– Но это мой долг!
Полковник резко распрямился и нахмурился:
– Я считаю, у тебя есть долг и поважнее, хотя ты еще ничего не знаешь о нем. Думаю, что свой долг по отношению к твоему отцу я исполнил. Я спас его единственного сына от виселицы за преступление, которого тот не совершал. Но я заключу с тобою сделку. Мы спасли тебя от смерти. Мы спасли тебя и от обвинения в убийстве. Мы исцелили твою ногу. Мне кажется, ты нам кое-что после этого должен, не так ли?
На такой вопрос мог быть только один ответ.
– Я очень многим обязан вам, сэр, чертовски многим.
– Черта с два обязан! Я требую вернуть долг, Экзетер. Плати сейчас.
– Как платить? – спросил совершенно ошеломленный Эдвард.
– Словом. Я хочу – черт, я требую! – чтобы ты отдался под мое начало. Ты должен повиноваться, не задавая вопросов!
– Как долго?
– Сутки. До завтрашней зари.
– И это все? А потом мы разойдемся?
– Это все.
– Но вы просите незаполненный чек!
– Сколько было на твоем счету сегодня ночью?
Нет, этот Крейтон и сам не лишен харизмы. Эдвард не мог выдержать его взгляд из-под кустистых бровей.
– Ломаный грош! Ладно, сэр, я согласен.
– Отлично. Слово чести?
Боже! Чего ожидает этот ублюдок? Эдвард смерил его ледяным взглядом:
– Прошу прощения?
– Отлично, – спокойно повторил Крейтон. – Приводи себя в порядок и вылезай. Как мне кажется, нас ждет рагу из кролика на завтрак. Если повезет, то и фазан. – Он бесцеремонно шагнул мимо Эдварда к двери.
– Сэр? Что вы имели в…
– Никаких вопросов! – рявкнул Крейтон и исчез за дверью.

На завтрак и впрямь было рагу, вполне вероятно даже, что из кролика. Во всяком случае, кроме вероятного кролика оно содержало много всего другого, и голодному человеку оно казалось весьма и весьма вкусным. Эдвард старался только не думать про ежей и настолько преуспел в этом, что очистил свою тарелку в рекордно короткое время.
Он сидел в кругу цыган, преимущественно мужчин. Женщины хлопотали вокруг них, подавая тарелки. Женские наряды были ярче и красочнее мужских. Хотя и мужчины казались одетыми скорее для танцев, чем для сельского труда. Табор оказался довольно многочисленным: десятка два взрослых и примерно столько же детишек, таращивших на гостей черные глазенки из-за спин родителей. Лагерь представлял собой хаотическое нагромождение фургонов, шатров и плетеных кресел в различной стадии изготовления. Штабеля медных кастрюль и кучи бельевых прищепок обозначали другие ремесла. С десяток лошадей паслись неподалеку. Лежавшие под фургонами собаки тоже, судя по всему, являлись частью табора.
Крейтон сидел по другую сторону костра от Эдварда, поглощенный беседой со старой човихани. Эдвард не слышал почти ничего из их разговора, но по выражению лиц догадывался, что между ними идет оживленный торг. Те немногие слова, что донеслись до него, были на ромени. Интересно, невольно подумал он, что бы сказали его наставники из Фэллоу, доведись им увидеть его в нынешнем пестром одеянии? Руки и ноги торчали из рукавов и штанин дюймов на шесть. Он был бос, поскольку не нашел обуви подходящего размера. Единственной частью наряда, в которую он влезал без труда, оказалась шляпа, то и дело сползавшая ему на глаза.
К его тарелке протянулась тонкая рука.
– Еще? – спросил нежный голос.
– Да, пожалуйста! Очень вкусно.
Он оглянулся посмотреть, как она наполняет его тарелку из общего котла. Ее платье напомнило ему испанских танцовщиц. Да и вообще вся она – с разноцветным платком на голове, с блестящими на солнце золотыми серьгами в ушах – казалась хорошенькой. Ее коленки… Повинуясь какому-то древнему инстинкту, он повернулся к костру – как раз вовремя, чтобы заметить по меньшей мере полдюжины подозрительных взглядов со стороны молодых мужчин. Боже! Уж не думают ли они… Ну что ж, не так уж они и ошибаются. Не то чтобы он замыслил что-то недостойное, но он позволил себе восхищение, чего джорджо делать не положено. Тем не менее он улыбнулся ей, принимая тарелку обратно. Она застенчиво улыбнулась в ответ.
Завтракая вот так, у костра кочевого табора, он невольно ощущал себя жалким бродягой. Но цыгане – гордый народ, и скорее всего он казался им не более уместным здесь, чем нагой готтентот на Оксфордской кафедре. Хороший урок. Отец, возможно, смог бы лучше облечь это в слова.
