Так оно и было на самом деле.
Ее губы искривились в слабой, но, несомненно, презрительной улыбке.
— Это входит в условия найма? — спросила она с издевкой.
Эта фраза обожгла его, как крапива. Ему казалось, что они давно уже пришли к пониманию и подобные колкости в такую минуту просто неуместны. Однако он ответил без колебания:
— Вот именно. — И тут же, сам не зная зачем, добавил: — Не надо бояться.
Продолжая одной рукой обнимать ее за плечи, Себастьян просунул другую ей под колени и поднялся с тесного диванчика под окном, бережно держа ее на руках. Идти было недалеко, только до обитой кожей кушетки напротив письменного стола. Рэйчел почти ничего не весила, но ее тело так страшно одеревенело у него в руках, что ему показалось, будто он несет скелет. Он поставил ее на ноги, справедливо полагая, что так ему будет легче раздевать ее. Пламя свечей почти не освещало эту часть библиотеки; Себастьян едва различал ее в полутьме. Ей это должно было казаться благом. Сам же он решил, что ему все равно: у него еще будет время видеть ее так часто, как только захочется, и света при этом будет, сколько его душе угодно.
Ее молчание, как, впрочем, и все ее поведение (полная отчужденность), говорили о том, что в эту первую ночь ему вряд ли удастся добиться ошеломляющего успеха, а потому лучшая тактика для него — поскорее со всем покончить. Да, именно так и следовало поступить. Но был и другой путь: принять вызов и использовать ее упрямую нерасположенность, чтобы извлечь как можно больше удовольствия для себя. И для нее тоже, если она, конечно, позволит. В тысячный раз Себастьян посетовал, что не знает ее истории. Что сотворил с ней муж? Но, раз он этого не знает, а она не желает рассказывать, он решил, что имеет право действовать по своему усмотрению и получать наслаждение любым способом, какой только придет ему в голову. Она сама лишила его выбора.
Это было хладнокровно обдуманное и беспощадное решение, но Себастьян оказался непоследовательным. Ведь в эту минуту ему больше всего на свете хотелось скомандовать: «Раздевайтесь!» — и проследить (оставаясь, разумеется, полностью одетым), как она станет снимать с себя одежду. Она, конечно, задрожит и отвернется, а может быть, и вообще откажется наотрез, и ее сопротивление окажет на него огромное возбуждающее воздействие. Но в тот же самый миг, как этот соблазнительный образ сложился у него в уме, Себастьян поднял руки к воротнику ее дешевенького халатика и начал сам расстегивать пуговицы.
Однако он не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за ее лицом, пока раздевал ее, хотя милосерднее было бы обнять ее при этом, позволить ей спрятать голову у себя на груди в попытке убежать от действительности. Среди женщин, окружавших его в последнее время, Рэйчел была единственной, чей ум занимал его ничуть не меньше, чем тело. Ему хотелось непременно знать, о чем она будет думать, пока он ее соблазняет.
Но этому не суждено было сбыться. Помимо тревоги и страха, в ее глазах невозможно было прочесть никаких других эмоций. Положение не изменилось, даже когда Себастьян снял с нее халат и начал расстегивать фланелевую ночную рубашку. Пуговицы заканчивались чуть ниже талии. Он медленно стянул рубашку у нее с плеч, понемногу обнажая грудь. Ему показалось, что она краснеет, но при тусклом освещении он не мог быть твердо уверен.
— Очень мило, — пробормотал Себастьян, имея в виду все сразу.
Рэйчел закрыла глаза, давая понять, что его одобрение ничего для нее не значит. Он коснулся ее сосков и легонько ущипнул. Совсем несильно, просто чтобы вывести ее из неподвижности, не причиняя боли. Пришлось отдать должное ее стойкости: она не шелохнулась. Себастьян надавил сильнее, сперва играючи, потом всерьез. У нее задрожали губы.
Только этого он и добивался: хоть какого-нибудь отклика. Себастьян принялся успокаивать ее, медленно поглаживая ладонями. Ее кожа завораживала его: такая прохладная, такая гладкая. Мысль о том, что до сих пор никто к ней так не прикасался, приятно волновала его.
Но она уже побывала замужем!
Освобождая ее руки от рукавов ночной рубашки, Себастьян спросил:
— Что он с вами сделал?
Как и следовало ожидать, она не ответила. Рубашка соскользнула с ее узких бедер и упала на пол у ног. Он сразу же позабыл о своем вопросе.
До сих пор в нем будили страсть (хотя слово «страсть» вряд ли годилось для определения бездушных, бездумных, лишенных любви и тепла совокуплений, ставших его уделом за последние несколько лет) дамы с роскошными, обильными телесами, чем пышнее, тем лучше. Эту женщину ни при каких условиях нельзя было назвать пышнотелой, но ее хрупкая фигура пришлась ему по душе куда больше, чем он ожидал. Точеная, стройная, удивительно юная, она дышала чистотой и невинностью.
