В дальнем конце шла веселая пирушка, а это означало, что Старику получшало. Очень. Они сидели, озаренные факелами, ели, пили вино – праздновали. Рот у него до боли наполнился слюной. Но присоединиться к ним, не умывшись и не почистившись, он, конечно, не мог, а он даже не знал, в какую его поместили комнату!
Затем двор от него заслонило так, будто перед ним вырос амбар. Самый широкоплечий из Тарнов. Старший Братец Джукион.
– Э-эй! – сказал Джукион слегка заплетающимся языком. – Ты, что же, замухрышка, все это время торчал на конюшне?
– Раз уж ты об этом упомянул, то припоминаю, что вроде бы так. Старику полегчало?
– Еще как полегчало! Дед исцелился. Гарцует, что твой жеребенок. – Джукион огляделся и оттащил брата в угол ручищей со свиной окорок, привалился к статуе и понизил голос до шепота. – У них был ивилграт!
Полион не знал, чему удивляться больше – тому ли, что ивилграт появился именно тогда, когда они в нем нуждались, или тому, что его брат столь очевидно нализался. Даже его дыхание было смертоносным. Обычно Джукион был сама сдержанность и осторожность. Он забрал себе все мышцы и все добродетели семьи. Со дня рождения Полиону все время тыкали в пример его Большого Брата.
Однако он не стал касаться этой темы.
– Замечательно! Конечно, мы чего-то такого и ждали из-за знамений.
Джукион тактично икнул.
– Наверно. И еще новость: мы отправляемся домой с рассветом.
Полион употребил слово, возможно, Джукиону неизвестное.
Однако Джукион хохотнул, как будто оно было ему хорошо известно.
– Какие-нибудь планы по этой части, замухрышка?
– Но почему? И все? То есть если кто-то захочет задержаться на денек-другой?
– Все до единого. Вроде бы грозят неприятности.
– Какие?
Могучий детина поежился и тревожно посмотрел по сторонам.
– Ну, нынче вечером один тут получил по роже, а оказывается, его папаша большая шишка в городе. Могут быть неприятности.
– А кто его съездил?
– Э... Я.
Полион ухватился за статую, чтобы не упасть. Мир закачался. То есть должен был бы закачаться.
– Ты-ы-ы?!
Он не мог вспомнить, чтобы Джукион хоть раз позволил себе подобное.
– Да.
– Поздравляю! Две недели колки дров!
– Ты же знаешь, я люблю колоть дрова, Полион.
И то верно. Пастырь розгой не пройдется по взрослому мужчине, а из всех взрослых Джукион был самый рослый.
– Послушай, – с внезапной серьезностью сказала эта дубина. – Хочешь побывать в бардаке?
Полион сглотнул. Это уже предел пределов!
– Неплохо бы.
– Ну так пошли. Получится только сегодня – и пока тетя Элим не взяла тебя на поводок.
Ну уж тетю Элим лучше не упоминать!
– Я не могу пойти, пока не приведу себя в порядок.
– А зачем? – Джукион вцепился в плечи Полиона: его вдруг осенило. – Пошли, я тебя провожу.
И он, пошатываясь, направился к коридору.
– Но... – сказал Полион, рванувшись вперед так, что его ноги чуть было, не отстали от туловища, но когда Джукион говорит «пошевеливайся», лучше не медлить. – Но я же весь вымазан в...
– Не важно! – Джукион распахнул какую-то дверь, вытащил брата в темноту улицы и потащил вперед. – Тут недалеко. А тебе просто надо будет попробовать горячую лохань. – Он стремительно шагал по погруженной во мрак улице, видимо, находя дорогу чисто инстинктивно и почти неся Полиона на руках.
– Чего-чего?
– У них там все время горит огонь под большими медными котлами, чтоб вода не остывала. И девушки тебя моют. Все вместе, в воде. Душистым мылом.
– И... ты... сам... пробовал?
