Мак Махон сидел неестественно прямо, среди всей своей родни.
— Мы не должны говорить об этом, — сказал Мюртах, — если это обеспокоит вас.
Он промурлыкал мелодию про себя немного и снова перешел на джигу.
— Ты поешь? — спросил старый король.
— Нет, господин, я играю на арфе.
Он сыграл самое трудное место из сказов Кучулэйна, чтобы доказать это. Его сердце прыгало в груди, словно колесница в песне. На середине он снова перешел на джигу и увидел, что все они дрожат.
— Это было тогда, летней ночью, делом короля, то, что такой смиренный человек, как я, не мог понять. — Арфа весело пела под его пальцами. — Было что-то вроде клятвы. Я слышал — великая, полностью произнесенная клятва, сделанная при лунном свете. Сам я мало что знаю о клятвах, потому что принял только одну.
Джига становилась все быстрее и быстрее, выгнув бровь, он огляделся вокруг:
— Разве никто не хочет танцевать?
Мак Махон смотрел на Верховного короля, стараясь уловить его взгляд, но Верховный король смотрел куда-то в сторону.
— Быть может, и не стоит теперь перетряхивать все это, — сказал Мюртах, — после двадцати лет. Мои братья никогда не слышали об этом, будучи в нежном возрасте. Но, может быть, вы можете напомнить это.
Струны вызвенели первые звуки военной песни О'Каллинэнов. Все мужчины, наполнявшие зал, вздрогнули. Песня дрожала, замедлялась, затихала. Мюртах непроизвольно содрогнулся. Он оглянулся и увидел вокруг напряженные, побледневшие лица.
— Никто не пел о том, что в ту ночь ты убил моего отца. Ты дал нам тогда другую музыку. Убийцы и сраженные обнаженные мужчины, и убитые женщины, и убитые дети, и окровавленные ноги, убегающие за холмы, да, напуганные, голодные, замерзшие, но теперь все это прошло, и двадцать лет восстановили Иуд в хорошем обществе в эти дни. Разве это не так, господа?
Он поднял арфу обеими руками и переломил ее через колено. Взвизгнули струны.
— В конце концов, — сказал он, — Христос умер за наши грехи.
Он швырнул две половинки арфы через весь зал, перепрыгнул обратно через стол и сел рядом с Сирбхоллом. Вся толпа мужчин сидела тихо, в глухом молчании. Мюртах опустил подбородок на грудь и закрыл глаза.
Молчание затянулось, словно никто не был в силах нарушить его, и он почувствовал, как убывает у него ярость. Он поднял голову, для чего ему потребовалось напрячь все мышцы шеи, и сказал:
— Теперь вы можете говорить. Вы имеете разрешение от, пожалуй, маленького человека.
Он взглянул на Мелсечлэйна. Он устал, и он хотел домой, и деланный горький смешок Мелсечлэйна не трогал его. В зале зашевелились. Постепенно стали раздаваться и возрастать голоса, и вот уже шум перешел в общий гул. Сирбхолл наклонился, почти коснувшись губами уха Мюртаха, и сказал:
— Ты напугал их. Возможно, они думали, что мы забыли.
— Они никогда так не думали. Они думали, что это должно быть забыто. Вот так с ними обстоит дело.
Сирбхолл пожал плечами и потянулся за своей чашей с вином.
— Я прощу их, — сказал Мюртах, — если и пока они не будут забывать.
— Почему вообще надо их прощать?
— Потому что, кажется, это самый легкий путь.
Он сделал вид, что очень заинтересован какой-то царапиной в столе, касаясь плечом Сирбхолла. Он чувствовал гнев своего брата, как волну жара от человека, охваченного лихорадкой, но Сирбхолл ничего не сказал.
Сирбхолл происходил из этих мест. В этом зале Сирбхолл должен был быть как член клана О'Каллинэн. Мюртах чувствовал, что немного сходит с ума. Это было сумасшествием сделать то, что он сделал, то — с арфой, возможно глупостью. Мелкое проявление гордости. Он сложил вместе кончики пальцев и стал рассматривать их.
