— Чужому знать этого нельзя, — сказала Варенька.— Зачем же она не сказала мне?.. Зачем говорила, что увижу таких людей только здесь, в Луповицах?.. — тоскливо говорила Дуня, не слушая Вареньки.— Услышишь… И ее услышишь и других услышишь, — сказала Варенька. — В пророческом слове не одна она ходит.— Кто же еще? — спросила Дуня.— Дядюшка и еще другие, — ответила Варенька.— Как? Николай Александрыч?— Да. Силен в нем дух, сильнее, чем в тете Машеньке. Он ведь кормщик корабля, всем руководит. В нем давно уж нет своей воли, она вся попалена небесным огнем, совсем уничтожена. В нем одна только святая воля духа. Что б он ни приказал, чего б ни захотел, все исполняй, как божье повеленье. Что б ни сказал он, во всяком слове его премудрость божия. Слепым, что живут языческой жизнью в плене вавилонском, тем, что валяются в смрадной тине грехов, слова его, конечно, покажутся безумием. Но помни, Дунюшка, слово, сказанное в писании: «Безумное божие мудрее людей, и немощное божие сильнее человеков» (1. Коринф, 1-25.). Всякий кормщик такой, как дядюшка, что бы ни сделал, все свято сделал. Как бы его поступок ни показался скверным, даже беззаконным, все-таки он безмерно выше, нравственнее и законнее высшей чистоты и праведности человеческой. Не кормщик так поступает, а живущий в нем дух. Читала ли ты преподобного отца Макария Египетского?— Как же не читать? — отвечала Дуня.— Вспомни, что говорит он: «Душа, которую дух, уготовляющий себе в престол и жилище, удостоит приобщиться его света, осияет неизреченною красотой его славы. Она сама вся становится светом, в ней не остается ни одной части, которая бы не была исполнена духовных очей». А со многими очами многоочитые кто?— Херувимы, — сказала Дуня.— Ну да, — подтвердила Варенька. — Так ты понимай, кому подобны божьи люди, особенно кормщики кораблей, одаренные духом сугубой благодатью. Макарий Египетский вот еще что говорит: «Не остается в той просветленной душе ничего темного, она вся делается светом и духом. Такие люди, соединенные с духом божиим, делаются подобными самому Христу, сохраняя в себе постоянно силы духа и являя для всех духовные плоды, потому что когда они духом соделаны чистыми и непорочными — то невозможно, чтобы вне себя приносили они плоды злые. Всегда и во всем являются у них добрые плоды духа» (Св. Макария Египетского «Беседа» I, п. 2, «Слово о любви», п. 7.).Долго ничего не могла сказать на это Дуня.— Когда ж и где Николай Александрыч или Марья Ивановна говорят «живое слово»? Когда бы послушать их, Варенька?.. — после долгого молчанья спросила Дуня.— Когда корабль соберется, когда властью и велением духа будут собраны люди божьи во едино место в сионскую горницу, — ответила Варенька, — если будет на то воля божия и тебя допустят посмотреть и послушать, хоть ты пока еще и язычница… Кто знает? Может быть, даже слово будет к тебе. Редко, а это иногда бывает.— Ах, всем бы сердцем, всей бы душой я хотела войти в корабль, — с глубоким вздохом сказала Дуня.— Покамест нельзя, Дунюшка. Вдруг никак невозможно, — отвечала Варенька. — Может быть, собрание-то, когда побываешь в нем, соблазнит тебя. Может быть, ты станешь избегать его, как греховного.— Что ты, что ты, Варенька! — вскликнула Дуня. — Я и так, кажется, довольно уж знаю… Сколько книг перечитала, сколько Марья Ивановна со мной говорила. Во все, во все верю, и всей душой стремлюсь к раскрытью «сокровенной тайны».— Не говори так, Дунюшка, — прервала ее Варенька, — не говори с такой уверенностью. Сказала я тебе, что божие безумное премудрей человеческой мудрости, но ведь обыкновенные люди, язычники, в проявлениях духа видят либо глупость, либо юродство, либо даже кощунство и богохульство, кликушами божьих людей называют, икотниками да икотницами, даже бесноватыми(Кликуши, на северо-востоке икотницы — люди, одержимые особого рода падучей болезнью, в припадках которой теряется сознание и больная (у мужчин эта болезнь бывает чрезвычайно редко) в корчах и судорогах беспрестанно икает либо кричит звериными голосами, изрыгая брань, ругательства и даже богохульство. Народ приписывает эту болезнь напуску от злых колдунов. Сами кликуши всегда почти выкликают, что такой-то испортил их. Считая эту нервную болезнь, истерику в самой сильной степени, за притворство, пробовали лечить баб розгами, иным это лекарство помогало, но в большей части случаев сводило больных в могилу.).Когда явишься ты в среде малого стада, в сонме племени нового израиля, и божьи люди станут молиться на твоих глазах истинной молитвой, не подумаешь ли ты по-язычески, не скажешь ли в сердце своем: «Зачем они хлопают так неистово в ладоши, зачем громко кричат странными голосами?..»