Автор рукописи, современник монсиньора
Перрелли и ненавистник Непенте, священнослужитель, обладавший
нравом распутным и сладострастным, сохранил в своей хронике то,
что он именует "славной шуткой", -- некое речение относительно
Непенте с его дурно пахнущими водами, имевшее как он уверяет,
"хождение по всей стране". То была одна из ученых, громоздких и
однако же непоправимо откровенных острот позднего Возрождения,
о которой монсиньор Перрелли не упоминает как из патриотизма,
так и из соображений приличия, -- короче говоря, некий пошлый
каламбур, построенный на имени святого покровителя Непенте,
представлявшего собой, как настаивает отец Капоччио, попросту
христианизированного местного божка.
Когда орлиный взор библиографа впервые пал на этот пассаж,
библиограф испытал потрясение. Поразмыслив, он понял, что попал
в пренеприятнейшее положение -- естественная человеческая
благопристойность пришла в нем в столкновение с не менее
естественной и законной гордостью историка, с потребностью в
том, чтобы плоды трудов его не были утрачены.
-- Таковы, -- говаривал он, -- дилеммы, которые возникают
перед добросовестным комментатором.
Как ему следовало поступить? Вообще не приводить
несчастную шутку в своем расширенном и откомментированном
издании Перрелли? Он не почитал себя вправе избрать такую линию
поведения. Какой-нибудь будущий исследователь наверняка
откопает ее и присвоит все заслуги себе. Может быть,
попробовать пересказать остроту в выражениях, не оскорбляющих
вкуса утонченного читателя, разжижив ее изначальную едкость без
ущерба для общего смысла? Он склонялся к подобной мере, но к
несчастью все попытки словесной подтасовки потерпели крах.
Каким ни был мистер Эймз хорошим филологом, шутка оказалась
закоренелой в неподатливости, не желающей идти ни на какие
компромиссы, -- сколько он ни возился с ней, все было впустую,
сколько ни потел, она сохраняла свою наготу и бесстыдство и ни
лестью, ни запугиваньем склонить ее на сторону приличий не
удавалось. Нет, решил мистер Эймз, ее не надуешь. Быть может,
воспроизвести ее in extenso(33)? По зрелому рассуждению и не без
определенных опасений нравственного характера он решил, что в
этом и состоит его долг перед потомством. И шутка, прикрытая
темной завесой ученых словес, была исподтишка внедрена в
сообщество тысячи целомудренных примечаний, способных обойтись
без такого прикрытия.
Немало узнал библиограф и о дальнейшей истории источника
Святого Илии, который один только и продолжал еще бить, -- о
том как в семнадцатом и восемнадцатом столетиях слава его
разрасталась, привлекая болящих из самых далеких мест и сделав
необходимым возведение роскошного зала для пущего удобства
приезжих посетителей; и о том, как впоследствии воды его
непостижимым образом вновь впали у публики в немилость. И это
несмотря на то, что в 1872 году прославленный член Тайного
совета доктор Каппонаро, директор Дома Неисцелимых в
Монтеситорио написал, вняв отчаянным просьбам городских властей
Непенте (встревоженных оскудеванием доходов, образованных
платой за прием целебных ванн), брошюру, за которую, уместно
сказать, эти самые власти выложили, ввиду вполне заслуженной
автором славы неподкупного ученого, кучу денег, -- брошюру,
восхвалявшую достоинства источника, доказывавшую посредством
сложных химических анализов, что ингредиенты целебной воды не
только не изменились со времен монсиньора Перрелли, но стали в
действительности даже лучше, чем были; и завершавшуюся
прочувствованными уверениями, что воды эти по-прежнему как
нельзя лучше пригодны для исцеления от болезней, которым по
непонятной причине подвержено население острова, -- а именно,
от последствий злоупотребления любострастием и винопийством, а
также от вросших ногтей на ногах.
Местный депутат, дон Джустино Морена, много раз обещал
своим непентинским избирателям разобраться в этом вопросе и
посмотреть, что тут можно сделать. Но он был занятым человеком.
До настоящего времени он, судя по всему, не ударил и пальцем о
палец.
И вот теперь этот последний из двенадцати целебных
источников нежданно-негаданно иссяк...
ГЛАВА XX
Дурные вести распространяются подобно степному пожару. Эта
же -- по причинам, о которых мы сейчас сообщим, -- была
воспринята как зловещее предзнаменование самого грозного
свойства. Священнослужители сошлись на тайное совещание,
неофициальное, но весьма представительное, дабы обсудить, какую
позицию в отношении прискорбного явления следует им занять и
какие принять меры для ослабления обуявших население острова
опасений.