Что-то очень тяжелое опустилось на противоположной стороне стола, и Мюртах поднял глаза. Огромный молодой рыжеволосый человек стоял там, неуклюже опираясь одной рукой о стол.
— Что это значит? — спросил он.
Сирбхолл напрягся рядом с Мюртахом, стиснув на столе перед собой кулак. Мюртах сказал:
— Кто ты?
— Кормак мак Догерти, Танист Найла.
— Тогда уходи. Ты не можешь задавать такие вопросы помазанному вождю.
Под взглядами множества людей Кормак импульсивно едва не взметнулся, но его никто не поддержал, и даже Сирбхолл откинулся назад, начав что-то говорить соседу справа. Кормак стоял в нелепой позе, наполовину зависнув над столом, кипя от ярости. Мюртах облокотился о стол и уперся подбородком в ладони.
— Проваливай, — сказал он кротко.
Кормак вышел. Над ним никто не смеялся, но многие мужчины улыбались. Мужчина, чье мясо благословил Мюртах, повернулся и задумчиво сказал:
— А как вы переживаете зиму, там, в холмах?
— О, у нас достаточно травы в гленахnote 5. А ветер такой, что я беспокоюсь о крыше, но, по крайней мере, мой двор не превращается в болото, как некоторые на равнинах.
— Прошлой зимой там бывали такие дни, что мы думали, что потеряли ребенка, или двоих, в грязи.
— У нас много торфа.
— И все же холодно? Я…
На середину зала выбежал герольд и трижды стукнул в пол своим посохом.
— Слушайте, вожди! Слушайте, воины! Говорит Верховный король Ирландии!
Король встал перед Верховным троном и сделал знак Креста.
— С нами Бог! У нас есть вести особого рода, которые требуют обсуждения с вами.
Разговоры сразу прекратились. Старый человек стоял, развернув плечи, словно стряхнул со своей спины груз годов. Он огляделся вокруг, взглянул на каждого из них и сказал:
— У нас есть новости сразу и с Внешних Островов, и из Дублина, что Сигтругг Силкбердnote 6, сын Гормфлэйт, и ярл Оркнейский сговорились, чтобы привести сюда датскую армию, чтобы оказать помощь Мелмордхе, взбунтовавшемуся королю Лейнстера. Мы узнали обо всем этом от человека, который был там у ярла Сигурда на Святках.
Мюртах наполовину прикрыл глаза, думая о том, что он может сказать Мелмордхе, когда они встретятся в следующий раз.
— Клан О'Каллинэн принадлежит к людям Лейнстера. Мюртах поднял голову:
— Это какой же король наложил дань на эти холмы? Он никогда не приходил и не требовал с меня налогов.
Верховный король сказал:
— Клан О'Каллинэн были людьми Мифа со времен Великого Потопа. Сейчас нет времени играть словами относительно границ. — Он бросил в сторону Мелсечлэйна острый взгляд, и глаза его при свете факела сверкнули словно драгоценные камни. — К тому, что я уже сказал, можно добавить еще больше. Сигтругг и Гормфлэйт скликали всех мужчин, которых они могли сыскать, со всех сторон островов — на этот раз они намерены прибрать всю Ирландию.
Все в зале, все вожди откинулись, заговорили, взирая на потолок и делая вид, что они умные и размышляющие. Сирбхолл выводил указательным пальцем какие-то узоры по поверхности стола, сдвинув брови. Мюртах снова подумал о Мелмордхе и вздрогнул.
— Если бы вы прислушались к человеку, у которого были нелады с большинством из вас, — сказал Сирбхолл, — вы могли бы подумать об этом давным-давно.
Его голос был таким же сильным и звучным, как у короля, а когда он поднял голову, от этого жеста, казалось, раскололся воздух.
