз обрушилось на побережье у Дамвина. Вода в реке сильно поднялась и смыла весь ил, из-за которого мелел порт.
Тут все города принялись в срочном порядке возводить стены, набирать армии, закупать лошадей и оружие – в общем, готовиться к войне.
Подготовка к войне, как хорошо известно повсюду, а теперь стало известно и в Междуморье, занятие на редкость увлекательное. Скоро люди Страны Семи Богов научились ценить радости и горести осад, грабежей, сожжения урожаев, рабства, резни и массовых изнасилований. За этим последовали голод, поветрия и непосильные поборы.
Уцелевшее население Кайлама, чувствуя себя незаслуженно обиженным, провело молниеносный ночной набег на Иомбину и, торжествуя, вернулось домой с тамошним богом Колимом. В ответ армия Иомбины обложила Майто, потребовав выдачи ей святого Майта.
Как долго все это могло продолжаться, одни боги знали, а возможно, не знали и они.

Единственный бог, который не стал терпеть все это, был Карцван из Утома, что Посередине.
– Это, – заявил он как-то собравшимся магистратам, – должно прекратиться!
Все восемь покорно уткнулись лбами в пол. Надо пояснить, что они уже стояли на коленях, а потому это не составило труда даже самому старшему из них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35