На горизонте появились белые полоски. Воздух становился теплее. Такс натянул поводья и посмотрел на небо.
Шаман и монах тоже остановились. Монах задремал на гнедой кобылке. Его сутана вся перевернулась и висела на нем, как наполовину снятая кожа. Трубач спешился и прошелся, чтобы размять ноги. Он шагал, как журавль. Такс смотрел на него и не мог отыскать в своем сердце обычную любовь к этому человеку. Он перевел взгляд на горизонт — вставало солнце.
На фоне белизны неба внезапно проглянул зеленый цвет, и за этой зеленью небо было таким ярким, что на него невозможно было смотреть. Такс приложил руку к глазам, защищаясь от раздражающего блеска. Начал дуть западный ветерок. Он шелестел травой и быстро побежал навстречу встающему солнцу. Яркое и прекрасное, оно быстро поднималось в небе. Вокруг них просыпалась степь, кишащая маленькими животными и птицами.
— Мы можем остановиться, если хочешь, — сказал Трубач. — Найди нам место для лагеря.
Такс облизал губы. Восход солнца радовал его. Он оглядел степь, чтобы увидеть лощинку или впадинку, — там обязательно должен быть ручей. Он посмотрел на монаха, сидящего на кобыле. Жеребенок отправился пощипать травку. Кобыла тоже дремала, и у нее отвисла нижняя губа.
— Почему бы нам не подождать здесь, пока он не проснется, — сказал Такс.
— Хорошо.
Трубач опустился на землю и заиграл на дудочке. Такс спешился и начал искать ветки, чтобы поджарить на них зерно для еды.
Днем их догнала черная кобылка. Она шла по их следу и привела с собой жеребенка. Такс был так рад ее видеть, что дал ей целую жменю поджаренного зерна. Трубач решил, что они могут оставаться здесь до темноты. Монах закутался в одежду и спал на земле. Такс обратил внимание, что ему нравилось, когда у него за спиной было что-то твердое, и он подпер его седлами и сумами. Такса поражало, что монах крепко спал, когда шаман играл на дудочке, вокруг двигались лошади, и ветерок пробегал по траве.
Днем Такс заснул. Он просыпался время от времени, чтобы оглядеться вокруг. Когда солнце начало садиться, он проснулся и проверил воду в бурдюках. Хотя вода была солоноватой и отдавала землей, ее было достаточно для двух дней пути. Такс был уверен, что к тому времени они встретят ручей. Он нагрузил вещи на каштанового мерина, оседлал свою черную лошадку и пошел будить монаха.
Трубач сидел на земле и задумчиво жевал травинки. Пока Такс седлал коней, монах и Трубач сидели рядышком и пытались объясняться с помощью жестов. Но у них ничего не выходило. Наконец Трубач обратился к Таксу:
— Спроси его, почему он считает, что у всех людей один и тот же Прародитель, когда на свете существует столько разных людей и племен?
Такс привел лошадей, потом перевел и добавил:
— Нам нужно отправляться. Мне кажется, что завтра мы увидим горы.
Монах и Трубач поднялись и пошли к своим коням. Такс подставил руку, чтобы монаху было легче взобраться на коня. Монах разобрал поводья.
— Я не хочу сказать, что Бог-отец в действительности является твоим и моим предком, как это обстоит с твоим настоящим отцом. Я хочу сказать, что Бог — это наш духовный отец, создавший нас из ничего, как он создал весь мир.
Трубач взобрался на каштанового мерина и сел на переметные сумы. Он сказал Таксу, который обходил их, чтобы подойти к черной лошадке:
— Ты переводишь неправильно.
— Нет, — сказал Такс. Ему и раньше казалось, что монах считает, что его Прародитель и Демон-король — это одно и тоже. Но он посчитал, что это всего лишь объясняет невежество римлян.
— Скажи ему, что я изучал демонов и духов всю мою жизнь и был учеником тех людей, которые тоже всю жизнь занимались тем же и так далее до самого основания магии, и мне никогда и никто не говорил о едином главе демонов и духов, который все создал. Вот так-то.
Они продолжали ехать. Монах что-то обдумывал, опустив голову. Наконец он сказал:
— Я начинаю вас понимать. Может, вы мне скажете, что же такое бог? — он повернулся к Таксу. — Ты.
— Я? — Такс был поражен, нахмурился и начал пристально смотреть вперед, пытаясь найти нужные слова.
— Ну-у-у… это великое волшебное… существо, и оно может со мной делать все, что захочет.
— Это доброе существо… любящее? Такс покачал головой:
— Я тебя не понимаю.
Монах ничего ему не ответил, но продолжал смотреть на него. Было еще светло и можно было рассмотреть выражение его глаз. Такс смутился и посмотрел на Трубача. Ему не была понятна идея хорошего или любящего демона.
Трубач нетерпеливо заметил:
— Что он тебе сказал?
Когда Такс ему объяснил, Трубач заулыбался.
— Значит, он говорит не о демоне. Я что-то начинаю понимать.
Скажи ему, что он высказал интересную мысль, и мне нужно время, чтобы все обдумать.