— Раз за разом, — говорил он, — мы, ирландцы, должны были разбивать датчан. — Он кивнул королю почти грубо. — Ты сам, господин, однажды прогнал Сигтругга из Дублина. Мы никогда не закрывали Ирландии для них. Они всегда возвращались и всегда находили приветливый прием.
— Они хорошие торговцы, — сказал кто-то.
— Да, — ответил Сирбхолл, — они хорошие торговцы. Впервые они пришли с мечами и топорами, и мы справедливо прогнали их; теперь они приходят с товарами и деньгами, и мы принимаем их. Они привозят мечи и топоры в своих грузах, и мы пользуемся ими, чтобы сражаться друг с другом.
— Бунтовщики, — сказал, нахмурившись, Верховный король.
— Это определения для ирландских умов, — сказал Мюртах, — датчане менее заботятся о таких вещах.
— Сейчас пора, когда мы должны выкинуть их всех вон, — сказал Сирбхолл, — или принять их всех. И все, словно те камни, которые проглотил волк, увлекут нас в море.
Один из мужчин клана мак Махон вскочил, стукнул кулаком по столу и сказал:
— Бог свидетель, что у меня нет никаких теплых отношений ни с одним сыном Эда О'Каллинэна, но Сирбхолл прав. Здесь и сейчас мы должны обратить щит к морю.
Все мужчины начали вскакивать и опускаться, хлопать в ладоши и кричать, греметь своим оружием, так что Мюртах заткнул уши руками и закрыл глаза. Несколько человек одновременно говорили, но не сказали ничего больше того, что они соглашались с Сирбхоллом и друг с другом. Мюртах опустил свои руки, открыл глаза и увидел Верховного короля, который снова сидел на своем месте и пытливо переводил взор с одного на другого.
— Мюртах, — сказал Мелсечлэйн, — если откинуть определения, что ты скажешь обо всем этом?
Мелсечлэйн обладал самой превосходной памятью во всей Ирландии. Мюртах выждал момент, стараясь взять себя в руки. Шум немного стих. Он сказал:
— Если они придут, мы должны разбить их. Я думаю, вы напрасно тратите вашу энергию, крича здесь.
На это шум удвоился. Верховный король нагнулся на подлокотник своего кресла и сказал, улыбаясь:
— В этом мы не так уж непохожи на датчан, Мюртах.
— Нам нравится человек, который понимает, что он должен встретить врага лицом к лицу, и надевает все свои доспехи, и берет в руки свое оружие, и выходит из своих ворот, и обнаруживает, что там его встречает другой человек в доспехах и со своим оружием в руках.
Верховный король подумал об этом, взглянул снова на зал и сказал:
— Ты создаешь гораздо больше волнения, чем сам это представляешь.
Во всем этом крике и гаме между ними, в их встретившихся глазах, пролегла какая-то тропинка-тишина. Мюртах сказал:
— Если ты хочешь, чтобы я был возмутителем спокойствия, то ты будешь разочарован. Я человек не этого сорта.
Неожиданно старик рассмеялся:
— У тебя плохое чувство драмы для арфиста. Тебе обязательно быть таким банальным?
— Это долг арфиста — показывать образ вещей, господин, а не вздор, который сбивает их с толку и затемняет все. Разве не так?
— Мой оллум мак Лэйн сказал мне однажды, что арфист должен показывать людям, какими они должны быть. — Король повернулся вокруг, чтобы лучше видеть Мюртаха, и глаза его сияли.
— Совершенно верно, господин. Разве я не это сказал?
— Ты сказал, что арфист должен показывать вещи такими, какие они есть.
Мюртах засмеялся:
— А, ладно… Если форма скалы, которую вы видите мысленно, отличается от формы скалы, которую вы видите на берегу, кто скажет, что это не то отличие, которое имеет значение?
Крупный рот расплылся в улыбке:
— Удачно сказано.
Вожди начали вставать, чтобы уйти, и король повернулся, чтобы видеть их.
