Увидев крошек, Ирод заплакал, этот зверь плакал искренними слезами. При виде осиротелых детей он вспомнил то утро, когда задумал утопить юного первосвященника, Аристовула, в бассейне своего иерихонского дворца, он поднял на галерее иерусалимского дворца маленького голубенка, выпавшего из гнезда, голубенка, при виде беспомощности которого у него сердце заныло невыразимой жалостью. Теперь он увидел таких же беспомощных птенцов, которых сам же он сделал сиротами, и заплакал, закрыв лицо руками.
Антипатр и Саломея переглянулись, и у последней в глазах прозмеилась злобная улыбка.
— Страшный рок похитил у меня отцов этих детей, — с дрожью в голосе и с глазами, еще полными невыплаканных слез, проговорил Ирод, отняв руки от заплаканного лица и с глубокой нежностью глядя на малюток, — теперь они, эти сиротки, предоставлены моим попечениям... К этому призывают меня голос природы и чувство жалости, возбуждаемое их осиротением. Если я оказался столь несчастным отцом, то хочу попытаться быть, по крайней мере, более любящим дедом и лучших моих друзей оставить их покровителями... Дочь твою, Ферор (он обратился к брату), я обручаю со старшим сыном Александра, Тиграном (мальчик при этом теснее прижался к матери, которая тихо плакала), обручаю для того, чтобы тебя, как опекуна, скрепляла с ним вместе с тем и ближайшая родственная связь. С твоим сыном, Антипатр (Ирод обратился к нему), я обручаю дочь Аристовула, Иродиаду, и будь ты отцом этой сиротки! (А будущая «плясавица» в это время, сидя на руках матери, юной Вероники, беззаботно играла ее волосами). Ее сестру, малютку Мариамму, пусть возьмет себе в жены мой маленький Ирод, имеющий по материнской линии дедом первосвященника Гиркана...
Ирод приостановился и обвел взором все собрание.
— Кто теперь любит меня, — снова начал он, — тот пусть присоединится к моему решению, и пусть никто из преданных мне не нарушит его. Я молю также Бога, чтобы он благословил эти союзы на благо моего царства и моих внуков, и да взирает Он на этих детей более милосердным оком, чем на их отцов.
Здесь он снова заплакал, а потом, подозвав детей, соединил их ручонки и нежно обнял каждого из них, давая знать, что распускает собрание.
Антипатр вышел с тяжелым чувством: из малюток вырастут его мстители.
Скоро, впрочем, он успокоился на сознании, что лучшие его союзники — это время и коварство. И он не ошибся: время, а равно его собственное коварство и коварство Саломеи сделали то, что Ирод формальным актом назначил своим преемником Антипатра, а преемником последнего Ирода, сына своего от Мариаммы, которую Ирод, вследствие ли ее изумительной красоты или вследствие созвучия ее имени с именем когда-то обожаемой им Мариаммы, любил более всех своих жен. С этим актом Антипатр отправился в Рим, чтобы представить его на утверждение императора, а вместе с тем погубить и еще двух своих младших братьев — Архелая, сына Малтаки, и Филиппа, сына Клеопатры, чтобы никто больше не стоял у него на дороге к царскому венцу. Маленького же Ирода он надеялся погубить впоследствии. Надо заметить, что Архелай и Филипп были уже взрослыми юношами и кончали свое образование в Риме.
Но в отсутствие Антипатра в Иудее случилось то, что имело ужасающие последствия для всех. И все это произошло, по обыкновению, из-за женщин и из-за перешептывания рабынь.
Сплетни рабынь имели последствием то, что Ирод вновь приказал Ферору развестись со своей возлюбленной рабыней Ирой. Ферор отвечал, что он скорее лишится жизни, чем Иры. Тогда Ирод прогнал его из дворца и велел отправляться в свою тетрархию — в Заиорданье. Но скоро Ферор заболел там и умер. И хотя Ирод велел перевезти тело брата в Иерусалим, предписал народу самый глубокий траур и устроил ему блестящее погребение, однако в народе ходили женские толки, что Ферора отравил сам Ирод.
Толки эти дошли до Ирода. Рабынь и других придворных служанок Ирод приказал пытать. Полилась кровь, раздались стоны пытаемых.
— Господь Бог, царь небес и земли! — взмолилась одна из них под пытками старого Рамзеса. — Да карает он виновницу наших страданий — Дориду, мать Антипатра!
— Га! — воскликнул Ирод, когда Рамзес доложил ему об этом. — Так пытай вновь всех и показания их вели записывать; а до Дориды я сам доберусь.
Через несколько часов Рамзес явился с записью.
— Ну, что? — спросил Ирод.
— Вот! — лаконически отвечал старый негр, подавая запись, которую Ирод стал жадно пробегать глазами.