– Ну, я только смотрел. Мне подавай кровать! И, конечно, было это прежде, чем я женился.
Судьбы! Полион всегда чуть удивлялся, что его благопристойный братец умудряется зачинать одного ребенка следом за другим почти без передышки. И в голове Полиона просто не умещалась мысль, что в юности его брат принимал участие в оргиях! Джукион предстал перед ним в совершенно другом свете. И одновременно его слова вызвали образы даже еще более соблазнительные, чем фантазия Полиона могла нарисовать без подсказки.
Будь это кто-нибудь другой, было бы ясно, что его морочат, хотят сыграть с ними какую-то глупую шутку. Но Джукион был на это не способен. Этот семейный талант целиком достался другому.
– Конечно, я только доведу тебя до двери. Не то Шупиим спросит, а я ей никогда не вру.
Вот это больше похоже на Джукиона!
– А сколько девочек? – хрипло спросил Полион. Сердце у него уже стучало, как дятел по древесному стволу.
– Столько, сколько тебе по силам.
– А сколько стоит эта горячая лохань?
– Не беспокойся. Я угощаю. В первый раз за меня заплатил отец.
– ОТЕЦ был там?
– Угу. Но помалкивай! Вот мы и тут!
Они как раз обогнули угол. Запах реки стал сильнее. Впереди светились огни, кое-где в дверях маячили фигуры.
Джукион остановился, и наконец-то его рука, мертвой хваткой стискивающая плечо младшего брата, разжалась. Что-то чуть звякнуло.
– Видишь дверь с двумя фонарями один над другим? Очень неплохое местечко. Заведение на другой стороне улицы побольше, если захочешь разнообразия. Вот, возьми. Двух орлов должно хватить. Даже тебе.
Полион взял деньги. Отказаться было бы нелюбезно. Он промямлил слова благодарности, но был слишком ошарашен и больше ничего из себя не выдавил.
Джукион повернулся, потом заколебался.
– Вернись, чуть небо посветлеет, малыш! Дорогу отыщешь, а?
Он что, передумал? Полион пожалел, что не захватил с собой меча или хотя бы ножа. В городе он чувствовал себя чужаком. С большим олухом было бы поспокойней. Да нет, уговорить его остаться было бы жестоко. Совесть Джукиона совсем его загрызла бы, а если бы узнала Шупиим, Полион не сомневался, что она оставила бы от него мокрое место.
– Я справлюсь.
– Что верно, то верно! – Джукион хихикнул. – Ну, я пошел назад веселиться и праздновать. Удачи, милый! Отведи душу! – На плечо Полиона обрушился дружеский шлепок, и его брат удалился.
Ну-ну! Полион бодро зашагал дальше по улице. Все эти годы он неверно судил о Большом Братце! Даже не верится! А в этих заведениях можно заказать еды? Выпивку – да. Про выпивку он наслышался. А вот про горячую лохань никто даже не заикнулся.
А в кармане у него целых пять орлов. Ух ты!
Он остановился на середине мостовой. Девушка под двумя фонарями зазывно покрутила бедрами. У-ух ты!
А другая – напротив – сонно потянулась, вскинув руки над головой. А все остальное плавно принимало одну интересную позу за другой. Ух ты-ы-ы!!! Платье на ней было почти прозрачным, то есть если этот лоскуток можно было назвать платьем. Он повернулся к ней, весь дрожа.
Она улыбнулась, он улыбнулся в ответ, хотя почти не заметил ее лица.
– Хочешь поразвлечься, красавчик?
Он торопливо закивал.
– Ну так иди со мной. – Она попятилась в темный провал двери и исчезла. Он бросился за ней.
– А горячую ло...
На его затылок опустилась дубинка, каскады звезд и планет запылали в ночи.