— У нас есть постели для вас в других зданиях, если захотите.
— Вы извините нас, если мы поедем домой. Это не так уж далеко.
Сирбхолл уже стоял, и Мюртах поднялся. Король сказал:
— Я надеюсь, что ты вскоре навестишь меня в Кинкоре. Это недалеко от Лохаnote 7, и мы сможем взглянуть на скалы.
— Моя жизнь — это нечто отличное от жизни большинства вождей — у меня очень властная жена, и она заставляет меня работать. Так что как-нибудь.
— Властная? — сказал Сирбхолл. — Од не…
— Пошли, братишка. Мы едем домой.
— Но другие остаются здесь.
— Пусть, а я еду домой. Оставайся, если хочешь, но найди для меня несколько факелов, чтобы я не сбился с дороги.
— Я пойду с тобой.
Вместе с последней группой они вышли во двор, и Мюртах велел груму подвести к ним его пони и лошадь Сирбхолла. Сирбхолл взял несколько факелов и кувшин с углями. Была ясная, звездная ночь, редкая ночь, теплее, чем обычно. Пока они ждали лошадей, Сирбхолл сказал:
— Что это за песню ты пел — о которой ты сказал, что я не должен был ее знать?
— Это военная песнь твоего отца.
Они сели на лошадей и тронулись, Сирбхолл держал факел. Ночь сомкнулась вокруг них, и факел освещал лишь немного пути перед ними. Пони перешел на шуструю рысцу, Сирбхолл держал свою лошадь так, чтобы находиться ближе к Мюртаху.
— Ты знаешь дорогу? — спросил Сирбхолл.
— Да, — Мюртах взглянул через плечо на Полярную звезду и направился прямо от нее.
— Ты все еще не любишь ездить верхом по ночам? Мюртах пожал плечами. Теперь они уже пересекали плодородные земли Мифа, пахотные и пастбищные земли.
— Мы не доберемся до холмов до рассвета, — сказал он. Они немного сбились в сторону рощи буковых деревьев.
«Да, я ненавижу ездить верхом по ночам». Вокруг него бормотала, шуршала темнота, задевая его своими пальцами. Свет факела колыхался на земле. Слева от него покореженное дерево почти повторило своим очертанием человеческую фигуру на фоне неба. Он отвел глаза в сторону. Это было дерево. Это было всего только дерево. Он незаметно скосил глаз. Концы ветвей колыхнулись перед ним, и он перекрестился. Он снова взглянул на Полярную звезду и немного подправил их путь.
— Я устал, — сказал Сирбхолл.
— Тогда поспи.
Сирбхолл передал ему факел и свои поводья, сложил руки на груди и задремал. Мюртах навернул повод на свою кисть. Неожиданно он вдруг ощутил какую-то вину за этот номер с арфой; если они хотели оставить все, как есть, подумал он, так и ему следовало сделать это. Если не считать того, что он должен был покончить со всем этим.
Мюртах что-то почувствовал за спиной.
Он удержался от порыва взглянуть через плечо, навострил уши. Он ничего не слышал. Вокруг была тишина. Легкий туман, поднимавшийся от земли, поглощал даже звуки копыт его собственного пони. Горизонт впереди колыхался низким кустарником, и деревья гнулись против ветра. Сзади него сквозь туман что-то отчетливо хрустнуло, это был острый хрустящий звук.
— Сирбхолл.
— Что?
— Послушай, — он отпустил повод со своей кисти.
Они проехали еще немного и описали факелом круг вокруг себя. Неожиданно Сирбхолл натянул поводья.
Мюртах остановился немного впереди него и прислушался, глядя прямо перед собой. Он подумал, что снова услышал что-то. Туман закрывал линию кустов перед ними.
Сирбхолл подтрусил к нему.
— Дай мне факел и кувшин с углями. Мюртах передал ему все.
— Отодвинься немного и стой спокойно.
Он развернул пони и пустил его на быструю рысь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25