— А! — шептал он, задыхаясь. — Они все на меня... «Раз Ирод справился уже с Александром и Аристовулом, то он еще и до нас доберется и до наших жен», — вот они что говорят! — «После того, как он задушил Мариамму и ее детей, то никто не может ждать от него пощады, — поэтому, лучше всего по возможности не встречаться с этим кровожадным зверем»... Да теперь лучше не встречаться... а встретитесь, встретитесь... А! Это мой первенец жалуется своей матушке, добродетельной Дориде: «Я уже поседел, а отец с каждым днем все становится моложе, и я, вероятно, умру прежде, чем вступлю на престол»... Да, да! Умрешь, умрешь! Это верно... Дальше: «Но пускай даже отец опередит меня смертью — да и когда это будет? — то, во всяком случае, царствование принесет мне кратковременную радость... Голова гидры — дети Александра и Аристовула — растут, а виды для моих собственных детей отец у меня похитил; потому что в завещании преемником моим он не назначил ни одного из моих сыновей, а Ирода, сына Мариаммы»... О, злодей! Змея! Он еще издевается надо мной, — говорит: «Впрочем, в этом отношении отец не более как старый простофиля, если воображает, что его завещание, после его смерти, останется в силе — я уж позабочусь о том, чтобы никто из его потомков не остался в живых»...
Кровь бросилась Ироду в голову, в глазах потемнело... Да ведь это его собственная система... Сын ее усвоил себе... Он сам, Ирод, старался искоренить потомство Маккавеев — Антигона, Аристовула, наконец, своих собственных сыновей от Мариаммы... Сын идет по стопам отца...
Оправившись немного, Ирод опять стал пробегать пыточную запись.
— А! Вот что: «Никогда еще ни один отец так не ненавидел своих детей, как Ирод, но его братская ненависть простирается еще дальше: недавно только он дал мне сто талантов за то лишь, чтобы я ни слова не вымолвил с Ферором. А когда Ферор спросил меня: „Что я ему сделал худого?“ — „То, что мы должны считать себя счастливыми, что он, отняв у нас все, дарует нам хоть жизнь. Но невозможно спастись от такого кровожадного чудовища, которое даже не терпит, чтобы открыто любили других. Теперь, конечно, мы вынуждены скрывать наши свидания; но вскоре мы это будем делать открыто, если только будем мужественны и смело подымем руку“.
XXVI
Теперь Ирод, как гончая собака, пошел по следу самого крупного зверя — Антипатра, который был в Риме. Тем лучше, оттуда ему будет трудно замести свой след.
По поводу смерти Ферора между придворными женщинами стали ходить толки о каком-то «любовном зелье», которое будто бы какая-то арабка, подговоренная предметом страсти Саломеи, Силлаем, привезла из Аравии, и будто бы этим ядом Ира отравила своего мужа. Но Ирод знал, как Ира любила Ферора, и, вдобавок, он сам не отходил от постели больного брата, который и умер у него на руках.
Об этом болтали и жены Ирода, скучая в своем дворцовом уединении.
— Пахнет ядом, — подумал Ирод и велел повести розыски в этом направлении.
Начали с приближенных Антипатра. Подвергнутый пыткам управляющий домом показал, что Антипатр, неизвестно для чего, получил яд из Египта и передал его Ферору, а последний передал его на хранение жене.
Ирод тотчас же приказал позвать Иру.
— Где яд, который передал тебе Ферор? — внезапно спросил он смущенную женщину.
Ира сначала, казалось, не поняла вопроса, но потом страшно побледнела.
— Я сейчас принесу его, — сказала она, наконец, дрожа всем телом, и поспешила выйти.
Но не прошло и минуты, как на дворе послышались крики рабынь: «Ира бросилась с кровли! Ира убилась!»
По счастливой случайности, падение ее было не смертельно, и Ирод приказал внести ее во дворец, послал за врачом. Когда же Ира получила возможность говорить, Ирод сам приступил к допросу.
— Открой мне всю правду, Ира, — сказал он. — Что побудило тебя броситься с кровли? Если ты скажешь правду, то клянусь освободить тебя от всякого наказания; в противном же случае, если ты что-нибудь скроешь, я прикажу пытками довести твое тело до такого состояния, что от него ничего не останется для погребения.
Страшные минуты переживала несчастная женщина. За несколько мгновений, пока она, трепещущая, стояла перед Иродом, в возбужденном мозгу ее пронеслась вся ее полная приключений жизнь... Она вспомнила свою далекую родину — Скифию... Маленькой девочкой она беспечно играла на берегу Понта с другими скифскими детьми. Она помнит, как умер их царь, как погребали его вместе с любимым конем, женами и слугами... Потом над могилою его насыпали высокий-высокий курган, а вокруг кургана поставили пятьдесят мертвых, нарочно для этого убитых воинов на убитых конях... как подпирали этих коней, чтобы они не падали... Страшно!.. Потом ее похитили киммерийские пираты и продали в Египет... Сфинксы... пирамиды... Клеопатра невзлюбила юную рабыню за красоту и велела продать ее... Иру продали в Иудею... В Аскалоне ее купил Ферор... Как он любил ее!.. Но Ферора уже нет...
Ира очнулась словно от глубокого сна.