Взгляд Рэйчел был устремлен прямо вперед, но Себастьяну показалось, что она его не замечает; она как будто воздвигла невидимую стену, чтобы отгородиться от него. Решив проверить, насколько крепка эта стена, он начал раздеваться. Сбросил башмаки, потом снял рубашку и принялся расстегивать брюки. Это подействовало мгновенно; Рэйчел отвернулась и уставилась на тусклое пламя свечи. Стена рухнула от первого же удара.
Одной рукой он обнял ее за плечи и привлек к себе, ощущая, как ее грудь коснулась его груди. На сей раз ее кожа оказалась слегка влажной, под его пальцами по ней пробежала легкая дрожь. Прелести мученичества уже начали понемногу действовать Себастьяну на нервы. Он поцеловал ее, заставив раскрыть рот себе навстречу, вызывая ее ответ грубым движением языка. Ему понравилась на вкус шелковистая гладкость ее рта. Рэйчел стояла неподвижно и все вытерпела без единого стона.
— Вы держитесь слишком скованно, миссис Уэйд, — прошептал Себастьян. — Не превращайте это в изнасилование.
Он заставил ее разжать стиснутый кулак и прижал ее ладонь к своей груди.
— Если я…
Ее слова прозвучали как еле слышный, внезапно оборвавшийся вздох. Он даже подумал, что ему почудилось.
— Если вы?.. — пробормотал Себастьян. Он стоял, уткнувшись носом в ее волосы. Неужели было время, когда они казались ему безобразными?
— Если бы я стала вас умолять…
— Умолять? О чем именно?
— Перестаньте, — выдохнула Рэйчел, потому что в эту минуту он провел ее ладонью по своей груди вниз, к животу.
Чтобы ее успокоить, Себастьян замер, хотя ему очень хотелось почувствовать ее руку гораздо ниже.
— Я бы охотно послушал, как вы меня умоляете, — осипшим голосом проговорил он, не отрывая губ от ее лба, — о многих, очень многих вещах. Но только не просите меня остановиться.
Ему не хотелось укладывать ее навзничь на кожаную кушетку; нетрудно было догадаться, что она будет лежать, как труп. Хотя Себастьян успел получить представление о множестве извращений, некрофилия не входила в их число. Он хотел, чтобы женщина отвечала ему. Развернув Рэйчел спиной к себе, он подвел ее к кушетке, подталкивая в поясницу. Она шла покорно, но каждый шаг давался ей с трудом, колени не гнулись.
— Я не сделаю вам больно, — пообещал он. Без толку. Она как будто даже не услышала. Взяв ее за руки, Себастьян сел на край кушетки, сомкнул колени и потянул ее к себе, заставив обхватить ногами его ноги. Ее глаза широко раскрылись от испуга, она попыталась вырваться, но он крепко держал ее запястья. Вид широко раскрытых, смутно белеющих в полутьме женских бедер взволновал его. Ему хотелось еще раз попросить ее расслабиться, но он понимал, что это бесполезно.
— Наклонитесь вперед. Положите руки мне на плечи.
Не желая прикасаться к нему, Рэйчел положила руки на высокую спинку кушетки. Себастьяну было не до споров: благодаря этому движению ее груди оказались в непосредственной близости от его рта. Он немедленно воспользовался преимуществом — наклонил голову и вобрал губами сосок, одновременно покусывая его зубами. Рэйчел громко вскрикнула, но, как ему показалось, скорее от удивления, чем от боли. Однако когда он попытался руками развести ей ноги еще шире, она застонала.
— Не надо бояться.
Бесполезный совет. Ее ноги дрожали, словно туго натянутые струны арфы. Очень бережно и нежно он положил руку на заветный холмик, легонько перебирая пальцами, лаская чувствительную плоть, потом наклонился, провел языком по ложбинке между грудей и ощутил соленый привкус испарины. Она никак не могла унять дрожь в ногах, поэтому он подхватил ее сзади под ягодицы и заставил встать на колени на кушетке. Теперь, когда она была совсем близко, он скользнул ниже, щекоча языком ее живот, широко раскрывая рот и слегка покусывая кожу там, где под ней отчетливо обозначались ребра. Одновременно его руки жадно ощупывали ее ягодицы, заставляя ее придвинуться еще ближе и подняться выше. Она начала задыхаться то ли от страха, то ли от пробуждающегося желания — этого он не мог сказать наверняка. Скорее всего от страха, но ему было уже все равно. Она опять вскрикнула, когда его палец скользнул внутрь ее лона.
Лучше покончить с этим побыстрее, подумал Себастьян. Все эти эротические игры только заставляют ее сильнее страдать. На миг у него даже возникла мысль бросить все на полдороге и отпустить ее, но он сразу понял, что это — неудачная идея. Она мелькнула и ушла в небытие, то есть туда, где и положено пребывать неудачным идеям. После этого осталось одно лишь непреодолимое желание овладеть находившейся в его объятиях и в его власти женщиной.
Шепча ей на ухо бесполезные слова утешения, он заставил ее лечь и медленно, постепенно проник в нее. Когда она напряглась и попыталась ему помешать, он позволил ей передохнуть, даже сделал вид, что слушается ее.