12
Час был поздний, но веселье все еще бушевало. Вино все еще текло рекой. И Булрион не собирался класть этому конец – ему-то надо было праздновать больше, чем кому-либо еще. Он им покажет, что в старом быке жизни хватит на годы и годы! Он чувствовал, что способен пить и плясать, пока все они не окажутся под столом. Музыка исчерпывалась скрипкой, которую где-то отыскал Фарион. Музыка так себе – ведь Фарион скрипач очень так себе, но ее вполне хватало.
Иногда Булрион ловил себя на том, что ощупывает свою челюсть. Ни боли, ни даже припухлости. Дыру в десне затянуло. От смерти есть только один толк – учить нас наслаждению жизнью... Кто это сказал?
Он с удовольствием заметил, что никто не улизнул в поисках собственных развлечений. Он не одобрял супружескую неверность, но некоторым мужчинам она словно бы необходима. В Далинге было безопаснее удовлетворять их жажду разнообразия, чем в Тарнской Долине, и, разумеется, неженатые считали, что они в своем праве. На этот раз единственным холостяком здесь был малыш Полион, и Булрион отправил Джукиона исполнить свой братский долг – запустить сокола в небо. Джукион, вернувшись, многозначительно подмигнул – дескать, все в полном порядке.
Булрион подумал, что первое, чем ему следует заняться, едва он вернется в долину, это подыскать мужа для Мейлим.
А пока можно поплясать с женщинами и выпить с мужчинами, наслаждаясь жизнью и здоровьем. Его глубоко тронула неподдельная радость, с какой семья встретила его исцеление. В следующий раз не следует надеяться, что судьбы будут столь же милостивы. Он вернулся за стол, переводя дух.
– Ну и как это? – спросил мягкий голос. Гвин Солит опустилась на табурет рядом с ним, глядя на него с чуть насмешливой улыбкой.
– Почувствовать, что тебя воскресили?
Она кивнула, словно ответ был для нее важен по-настоящему.
– Чудесно! Но и странно, – признался он. – Напоминает мне одну из наших бесед с твоим мужем, Гвин-садж. – Он потянулся за кубком, опасаясь, что ступил на опасную почву.
– Прошу, расскажи.
– Я спросил, зачем ему нужен бог. Мы разговаривали о Судьбах, и он согласился, что все люди – ну и, разумеется, все женщины – повязаны ими для добра или зла. Добрые страдают не меньше злых. И те и другие могут равно преуспеть. И все должны умереть. Я сказал, что, по-моему, нет никаких доказательств, будто молитвы и жертвоприношения хоть что-то меняют, а тогда зачем боги?
– Полагаю, Кэрп сказал тебе, что ему требуется быть благодарным кому-то, когда все идет хорошо.
– Да. Тогда я и не понял. А теперь, пожалуй, понимаю.
Она улыбнулась и повернула голову, глядя на пляшущих. Прекрасная женщина Гвин Солит. Была прекрасной женой Кэрпу и как будто прекрасно управляет гостиницей без него. Не хлопочет по пустякам, не повышает голоса, но прислуга у нее вышколена, а обед был безупречен до последних мелочей. Булриона она поразила при первом же знакомстве пять... нет почти шесть лет тому назад. Она была еще совсем девочкой, завороженной любовью к мужу. И с тех пор его мнение о ней не изменилось.
– Благодарность, это так, – сказал он. – Но пока ты скорбишь, я ликую, Гвин Солит. Кого ты винишь, когда приходит беда?
– Винить нет смысла. Надо встать и сражаться дальше.
– Если достанет смелости.
Она посмотрела на него с удивлением.
– Смелости? Нет, не смелости. Тут требуется свирепое упорство. Упрямство! Если мы позволим Судьбам сломить нас, они одержат еще одну победу. Да, в заключение игры они побеждают всегда, но до той поры мы должны отбирать у них столько очков, сколько сумеем. Умереть, зная, что жизнь прожита достойно, – вот, пожалуй, то подобие победы, которое нам дано удерживать. – Она протянула руку к бутыли и наполнила его кубок. Потом налила себе в кем-то оставленный кубок и подняла его. – За жизнь!
