Дикону приходилось в своей жизни видеть мертвых, но никогда он не видел смерти в таком отвратительном виде, какой представлял собой Уолтер Кэрроуэй: неприкрытая рана, вывалившийся язык, выпученные глаза. Он был один в камере, то ли по распоряжению Военного министерства, то ли сам заплатил надзирателю за отдельную камеру. Дикон не знал. Когда его обнаружили, он был мертв уже несколько часов.
«Я это сделал, – изумленно думал Дикон. – Я его убил. Как люди, воюющие на континенте, живут с этим? Для них это будни, они видят, как умирают их товарищи и враги, каждый день. Наверное, они привыкли».
Он не стал рассказывать Рут и Кэролайн неприятные подробности.
– Уолтер сам для себя все решил, и поэтому у него хватило сил забраться на койку с такой раной, – закончил он. – Мне сказали, что он шел на поправку. Возможно, он бы полностью выздоровел, остался бы лишь без некоторых… а-а-а… мужских органов.
– Теперь суда не будет, – произнесла Кэролайн.
Возможно, об этом деле никто и не узнает, если журналисты не пронюхают. Конечно, нельзя надеяться на то, что не всплывет ее имя. Но ведь еще предстоят похороны, а кто кроме нее займется ими? Она с ужасом думала о черном платье, венках, похоронном кортеже. Ей снова придется носить черное. Это уж слишком, и все из-за человека, которого она презирала.
Может быть, ей удастся уговорить его поверенного взять на себя эти заботы. Поверенный, однако, слишком хорошо знал о ее существовании. Она не могла представить, чтобы старый мистер Лэмбертон согласился сделать это для нее.
– Зачем он покончил счеты с жизнью? – говорил Дикон. – Должен признаться, что я в растерянности. Повеситься! Наказание за измену – лишение всех земельных владений, а не повешение. Я об этом забыл. Этот изменник мог прожить до глубокой старости! Проклятый всеми – да, лишенный земли – да, но он бы выкрутился. Лорд Эйвбери был потрясен. Он думал, что на суде Уолтер будет все отрицать, и если бы ему повезло, то все ограничилось бы выплатой штрафа, он ведь был скользкий как угорь. Фенланд и Данторп с радостью валят все на него. Оба настаивают на том, что они образцовые граждане и Уолтер заставил их заниматься этим под угрозой смерти.
– Мне кажется, что «угроза смерти» была обыкновенным шантажом, – сказала Кэролайн. – Если Фенланд и был образцовым гражданином, то лишь когда ему было два года от роду. Меня от него трясло всякий раз, когда он у нас появлялся.
– Мы никогда не узнаем, что его заставило решиться на самоубийство, – заключил Дикон. – Может быть, поужинаем, наконец?
– Я знаю! Конечно! – воскликнула Кэролайн. – Вы сказали, он был ранен в… в…
– Да.
– Значит, у него никогда бы не было наследника. – Огромный груз свалился с ее плеч. Со смертью Уолтера чувство вины за то, что она не могла родить ему наследника, меньше не стало. Но по какой-то необъяснимой причине тот факт, что если бы он был жив, то никогда бы не смог иметь наследников, освобождал ее от этой вины.
– Дикон! – закричала она. – Я свободна!
– Да, – сказал он. – Вы понимаете, наконец? Вы свободны.
Но какой ценой. Приподнятое настроение, в котором Дикон пребывал из-за того, что ему удалось сокрушить Уолтера, разоблачить его, сменилось холодным презрением. Уолтер был одним из многих отщепенцев, которые получали выгоду от этой проклятой войны с Францией. Когда она закончится? Сколько еще молодых англичан должны будут защищать родину и умирать или возвращаться домой калеками? Сможет ли его брат Бенджамин выжить в этой войне?
Но он выглядел совершенно спокойным, когда они отправились ужинать. Рядом с ним шли его дамы, и он сжимал руку Кэролайн гораздо крепче, чем было необходимо.
– Мне бы хотелось поехать с вами к вашему поверенному, – сказал Дикон за завтраком. Было еще рано. Кэролайн, страшась предстоящего ей разговора, хотела побыстрей покончить с этим.
– О, правда? – с облегчением проговорила она. – Не могу себе представить, как быть с похоронами. Я готова согласиться на все, что предложит мистер Лэмбертон, поскольку я ничего не умею и из-за всего остального. Я, наверное, должна позаботиться, чтобы у слуг были черные нарукавные повязки, черные перчатки, нужно найти священника, который смог бы поведать о предполагаемых достоинствах Уолтера… Я не уверена, что перенесу это.
Кэролайн была бледна и выглядела усталой. «Можно подумать, что она действительно скорбит по этому негодяю», – подумал Дикон.