Но передышка была недолгой. Он желал завладеть ею целиком, желал так сильно, что сам едва не потерял голову. Такое ощущение было ему в новинку, раньше с ним ничего подобного не случалось. Он заставил себя замереть внутри ее, обнял ее с нежностью настоящего любовника, и она затихла, как будто сдалась, перестав сопротивляться, позволяя ему оставаться в ней и ощущать, как бурно пульсирует кровь в глубине ее лона.
Даже в эту минуту мысль о ее муже не давала ему покоя. С трудом оторвав лицо от горячей впадинки между ее плечом и шеей, Себастьян поднял голову, чтобы спросить:
— Он всегда делал вам больно? Вам никогда не было хорошо с ним?
Она не желала отвечать.
Он принялся изучать ее нахмуренное, напряженное лицо. Теперь оно было совсем близко. Она опять попыталась отгородиться от него невидимой стеной — с тем же успехом, что и раньше. Вид у нее был как у святой, стойко переносящей нечеловеческие муки, лишь бы не предать свою веру. Себастьян обхватил ее лицо ладонями, с жаром осыпая поцелуями прелестный, строго сжатый рот. Глаза Рэйчел оставались открытыми. Только ему показалось, что ее губы начали смягчаться, как в ту же минуту она отвернула голову, а ее руки, лежавшие у него на плечах, сжались в кулаки и уперлись ему в грудь.
— Я вижу, вы твердо вознамерились взойти на Голгофу, не уклонившись ни на шаг, — прошептал он ей в ухо, заставив ее поморщиться. — Полагаю, кто бы ни был вашим любовником, вы сумеете себе внушить, что все это вам ненавистно.
— Ну так отпустите меня! — с отчаянием прошептала она в воздух над его плечом.
— Не будьте ребенком, — ласково попрекнул Себастьян. — А теперь я хочу, чтобы вы встали на колени. Приподнимитесь. Вот так. Теперь опуститесь. Еще раз. Ниже. Не останавливайтесь.
Но она не желала продолжать сама и двигалась лишь по принуждению. Ему пришлось направлять ее, крепко держа за бедра. Себастьян протянул руку и похлопал по круглому мягкому подлокотнику кушетки.
— Вы бы хотели, чтобы я заставил вас перегнуться через этот валик и овладел вами сзади, миссис Уэйд?
Никакого ответа. С таким же успехом он мог угрожать манекену.
— Ну, как вам будет угодно. Для меня это не имеет значения, а впереди у нас вся ночь.
Рэйчел поднесла руки к лицу, словно собираясь закрыть глаза ладонями, но ее пальцы скользнули выше, вцепились в волосы; она все время норовила согнуться, скрючиться, свернуться клубком. Это было хуже, чем рыдания, проклятия, вопли. Она упиралась макушкой ему в грудь и нагибалась все ниже, ниже, как будто стремясь стать меньше ростом, вообще исчезнуть. И при этом по-прежнему не произносила ни звука.
— Не делайте так, — в ужасе прошептал Себастьян. — Прекратите. Прекратите немедленно.
Он снял ее с себя, перевернул, заставил распрямиться и вытянуться на кушетке. Она даже не сделала попытки сомкнуть ноги, поэтому он накрыл ее своим телом и вновь вошел в нее. Его охватило необъяснимое чувство облегчения. Не обладания — облегчения. Ее глаза были закрыты, но она больше не плакала.
— Теперь все будет в порядке, — заверил ее Себастьян. — Все хорошо, Рэйчел, все хорошо.
Он долго целовал ее, но, услышав ее протяжный вздох, перестал сдерживаться, просунул руки ей под спину и начал двигаться внутри ее.
Ему давно уже стало ясно, что он не сможет заставить ее полюбить все это, но он все-таки попытался, лаская ее всем телом, чутко прислушиваясь, стараясь по ее дыханию определить, что она чувствует. Бесполезно. Что бы он ни делал, ей становилось только хуже.
— Держитесь за меня, — приказал он.
Хорошо хоть, что она повиновалась: обхватила его бесчувственными, негнущимися пальцами. Он обращался с ней со всей возможной бережностью и нежностью. Ему надо было освободиться от переполнявшего его напряжения, но он сумел сохранить хладнокровие почти до самого конца. И все же она была такой горячей, такой тесной, что заставила его позабыть обо всем и потерять голову. Свет у него в глазах померк, все вокруг перестало существовать. В полной темноте он вновь и вновь проникал в нее, захваченный упоительным ощущением чистейшего наслаждения. Страсть клокотала в нем, ища выхода, и он наконец сдался, позволив ей увлечь себя на край сияющей бездны.
9
Лорд д’Обрэ разжег камин в своей спальне, хотя было не холодно.
— Подойдите сюда, пожалуйста, — приказал он. — Сюда, ближе.
Рэйчел подошла к сыплющему искрами мраморному камину и остановилась, стараясь не касаться своего хозяина даже краем одежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51