– За жизнь, долгую и полную!
Редкая женщина! На ней было простое траурное белое платье без вышивки. Темные волосы коротко пострижены по далингской моде – даже ушей не закрывают. Свет факелов льстит всем женщинам, но тонкие черты ее лица в этом не нуждались. Обнаженные почти до плеч руки выглядели тонковатыми, но выпуклости ее груди, обтянутые платьем, были как раз в меру.
Булрион почувствовал, как просыпается его тело, возбужденное вином и счастливым, пусть временным, спасением от смерти. Он скептически прикинул, что еще, кроме зуба, могла излечить ивилгратка, и вспомнил о своем полусерьезном решении найти себе третью жену. Гвин Солит, увы, он в женихи не подходит! Она овдовела так недавно, что вряд ли вообще думает о втором замужестве, и у нее в Далинге есть доходная гостиница, отнимающая все ее время. Да и не пойдет она за человека его возраста.
– Я все еще тревожусь, Гвин-садж, что безрассудная выходка Джукиона навлечет на тебя неприятности. Обычно он ведет себя благопристойно.
Она засмеялась словно бы искренне веселым смехом.
– Во всяком случае, он сделал превосходный выбор, начав с Коло Гуршита. Он сполна заслужил то, что получил. Его отец первый развязал насилие. Забудь об этом.
– Я чувствую себя проказливым мальчишкой, который убегает, разбив окно. – Он по инерции подумал о Полионе.
– Мы все это уже обсудили, – сказала Гвин строго. – Коло вряд ли хоть что-нибудь вспомнит, когда протрезвеет. Но и тогда винить меня за то, что с ним случилось, он не сможет. А если вы уже уедете, так винить ему будет вообще некого.
Булрион был бы рад ей поверить.
– Ты уверена, что тебе ничего не грозит?
– Не больше, чем до этого, – вздохнула она. – Я могла бы возгордиться, что у меня столько женихов, не знай я, что они видят во мне участок городской земли.
Положение, в котором она оказалась, рассердило его. Не годится навязываться в мужья женщине, которая еще носит вдовий траур!
– Полагаю, ты подумала о символ-браке, чтобы отделаться от этих пиявок?
Она помолчала, взвешивая его слова. Ему это понравилось. Он предпочитал людей, которые сначала думают, а потом говорят. Он наблюдал игру света и теней на ее шее и вдруг прикинул: не предложить ли ему ей себя?
– Это не выход, – сказала она наконец. – Мой символ-муж получит в свое распоряжение всю мою собственность. Кому я могу настолько довериться? А вдруг я повстречаю мужчину, чьей женой захочу стать?
Он почувствовал облегчение. Одобри она такой план, и ему бы пришлось предложить ей себя. А символ-брак его тоже совсем не устраивал.
– Да, конечно. Я сказал глупость.
Она внимательно посмотрела на него.
– Мне ты ничего не должен. Если ты у кого-нибудь и в долгу, то только у Ниад, и ты его заплатишь, дав ей приют.
– Заплачу? Какая же это плата, Гвин-садж? Поле-то уже под плуг готово. Уж не помню, сколько раз я думал, вот бы в долине поселился целитель! Мы примем ее с радостью, окружим почетом. Может, если захочет, хоть весь день сидеть сложа руки и лакомиться земляникой. Мы, Тарны, красотой не славимся, но она, если пожелает, получит такого пригожего мужа, какого мы сумеем для нее сыскать.
Гвин засмеялась и отхлебнула вина.
– И самого храброго, раз он решится стать мужем ивилгратки! Ведь стоит им поссориться, как у него чирей вскочит, если не что-нибудь похуже.
Булрион тоже взял кубок, скептически хмыкнув:
– Эта бесподобная маленькая чаровница?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64