Кое-какие толки на эту тему возникли и в Клубе.
Большинство его членов придерживались принципа laissez faire(34),
а то и относились к людям рационалистического склада, -- один
из них, тихий индус, которого подозревали в ношении корсета,
зашел в своем безразличии так далеко, что заявил, будто
иссякновение источника приведет лишь к тому, что "на Непенте
станет одной вонью меньше". Однако, небольшое, но сплоченное
меньшинство думало иначе. Обуреваемое неясными ему самому
предчувствиями, оно нашло обстоятельного и красноречивого
выразителя своих страхов в лице Консула, -- последний с еще
побагровевшей против обычного физиономией озабоченно
прохаживался по клубным залам, то и дело выдергивая изо рта
видавшую виды вересковую трубку, прикладываясь к виски со
всяким, кто изъявлял желание за него заплатить, и объявляя всем
и каждому, что надо что-то делать. Это была его панацея --
неизменная формула на случай любой кризисной ситуации,
скандальной или какой-либо иной. Надо что-то делать, со всей
откровенностью заявлял он. Этим словам вторило сочувственное
эхо, долетавшее от карточного стола, -- голоса мистера Мулена и
синьора Малипиццо; оба не дали бы за источник и ломанного
гроша, но никогда не упускали случая выразить на публике свое
одобрение словам и поступкам мистера Паркера.
Что-то надо было делать и побыстрее, ибо прошло лишь
несколько кратких часов, а над солнечным островом уже начала
сгущаться атмосфера подавленности, ощущения неотвратимой беды.
Местные жители с испугом припомнили, что на памяти их предков
источник лишь однажды повел себя подобным манером. Случилось
это перед колоссальным извержением расположенного на материке
вулкана, засыпавшего остров ужасным пеплом, который уничтожил
весь урожай и довел население до такой нищеты, что оно целых
три месяца кряду едва-едва могло позволить себе самые насущные
из радостей жизни. Они высказывали не лишенное определенной
основательности мнение, что воды источника, повинуясь древним и
темным узам взаимной приязни, решили покинуть свой прежний дом
и укатили -- под лигами и лигами сверкающего моря -- к
свирепому сердцу вулкана, дабы, претерпев там процессы
алхимического преображения, своего рода испытание огнем, и
исполнив некий пламенный брачный обряд, породить на погибель
рода людского огнедышащее чудовище.
Выходящую к морю террасу заполнила людская толпа,
обратившая взгляды к далекой огненной горе. Однако вулкан
никогда еще не казался столь мирным, безобидным и
привлекательным; его опрятные склоны тонули в алом вечернем
свете, из жерла, уподобляясь гирлянде, неторопливыми
непрестанными витками спирали возносился лиловатый дымок. Как
бы резвясь и играя, завитки его один за другим уходили в зенит,
словно вулкан желал привлечь всеобщее внимание к своим приятным
манерам, и разорванные в высоте неотвязчивым южным ветром,
улетали прочь. В толпе то там то сям, начали во множестве
появляться священники. Настроение у них было -- лучше некуда,
казалось, они более обычного склонны принять участие в любом,
пусть даже затеянном без них разговоре. На неофициальном
сборище было решено, что на данной, предварительной стадии
наилучшим средством для ослабления охвативших верующих
предчувствий являются такого рода снисходительные демонстрации.
Самое важное это соблюсти внешние приличия -- к такому они
пришли заключению, и надо сказать, не впервые. И вот именно
тогда плотно окруженный благочестивыми прихожанами простодушный
"парроко" указал на вылетавшие из кратера игривые облачка и
произнес фразу, которую сам он счел не только уместной и
остроумной, но также пригодной для успокоения тех, кто ее
услышит. Он сказал, что ни один розовощекий школьник,
когда-либо выкуривавший первую свою сигарету, не выглядел столь
невинно. Зловещие, роковые слова! Впрочем, "парроко",
отличавшийся воистину святой простотой, так и не смог постичь
всего их значения. Смысл неудачной метафоры дошел до "парроко"
лишь после того, как дон Франческо шепотом поведал ему, что
внешность бывает порой обманчива, и сославшись на собственный
опыт, приобретенный им в нежном возрасте шести лет, объяснил,
что при всей внешней безвредности первой сигареты за ней
обыкновенно следует нечто, сильно напоминающее катаклизм.