— Зачем мне хранить еще тайну, когда Ферор уже мертв? — сказала она, заплакав. — Или должна я щадить Антипатра, который всех нас погубил? Слушай же, царь, и Бог, которого обмануть нельзя, да будет вместе с тобою моим свидетелем, что я говорю истину. Когда ты в слезах сидел у смертного одра Ферора, он после тебя призвал меня к себе и сказал: «Да, Ира, я жестоко ошибался в моем брате! Тяжело я провинился перед ним! Его, который так искренне любит меня, я ненавидел. Того, который так глубоко сокрушается моей смертью даже до наступления ее, я хотел убить! Я теперь получаю возмездие за мое бессердечие... Ты же — говорит — принеси сюда яд, оставленный нам Антипатром для его отравления — он у тебя хранится... Уничтожь — говорит — его сейчас же на моих глазах, чтобы я не уносил с собою духа мщения в подземное царство!..» Я повиновалась ему, принесла яд и большую часть высыпала у него перед глазами в огонь... Но, царь, немного я сохранила для себя на случай нужды и из боязни пред тобою. Вот он.
И Ира протянула баночку, в которой оставалась незначительная доза яда.
Начались снова пытки придворных, снова стоны и кровь... И кто же оказался еще в числе заговорщиков?.. Мариамма, красавица Мариамма, любимейшая из всех жен Ирода после Мариаммы!.. Ирод все более и более приходил в безумие... Что же это? Издевается над ним неумолимый рок? Те, кого он наиболее любит, те, именно, жаждут его смерти... Это загробная месть Мариаммы...
Недаром в последние годы мертвецы, успокоившиеся было в своих гробах, опять стали посещать его по ночам. Мариамма являлась в сопровождении детей... «Ты удавил их, но тебя будут давить жесточайшие мучения», — звучал по ночам ее голос. «Рамзес! Прогони ее!» — нередко кричал он, срываясь с ложа. — И Рамзес, которому Ирод со своими ночными привидениями не давал спать, каждое утро свирепел все более и, жалея своего господина, все более и более налегал на пытки и с каждым днем делал новые открытия.
— Вот еще змеиный яд и соки других гадов, — говорил он, подавая Ироду новые добытые им улики. — А вот письма из Рима, поддельные... Это будто бы писали твои дети, царевичи Архелай и Филипп, а это неправда: это все Антипатр подкупал римских писцов, которые и писали, подделываясь под почерк царевичей. Это все передал мне Бафилл, вольноотпущенник Антипатра... Я его сегодня пытал.
— Да, да... Это как будто рука Архелая, а это Филиппа, — шептал Ирод, просматривая письма, — искусно, искусно подделано... Было за что платить сотнями талантов... Корона-то иудейская дороже стоит... А это еще что?
— Это тоже по заказу Антипатра, — отвечал Рамзес, подавая еще несколько писем.
Ирод стал пробегать их... «А! Это уж друзья Антипатра пишут про Архелая и Филиппа».
— Нет! — горячо возразил Рамзес. — Бафилл говорит, что когда он был в Риме, то по приказанию Антипатра нанимал там искусного скрибу, который и писал эти письма сюда, будто бы к Антипатру, будто бы от его римских друзей. Бафилл сам и деньги платил скрибе.
Ирод уже спокойнее пробегал теперь писание скрибы разными почерками. Он уже решил, как ему действовать.
— А хорошо пишет скриба про моих детей, — улыбался он. — Я-то, по их словам, и женоубийца, и сыноубийца... Правда, правда: еще одного сынка придется убить... О, Антипатр! Поплатишься ты мне, сынок, и за змеиный яд, и за эти эпистолы... Ну, Дорида, хорошего ты мне сынка дала... Бедные Александр и Аристовул! Теперь я вижу, кто погубил вас: не я, а старший братец ваш... За что же, Мариамма, ты ко мне приводишь их по ночам? К Антипатру, к моему Антипатру води их: он удавил твоих и моих сыновей... Как я еще жив? Верно, змеи добрее моего сына, хотя их ядом хотели напоить меня... И кто же? Мой первенец, мой преемник... Я, видите ли, не старею, а все молодею... О, сынок! Торопился схватить корону... боялся, что не успеешь наиграться этой игрушкой... А я уже наигрался этим золотым обручем... Почти тридцать семь лет он тер мне мозг... мозоли на мозгу натер мне этот обруч, будь он проклят!
Как бы опомнившись после этих слов, он отпустил Рамзеса, ничего не приказав ему. Вслед за тем Ироду доложили, что приехал наместник Сирии, Вар, тот самый Вар, который, через тринадцать лет после этого, разбитый Арминием в Тевтобургском лесу, потерял все свои легионы и сам пал в битве и к которому напрасно взывал убитый горем Август: «Vare, Vare, redde mihi legionest!»
Ирод жаловался Вару на свои семейные несчастия и просил быть совместно с ним судьей его преступного сына.
Антипатр, между тем, возвращался из Рима, не подозревая, что его ждет дома. Не успел Ирод излить перед Варом все свое горе, как в покои вошел... Антипатр. С нахальством опытного злодея он бросился к отцу с распростертыми объятиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25