Таксу ничего не говорили рассуждения о какой-то идее. Они продолжали ехать молча — монах не стал разговаривать с Таксом. Взошла луна. Она уже начинала идти на убыль. Когда она поднялась на небе на высоту двух кулаков, Такс спешился и напоил лошадей. Потом он проверил бурдюк черной кобылки и увидел, что он почти пуст. Он поморщился.
Такс вернулся к своей черной лошадке, и ветер принес запах дыма. У него пробежали мурашки по спине. Он увидел, что шаман смотрит на юг, весь напрягшись. Ноздри шамана раздулись.
Через секунду монах спросил:
— Мне кажется, что я чувствую запах дыма, а?
Трубач фыркнул:
— Он может доноситься к нам издалека, за сотни миль. Такс сел на лошадку, и они быстро отправились вперед в направлении дыма.
Запах усилился, хотя порывы ветра постоянно относили его в сторону. Когда луна уже была высоко в небе, они подъехали к краю глубокого ущелья. Такс вел их к востоку по самому краю. Ущелье было шириной всего в несколько футов, но края были очень крутыми.
— Смотрите!
Впереди красные отблески огня освещали верх склонов ущелья. Такс послал лошадку вперед. Все ехали за ним цепочкой. Кобылки позвали жеребят следовать за ними. В одном месте ущелье имело покатые склоны. Такс направился туда. Лошадка прижала уши, зафыркала и начала осторожно спускаться вниз.
Такс спустился вниз, сопровождаемый водопадом камешков и пыли. Наверху, на склоне, Трубач и монах пытались заставить своих лошадей следовать за ним. Такс помчался по ущелью в направлении огня. Горячий дым жег ему глаза. Его поразило, что он не слышал криков — только потрескивание пламени звучало у него в ушах. Перед ним возвышалась куча камней, и ему пришлось обогнуть ее, потом он выехал на широкий луг.
Он остановился. В середине расширившегося ущелья полыхал огромный костер, высотой с дом. С одной стороны пламя было сильным, но кое-где уже оставались только тлеющие угли. Такс, волнуясь, подъехал ближе. Он видел части недогоревших кибиток в костре. С другой стороны костра он обнаружил тела.
Их было слишком много, может, даже двадцать… Это были только остготы, лежавшие рядами с перерезанными горлами. Его сердце взвилось от радости. Значит, хунну сделали это! Теперь костер казался ему маяком, который призвал его сюда через степь, чтобы он видел возмездие! Он радостно начал пересчитывать германцев — их было восемнадцать, считая детей. Хунну перерезали глотки даже собакам.
Приближались Трубач и монах. Они его звали. Такс крикнул, чтобы Трубач ехал сюда и сам все увидел. В его голосе звучала радость, хотя ему хотелось удивить шамана.
Объехав костер, Трубач резко остановил лошадь. Тени скрывали его лицо, но по напрягшейся фигуре Такс понял, что ему стало неприятно.
— Что не так? — спросил его Такс.
Трубач ничего ему не ответил. Он объехал сложенные рядами тела и смотрел на них так, словно они все были его Друзьями. Такс, не понимая, не сводил с него глаз. Подъехал монах, и когда он увидел мертвых германцев, заскулил, как собака. Такс понимал, что Трубач так нежно смотрел на мертвых готов из-за монаха. Но он не успел ничего сказать, как позади него раздался шорох ветвей, и он мгновенно насторожился.
Шум сразу же прекратился, но лошадка прижала уши и смотрела в темноту, за свет костра. Такс сильнее сжал ноги, и лошадка пошла вперед, раздувая ноздри. Монах позвал Такса, но тот не обратил на него внимания. Его черная лошадка ненавидела германцев, значит, именно германец прятался в колючих кустах у откоса.
Такс заставил лошадку развернуться так, чтобы свет костра не мешал ему привыкнуть к темноте. В тишине он услышал, как германец в кустах снова пошевелился. Лошадка фыркнула. Такс отпустил поводья, и лошадка рванулась в кустарник. Оттуда, из самой гущи, выбежал гот и, пригнувшись, побежал вперед, стараясь скрыться в темноте ущелья.
Такс испустил дикий крик. Лошадка продолжала преследовать гота, и Такс попридержал ее, чтобы позабавиться погоней. Гот завизжал — это была женщина. Она бежала, пытаясь скрыться в кустарнике, растущем по склонам ущелья, но черная лошадка с треском продиралась сквозь заросли вслед за ней. Женщина попыталась забраться по отвесному склону, хватаясь руками за ветки и камни. Земля и камни падали вокруг нее и на нее. Такс приблизился к ней и схватил за волосы. Лошадка по его команде развернулась, и Такс потащил свою жертву к свету костра. Она кричала не переставая. Такс вспомнил хунну, привязанного к горящему колесу, и ее вопли возбуждали его. У костра он швырнул женщину на землю и соскочил с коня, чтобы убить ее.
Монах бросился на нее, как разъяренное животное. Она хотела снова попытаться удрать. Он рукой прижал ее к земле и стоял, расставив ноги по сторонам ее тела, глядя на Такса.