Однако худшее оставалось впереди. Ибо солнце еще медлило
над горизонтом, а уже одно за другим стали поступать известия о
новых ужасных знамениях. Безо всяких на то причин лишилось
листвы принадлежащее почтенному сельскому жителю сливовое
дерево. Появилась взволнованная Герцогиня, уверяющая, что ее
сделанная из черепахового панциря лорнетка испускает трескливые
звуки. Она потребовала, чтобы дон Франческо объяснил это
удивительное явление, -- трещит совершенно явственно, уверяла
она. Невдалеке от бухточки, в которой еще вчера бил источник
Святого Илии, рыбак изловил одноглазую миногу -- а репутация
этой твари и без того оставляла желать лучшего. Библиограф,
прогуливаясь с Денисом, вдруг вспомнил, что его фокстерьера
нынче утром сильно рвало. Похоже, он придавал этому большое
значение; как хотите, говорил он, а это довольно странно; с
собаками такое случается редко; конечно, если бы это был Кит...
Малец городского бакалейщика ухитрился сползти по лестнице в
нижний этаж и там проглотить восемь мраморных шариков,
принадлежавших старшему брату, который по халатности оставил их
на полу, -- и не причинить себе тем никакого, насколько то было
известно, вреда. Русских апостолов начала косить загадочная
болезнь, называемая чесоткой. В тот же день пришла яхта
американского миллионера ван Коппена -- ничего удивительного,
ван Коппен год за годом навещал остров примерно в это время, --
но почему, бросая якорь, яхта столкнулась сразу с двумя
рыбачьими лодками?
Между тем из Старого города принесли новость о курице,
внезапно всем на удивление обзаведшейся петушиным хвостом. До
сей поры эта курица славилась умеренностью и нормальными
повадками и была даже лично известна тамошнему приходскому
священнику, каковой вследствие ее преображения в оперенного
монстра преисполнился ужаса и, вспомнив о папской булле "ne
nimis noceant nobis(35)", вменяющей христианам в обязанность
истреблять всякую противную естеству тварь, каким бы способом
та ни появилась на свет, тотчас приказал курицу извести. Однако
уничтожение андрогина оказалось задачей не из легких.
Сообщалось, что означенная тварь билась за жизнь с неистовством
демона, громко кукарекала и при самой своей кончине снесла яйцо
-- сфероидальной формы, синеватое и явно уже сваренное вкрутую
-- яйцо, которое Главный санитарный врач без особого труда
опознал как яйцо василиска.
Нет ничего удивительного, что вследствие этих и подобных
этим злополучных событий наиболее суеверной части населения
стало как-то не по себе. Даже люди скептические и те пришли к
выводу, что Провидение или нечто иное, в чьем ведении находятся
подобные вещи, допустило досадную неосмотрительность, лишив
души людские покоя как раз в этот, самый важный в году
двухнедельный период, в аккурат между празднествами в честь
Святого Додекануса и Святой Евлалии -- в пору, когда остров
наполняют приезжие.
А поздно ночью последовал новый сюрприз. Мистер Паркер
вынужден был в спешке покинуть Клуб, получив известие о том,
что его хозяйке вдруг стало совсем худо. За несколько дней до
того ее тяпнул в губу комар; особого внимания на происшествие
не обратили, хотя зловредный южный ветер и спровоцировал
небольшое недомогание вкупе с повышением температуры. Однако
нынешним вечером ее лицо внезапно стало приобретать странный
оттенок и удивительным образом пухнуть. Оно уже увеличилось
вдвое против привычных размеров, так что на вилле -- по словам
вызванного туда врача -- "было на что посмотреть".
Посмотреть-то там всегда было на что. Так, во всяком
случае, уверяли те немногие, кто удостоился лицезреть эту даму.
В крови ее имелась некая тропическая примесь, восходящая к
одному из цветущих островов Карибского моря, -- присадка, не
желавшая гармонически сочетаться с тем, что досталось даме от
белых предков. Женщина эта не отличалась ни красотою, ни
привлекательностью и то обстоятельство, что некоторый порок в
развитии нижних конечностей вынуждал ее безвылазно сидеть у
себя в будуаре, недоступном для каких бы то ни было гостей за
вычетом немногих -- только что прибывших на остров, ни в чем
еще не толком разобравшихся и не ведающих о своеобразных чертах
ее характера, -- это обстоятельство по праву почиталось
проявлением благого промысла Божия. Что до своеобразных черт
характера, то они вследствие вынужденного бездействия ног
находили выражение в фантастической предприимчивости языка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65