Вторую порцию он ел уже не торопясь, борясь с подступающим сном. Этой ночью ему так и не удалось соснуть. Столько вещей требовалось переварить! Может ли он, например, доверять Крейтону – при всем том, что тот сделал для него? Очень уж он какой-то скрытный… Он утверждал, что гостил у отца в Ньягате, и он знает про Зачарованные места. Он явно избегал признания, откуда же он сам, если не считать невразумительных отговорок насчет какого-то места под названием «Соседство». Он противопоставлял это место тому, что называл «здесь», не объясняя, имеет ли он при этом в виду Англию или всю Европу. И Служба, о которой он говорил, – какому правительству она служит? Какому-нибудь полунезависимому индийскому вельможе? Оттоманской Империи? Китаю? В Китае ведь смута, не так ли?
Впрочем, смутное время сейчас везде. Тем не менее Крейтон не раз подчеркивал, что разразившаяся война идет вразрез с целями, которые ставит перед собой эта его драгоценная Служба. И что это за Палата? Он утверждал, что она в некотором роде сверхъестественна. Если так, то и его Служба, должно быть, тоже.
И где тогда на земном шаре расположено это его Соседство?
Так и не найдя ответа ни на один вопрос, Эдвард вернул тарелку обладательнице коленок и вытер рот тыльной стороной кисти. Хотелось умыться и побриться, но первым делом – спать.
Крейтон окликнул его и махнул рукой, подзывая.
Он обошел костер, старательно избегая наступать на острые предметы. Крейтон любезничал со старухой. Возможно, она и на самом деле пури дай – женщина-старейшина, но Эдвард достаточно разбирался в цыганских обычаях и знал, что вожаки обязательно мужского пола. Тем более мужчина рядом с ней сидел на деревянном стуле, в то время как все остальные – просто на земле. Это подчеркивало его важную роль. Эдвард направился к нему.
Босуэллу шел скорее всего шестой десяток. Он был плотным человеком с патриархальными седыми усами. Типичный процветающий торговец лошадьми.
Эдвард почтительно сорвал шляпу.
– Латчо дивес, – произнес он кланяясь.
Усы мужчины дернулись в усмешке.
– Латчо дивес! Ты говоришь на ромени?
– Ненамного больше этого, сэр.
Ну что ж, одно очко в пользу Эдварда. Босуэлл что-то быстро произнес на ромени – возможно, он просто обращался к матери, но скорее проверял, поймет ли это Эдвард. Эдвард не понял.
Поклонившись еще раз, Эдвард уселся перед женщиной, рядом с Крейтоном. Таких глаз, как у нее, он никогда раньше не видел. Ее взгляд, казалось, пронизывал его насквозь и в придачу рассматривал со спины. Никаких других особых черт он в ней не нашел, если не считать того, что она была, разумеется, очень стара. Только эти пронзительные цыганские глаза.
– Дай мне руку, – сказала она. – Не эту, левую.
Эдвард протянул руку ладонью вверх. Она взяла ее скрюченными пальцами и поднесла вплотную к лицу разглядеть. Он вопросительно посмотрел на Крейтона – тот нахмурился в ответ. Потом старуха вздохнула и сложила его пальцы в кулак. Сейчас начнется, подумал он: дальняя дорога, ты потерял друга, твоя любимая будет тебе верна, как бы ты ни сомневался, и так далее. То-то он разочарует ее, когда она попросит посеребрить ей ручку…
Она снова смотрит на него, чтоб ее!
– Тебя незаслуженно обвинили в страшном преступлении. – Ее голос удивил его. Такому голосу место на лондонских задворках. Почти кокни.
– Это правда. – Он отвел взгляд и страдальчески покосился на Крейтона.
– Я не говорил миссис Босуэлл ничего про тебя, Экзетер.
Нет, правда? Эдвард готов был поспорить на пять фунтов – если бы, конечно, они у него были, – что Крейтон рассказал этой старой карге гораздо больше, чем знал он сам.
– Тебе предстоит дальняя дорога.
Ну, Бельгия, конечно, не так уж близко отсюда.
– Тебе предстоит выбор, нелегкий выбор.
Это может означать что угодно: пирог или сосиски на обед, например.
– Вы не могли бы немного конкретнее, мэм?
Крейтон и Босуэлл внимательно следили за их разговором, да и все другие в пределах слышимости – тоже.
Миссис Босуэлл сердито поморщилась, как бы обиженная его скептицизмом. А может, ее мучила боль.
– Тебе предстоит выбирать между честью и дружбой, – хрипло произнесла она. – Тебе придется бросить друга, которому ты обязан жизнью, или предать все, что для тебя свято.
Эдвард зажмурился. Даже слишком конкретно!
– Если ты сделаешь верный выбор, ты останешься жив, но тогда тебе предстоит выбирать между честью и долгом.
– Прошу прощения, мэм. Но как могут честь и долг спорить друг с другом?
Она с внезапным раздражением отвернулась, и он решил было, что она не ответит. Но старуха продолжала:
– Только через бесчестье обретешь ты честь.
Ничего себе, подумал Эдвард. Она озадачила его сильнее, чем он ожидал.
– Честь или дружба, потом честь или долг… А что, третьего не дано?
Она долго не отвечала. Потом прошептала:
– Честь или твоя жизнь.
Так и не глядя на него, она взмахом руки отослала его прочь.