— Нет! Именем Иисуса Христа!
Девушка лежала у его ног и рыдала. Ее ноги дергались из стороны в сторону. Такс поискал глазами Трубача. Шаман подошел к ним и спокойно коснулся руки монаха. Он ничего не сказал, но монах посмотрел ему в глаза и, поколебавшись, отошел в сторону. Трубач склонился к девушке и перевернул ее на спину.
Такс присел на корточки у догоравшего костра.
— Я тебя больше не узнаю, — сказал он. — Что сделал с тобой этот идиот монах?
Девушка продолжала плакать, но когда она открыла глаза и увидела рядом с собой шамана, она одним движением поднялась с земли. Она попыталась его ударить и убежать прочь. Трубач левой рукой схватил ее запястья и, казалось, без труда удержал девушку. Она повисла в воздухе и, не отрываясь, смотрела на него. С каждым вздохом у нее начинало дрожать все тело. Отблески костра освещали ее круглые светлые глаза.
— Скажи ей, что мы ее не обидим, — потребовал Трубач.
— Почему она должна жить? — спросил его Такс. Монах переводил взгляд с Такса на Трубача. Лицо его было озабоченным.
Шаман потребовал:
— Делай то, что я тебе говорю, лягушонок!
Такс опустил голову. После смерти кагана произошло так много, и он был в постоянном напряжении. Он в последнее время постоянно говорил на латыни, и сейчас ему было очень трудно переключиться на германский. Он передал девушке слова Трубача.
Но не стал ждать ее ответа, обошел вокруг костра, разгрузил коней, лег на землю и мгновенно уснул.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Утром Аурелиус и готская девушка помолились вместе. Монах читал молитвы громким и твердым голосом, чтобы шаман хунну понимал, как ему приятно, что рядом с ним находится христианская душа, с которой он может вместе помолиться. Хотя сам он знал, что эта девушка, по имени Грита, молилась только потому, что он заставил ее сделать это.
Конечно, она не понимала латыни, и ему приходилось общаться с ней при помощи Такса. Ему показалось забавным, что приходилось прибегать к помощи хунну, чтобы что-то сказать ей.
После молитвы он жестами показал ей, что лучше оставаться на одном месте. Такс приготовил бульон из сушеного мяса и трав, и девушка начала его с жадностью есть. Монах отправился к шаману. Тот сидел в тени и играл на дудочке. Аурелиус уселся с ним рядом и попытался что-то объяснить с помощью жестов и небольшого количества известных ему гуннских слов.
Он часто пытался проделать этот трюк, чтобы смягчить свою зависимость от Такса, и каждый раз это не срабатывало. Он желал разъяснить идеи слишком общие и абстрактные. Но ему удалось сказать шаману имя девушки — Грита, и что он, монах, чувствует свою ответственность за нее. Но он не смог втолковать шаману, что считает необходимым сейчас же отправить девушку к ее народу.
Такс ходил по ущелью неспокойный, как дикий зверь. Он собирал дрова и расширял пространство для их лагеря. Потом начал убирать поросли кустарника от небольшого ключа в дальнем конце поляны. Его черная лошадка бродила за ним по пятам. Монах решил, что Такс видел, как они с шаманом пытались объясниться, но ждал, когда его позовут на помощь. Шаман смотрел на монаха, пока тот размахивал руками, рисовал картинки на земле с помощью палочки и показывал на разные предметы, находившиеся неподалеку. Пару раз у шамана поднялись вверх брови, когда монах что-то ему сказал на своем языке, а потом пытался расшифровать с помощью знаков. Наконец он улыбнулся, пожал плечами и показал Аурелиусу, чтобы тот замолчал. Потом он позвал Такса.
Такс ему что-то ответил мрачным и обиженным голосом. Аурелиус внезапно понял, как он был обижен, когда они попытались обойтись без его помощи. Шаман засмеялся и что-то сказал, и тогда Такс посмотрел на монаха.
— Он спрашивает, чего ты хочешь?
— Я пытался ему объяснить, что девушку нужно вернуть к своим как можно быстрее.
Лицо Такса потемнело от ярости.
— Но все ее люди теперь… — он запнулся и не докончил жест, которым обвел остатки сожженных кибиток. Он ровным голосом перевел сказанное монахом шаману.
— Все ее люди теперь мертвы, — ответил монаху шаман, и Такс с удовольствием перевел его слова.
— Я имел в виду ее клан или племя. То, которое включает в себя большее количество ее народа. Другие готы или германцы. Люди, говорящие на ее языке, которые…
Такс все переводил, но Аурелиус не докончил предложения. Он не сводил взгляда с девушки, боясь, что она попытается удрать, и Такс в таком случае убьет ее.
— Лучше всего будет, если мы оставим ее здесь, — сказал шаман. Когда Аурелиус начал протестовать, он продолжил:
— Этот ручей знают все — каждый караван, идущий на юг, берет здесь воду, и она сможет уйти, присоединившись к первым готам, которые проследуют здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33