Словно прочитав его мысли, она сказала:
– Я не жалею о том, что его не стало. Мне интересно, могла ли я предотвратить это или положить этому конец. Мне следовало интересоваться его делами. А я упивалась своими несчастьями и шила платьица для крещения, и жалела себя. Конечно, я должна была знать, чем он занимается. Джеймс Фенланд часто к нам приезжал, и они запирались в кабинете Уолтера. Мне нужно было подслушать или подкупить кого-нибудь из слуг, они не все были у него под пятой. Не все были ему преданы. И я бы знала, чем он занимается. Но я ничего не сделала! Я ни о чем не подозревала! Я слишком была занята своей неспособностью быть матерью… своими несчастьями…
Кэролайн закрыла лицо руками и разрыдалась.
Дикон тихо спросил:
– А что бы вы смогли сделать, если бы узнали, чем Уолтер занимается?
– Я не знаю! – крикнула она. – Но я бы обязательно что-нибудь придумала. Досси могла бы отвезти письмо моему отцу. Я могла бы написать премьер-министру!
– Возможно, – сказал он. – Но мне кажется, что обвинения несчастной жены, к тому же отвергнутые Уолтером, имели бы мало веса.
– Да, – неохотно признала она. – Вы совершенно правы. Кто бы стал слушать обыкновенную женщину? – Она прикусила губу.
– Давайте съездим к мистеру Лэмбертону. Коляска уже готова. – Дикон обменялся с молчавшей Рут взглядом и проводил Кэролайн к выходу.
Мистер Лэмбертон посоветовал Кэролайн устроить самые скромные похороны, но согласился, что сделать это будет нелегко. Новость об измене Уолтера и его смерти уже распространилась по Лондону благодаря газетам. Имени Дикона не называли. Не упоминали и о самоубийстве. Сообщалось, что Уолтер Кэрроуэй умер от ран в ожидании суда. Ничто не могло помешать его похоронам по обряду, освященному церковью.
Чувствуя себя обманщицей, Кэролайн согласилась. Ей было все равно, где похоронят Уолтера. Но обычная церемония казалась ей лучшим выходом из положения. Она понимала, что ей придется принимать соболезнования в доме на Ганновер-сквер, чего она страшилась, но надеялась, что это продлится всего несколько часов…
– Ну а теперь завещание, – произнес мистер Лэмбертон.
– Да? Он, наверное, оставил свое состояние обществу по борьбе за права трактирных служащих? – съязвила Кэролайн.
Мистер Лэмбертон нахмурился. Ирония в данном случае неуместна.
– Вы – его единственная наследница, – сказал он и многозначительно посмотрел на тонкую талию Кэролайн, – если нет отпрысков от этого брака?
– Отпрысков нет, – ответила Кэролайн.
– Завещание было составлено в ноябре 1807 года, – продолжал Лэмбертон, – То есть вскоре после вашей свадьбы, если не ошибаюсь?
– Да.
– Его светлость несколько раз говорил мне, что хочет изменить завещание, но он так и не сделал этого. Я не имею ни малейшего понятия, что он хотел изменить. Таким образом, это его последняя воля. Я оглашу завещание сейчас, ведь больше нет наследников, вы – единственная. Насколько я помню, у него не было родственников, которые могли бы оспорить это завещание. Я прав?
– Да, – кивнула Кэролайн.
– Придется потратить какое-то время, чтобы выяснить вопрос обо всех его вложениях. Если мне не изменяет память, он является… являлся владельцем собственности в Кенте и где-то еще, а также дома на Ганновер-сквер. Недвижимость будет конфискована в пользу Короны. Это обычная практика, когда человека осуждают за измену. Тем не менее, ваша светлость, вы получите… ахм… примерно двести тысяч фунтов плюс-минус что-то.
Лэмбертон выглядел несчастным.
Кэролайн потеряла дар речи. Двести тысяч фунтов! Она и не подозревала, что на свете существуют такие деньги. Она вдруг вспомнила сейф в кабинете Уолтера. Банкноты и золотые соверены, лежавшие там, наверное, не фигурировали в завещании, поэтому сумма, которую она получит, может быть больше. И дом, и собственность в Кенте, что бы это ни было… Сколько из всего этого было заработано контрабандой оружия и коньяка? Она была уверена, что большая часть. Но кто точно скажет?
– Буду ли я нести ответственность за… незаконные доходы Уолтера? – спросила она поверенного.
Он снова нахмурился.
– Вполне возможно, что кроме всего прочего, будет наложен и штраф, – ответил он. – Вы должны знать, что я ничего не знал о… торговых операциях его светлости, пока не прочел о них в газете. Абсолютно ничего! Естественно, я был потрясен. Действительно потрясен.
– Благодарю вас, – сказала Кэролайн. – Лорд Райкот, мы можем идти.
Дикон, которого представили поверенному как друга семьи, встал и взял Кэролайн под руку. Он печально улыбнулся Лэмбертону. Эта улыбка была рассчитана на то, чтобы у поверенного сложилось впечатление, что леди Кэрроуэй – беспомощная женщина и ничего не понимает в таких делах, поэтому ей и понадобился мужчина для поддержки. Дикон не сомневался, что Лэмбертон был в курсе всех незаконных дел Уолтера Кэрроуэйя. Он дал себе слово, что не допустит, чтобы в алчных руках этого человека застряло больше, чем это было необходимо.