Скоро цыганский караван уже тянулся по дорогам Англии, направляясь неизвестно куда. Выбив из своей жертвы клятву повиновения, Крейтон отказался отвечать на дальнейшие расспросы. Он даже не слушал их. Время соснуть, заявил он.
– Как у тебя с танцами? – неожиданно спросил он, готовясь ко сну.
Эдвард признал, что на медленный вальс его способностей хватит.
– А как зубы? Пломбы есть?
– Две.
– Жаль. – Крейтон вытянулся на нижней кушетке.
– Это что, необходимые требования к новобранцу, завербованному в Службу? – Стукнувшись лбом, Эдвард забрался на верхнюю полку. Даже при открытых окнах в фургоне было ужасно жарко.
– Примерно так, – донесся снизу хитрый голос. – Не помешает еще способность к языкам. На скольких ты говоришь?
– Обычный школьный набор: французский, латынь, греческий. Довольно пристойно немецкий.
– У тебя медаль по немецкому. А как африканские языки?
– Банту.
– Какой банту?
– Эмбу, конечно, и еще кикуйю. Немного меру и суахили. – Это звучало как бахвальство, поэтому он пояснил: – Тут главное освоить один или два. Остальные идут легче. Всякий, кто знает французский и латынь, без труда будет читать по-итальянски или по-испански.
Крейтон усмехнулся чему-то.
– Способности к языкам не мешают, но ты все равно слишком молод. Если бы не «Филобийский Завет», я бы выкинул тебя. Мне нужны люди лет пятидесяти – шестидесяти. Женщины даже лучше. Пока не нашел никого.
Через пять минут он уже храпел.

37

Драконы ужасно не любят воду, но когда Драконоторговец направил Звездного Луча вброд через Наршуотер, остальные потянулись за ним. Он пересадил сестру Ан на четвертого дракона, самку по кличке Пламя. Правда, сначала он заставил ее надежно упрятать меч в мешок. Вокруг этого разгорелся еще один спор. Но сестра сдалась, когда Т’лин пообещал, что она сможет в любую минуту дотянуться до эфеса.
– А что здесь за перевал? – спросила Элиэль, когда их караван двинулся на север, через травянистые склоны Наршслоупа.
– Какой еще перевал? – буркнул Т’лин в ответ. Он все еще злился. – Драконам не нужны перевалы. Твои горные ремни в порядке?
Она кивнула. По правде говоря, пояс отчаянно жал, но, помня, как Звездный Луч спускался по стене храма, она сильно подозревала, что он ей пригодится.
Солнце стояло уже высоко, становилось жарко. Вскоре они ехали по ущелью. Его склоны защищали их от ветра, и она согрелась – редкое состояние в Наршвейле. Хорошо бы еще поспать несколько часов. Она не без сожаления вспоминала слова Гима насчет булочника в Морби, но беглецам необходимо было спешить. Стражники наверняка скоро обнаружат обман сестры Ан.
Драконы растянулись цепочкой, так что поговорить ей было не с кем. Седло начинало тереть. В это же время вчера она ощипывала кур. Она мысленно скорчила рожу. «Ощипывай своих ублюдков сама, мать Илла!» А позавчера вещал оракул, а за день до того она разоблачила Дольма… В коленодень она была обыкновенной маленькой актрисой, ожидавшей поездки на мамонте. Какой простой казалась тогда жизнь!
Еще полчаса беглецы двигались по ущелью, дно которого постепенно повышалось, петляя между горными ручейками и водопадами. В конце концов ущелье отвернуло в сторону от намеченного Т’лином пути, и он направил Звездного Луча на склон. На вершине он приказал всем остановиться, чтобы драконы перевели дух. Элиэль поразилась тому, как высоко они забрались – отсюда был виден весь Наршленд, окруженный снежными вершинами Наршволла. Выше их парили только облака. Даже летом Наршленд казался скорее бурым, чем зеленым, – суровая земля, пригодная разве что для скотоводства. Там и здесь чернели шрамы шахт. Гим смотрел на все это разинув рот.
– Никогда не видел? – спросила Элиэль.
Он покачал головой в тюрбане:
– Я ведь не то что ты. Я нигде еще не был! Нет, там-то я везде побывал. – Он махнул рукой в сторону долины. – Мы выбирались на пикники – мама, отец, я и сестры. Вон туда, к Громовым водопадам. Или туда, на Фиалковый луг. Знаешь, в хорошей обуви можно за день дойти пешком до края долины и обратно. А из конца в конец – за два дня. Отец ходил так раз.
Элиэль не особо любила пешие прогулки, но сильный мужчина… почему бы и нет?
– Есть долины меньше этой, – утешила она его. – А есть и больше. В Джоалвейле есть места, откуда вообще не видно гор!
Это произвело на Гима некоторое впечатление.
– А Суссленд тоже больше, правда?
– Он шире, – сказала она. – Ниже и теплее.
– Расскажи мне о Празднествах, – попросил Гим. Упоминание о Празднествах напомнило Элиэль о том, что ей предстоит еще исполнить пророчества.
Сестра Ан сидела на Пламени так прямо, как могла, вцепившись одной рукой в рукоять своего драгоценного меча. Ее изможденное лицо казалось удивительно спокойным и даже безмятежным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57