На прощание они обменялись вежливыми и фальшивыми с обеих сторон изъявлениями благодарности и пожеланиями.
Похороны привлекли внимание такого количества народу, словно это были скачки или театральная премьера. Надежды Кэролайн на скромную и короткую церемонию не оправдались. Зеваки окружили церковь, а затем и дом на Ганновер-сквер, где были устроены поминки. Носовые платки с траурной отделкой и траурные кольца, которые она дарила пришедшим на похороны, быстро закончились. На Кэролайн было платье из черного бомбазина из ее старых запасов.
Тяжелей всего было принимать соболезнования от людей, которые искренне ей сочувствовали. Многие друзья Уолтера и не подозревали о ее существовании и с трудом скрывали свое удивление. Никто, казалось, не знал, о чем еще можно с ней говорить, если не о смерти Уолтера.
Рут и Дикон все время были рядом, хотя лишь некоторые из присутствующих были с ними знакомы: они и Уолтер вращались в разных кругах.
Рут попыталась нейтрализовать одну парочку, которая (она была уверена) появится обязательно: леди Робстарт и миссис Хинкл. Они даже своих мужей прихватили. Обе дамы сердечно расцеловались с Рут и направились к Кэролайн, хотя Рут отчаянно пыталась помешать им.
– Леди Кэрроуэй! – воскликнула миссис Хинкл. – Вы сразили меня наповал! Я просто не могла поверить, когда узнала, что вы совсем не миссис Мейкпис, – она хихикнула. – Мы с леди Робстарт хотим выразить вам наши глубокие соболезнования. Я знаю, что вы в отчаянии из-за безвременной кончины любимого мужа, – она многозначительно посмотрела на Дикона, стоящего рядом.
– О да, – вступила леди Робстарт, – какое несчастье остаться вдовой в таком юном возрасте! Мне кажется, у вас нет детей? Они могли бы быть для вас утешением. Но конечно, у вас есть близкие друзья, которые вас утешат, – она тоже посмотрела на Дикона.
Последние несколько дней были для нее таким тяжелым испытанием, что Кэролайн сомневалась, удастся ли выдержать до конца эту ужасную процедуру. Язвительные замечания двух гарпий были, казалось, последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Но Кэролайн велела себе держаться.
– Благодарю вас за участие, – спокойно ответила она. – Я никогда этого не забуду, – и отвернулась к другим гостям, давая понять, что аудиенция закончена. Дамам пришлось уйти, следом шли их мужья, которые так и не проронили ни слова.
Наконец все ушли, и остались только Рут и Дикон.
– Поехали домой. Слава Богу, все позади, – вздохнула Рут.
– Я поеду с вами, но завтра сюда вернусь, – сказала Кэролайн. – Это мой дом, по крайней мере, пока я не найду себе другой. Я уверена, правительство даст мне время, чтобы найти новое жилье.
– Вы не станете делать ничего подобного, – заявила Рут. – Что за глупости! Да вас могут вышвырнуть отсюда в любую минуту!
– Вы не можете! – закричал Дикон. – Вы член нашей семьи!
– Благодарю вас, дорогие мои. Пока это мой дом. И я намерена кое-что в нем изменить. Нужно уволить Джейнса – дворецкого и некоторых других. Нужно многое сделать, и я должна этим заняться.
Глава семнадцатая
Прощание было грустным. Кэролайн собирала вещи и не позволяла себе думать о предстоящих длинных и одиноких днях. Она надеялась, что будет занята и у нее не останется времени скучать по Рут, и особенно по Дикону. Они будут часто видеться. Кэролайн была слишком многим им обязана и не знала, как отплатить.
Дикон отказался отпустить ее, не поговорив с глазу на глаз. Утром перед отъездом, он сказал ей об этом, пока Рут разговаривала с поварихой.
Кэролайн вошла в библиотеку, Дикон вошел следом. Он закрыл дверь и прислонился к ней.
– Идите сюда, – произнес он.
Кэролайн испуганно посмотрела на него. После его возвращения из Кента они не прикасались друг к другу. Они не обменивались ни тайными улыбками, ни тайными взглядами. Дикон был мрачен и занят. Она его понимала. Измена Уолтера и его смерть заслонили все остальное.
– Идите сюда, – повторил Дикон. Увидев, что она не решается, он подошел к ней и обнял. – Господи! Как долго я ждал этого, – прошептал он, целуя ее и гладя по щеке. – Дорогая мисс Кэролайн! – он целовал ее ухо, – моя обожаемая миссис Мейкпис! – теперь он целовал другое ухо, – моя любимая леди Кэрроуэй, – он поцеловал кончик ее носа. – Не кажется ли вам, что настало время еще раз поменять фамилию? На леди Райкот, например? – Следующий поцелуй в губы, лучший из всех.
Кэролайн казалось, что ее сердце сейчас разорвется. О, если бы она только могла! В объятиях Дикона она готова была согласиться на все, что угодно. Но это невозможно. Она должна соблюдать траур как положено, в течение года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30