А когда услышишь вдохновенные, непонятные тебе речи, не скажешь ли: «Безумие это, сумасбродство»?.. Мало того — не скажешь ли ты самой себе: «Это кощунство». Так всегда говорит про божьих людей слепой и глухой языческий мир, так, пожалуй, скажешь и ты, потому что ты язычница.— Зачем же, однако, на молитве хлопать в ладоши? — с удивленьем спросила Дуня. — По-моему, это нехорошо. Так не водится.— Псалтырь читывала? — спросила Варенька.— Как же не читать? Училась по псалтырю. Чуть не весь знаю наизусть,ответила Дуня.— Помнишь: «Восплещите руками, воскликните богу…» А дальше: «Взыде бог во воскликновении», — сказала Варенька.— Псалом сорок шестой, в конец о сынех Кореовых, — промолвила Дуня и смолкла.— Оттого люди божьи и плещут руками. Царь-пророк их тому научил. И восклицают они громкими радостными голосами хвалебные песни, — сказала Варенька. — То не забудь, что сам бог ходит при восклицаниях и в гласе трубном, то есть с пением, с музыкой. Тебе покажется это соблазнительным, потому что привыкла ты к мертвому богопочтению. У вас только поклоны да поклоны. Знай одну спину гнуть — и будешь спасен… Так ведь по-вашему? А у божьих людей не так, у них все тело, все члены его поклоны бьют. А когда увидишь, как это делается, — непременно соблазнишься…— Что ж это за поклоны всем телом? — с напряженным вниманьем спросила у Вареньки Дуня.— С первого взгляда похожи они на скачку, на пляску, на языческие хороводы, — ответила Варенька. — И если бы увидал язычник святое «радение» людей божьих, их, непременно назвал бы его неистовым скаканьем, богопротивною пляской. Но это «радение» к богу. Сказано: «Вселюся в них и похожду» — и вот, когда вселится он в людей своих, тогда и ходит в них. Божьи люди в восторге тогда пребывают, все забывают, землю покидают, в небесах пребывают.— Как же это можно плясать на молитве? — сказала совсем изумленная Дуня. — Ведь это грех… Подумать так страшно…— Службу на Пасху знаешь? — спросила Варенька. — Всю наизусть,ответила Дуня.— «Богоотец убо Давид пред сенным ковчегом скакаше, играя…» — помнишь? — спросила Варенька.— Помню, — тихо в раздумье ответила Дуня.— А в писании читала, как царь Давид плясал перед господом? — спросила Варенька.— Что-то не помню, — ответила Дуня.— Шел он в Иерусалим с кивотом божиим, скакал перед ним и играл. Мельхола, дочь Саулова, как язычница, над ним насмехалась, а он ей сказал: «Буду играть и плясать перед господом» (II. Царств., гл. 6.). Теперь он в райских светлицах препрославлен, а она в адских муках томится, во власти божия врага.Не отвечала Дуня. Поражена была она словами Вареньки. Та продолжала:— Увидишь людей божьих, и мужчин и женщин вместе, в одних белых рубашках, с пальмами в руках — и тоже соблазнишься?.. А между тем тут тайна. Почему святых, праведных зовут «людьми божьими»? Потому что запечатлены они печатью бога живого.— Об этом я в книге госпожи Гион читала, — молвила Дуня (Госпожа Гион. «Изъяснение на апокалипсис». Москва, 1821,).— Ну да, — подтвердила Варенька, — и в апокалипсисе тоже есть. Там сказано: «Вот множество людей ото всех племен стоят пред престолом и пред агнцем в белых одеждах с пальмовыми ветками в руках и восклицают громким голосом…» (Апокалипсис, гл. 7.) Потому люди божьи и «радеют» господу в белых одеждах с пальмами в руках… Конечно, не везде можно достать пальм — а у нас вот их целая теплица для того заведена. По другим местам вместо пальм вербы держат в руках, либо зеленые ветви от какого-нибудь дерева, не то белые платки либо жгутики… Вот отчего люди божьи молятся в одних белых рубашках… А тебе, пожалуй, и это за соблазн покажется. Не отвечала Дуня, погрузившись в сильное раздумье.— А когда услышишь, что восклицают в то время божьи люди, какие слова говорят и поют они — соблазнишься, непременно соблазнишься, — продолжала Варенька.— Что ж такое они восклицают? — пытливым взором глядя на Вареньку, спросила Дуня.— Они поют, — сказала Варенька. — Поют «песнь нову», и, кроме их, никто не может научиться ее петь, — прибавила она после короткого молчанья. — Певцы те искуплены, они первенцы богу и агнцу… В устах их нет лукавства… Непорочны они пред божьим престолом… На них печать божия (Апокалипсис, гл. 7.).— То же читала я в книге госпожи Гион, — сказала Дуня. — Я бы, кажется, услыхавши такую песню, слушала ее не наслушалась.— А все-таки она бы соблазнила тебя, — ответила Варенька, устремляя пристальный взор на Дуню. — Не забывай, милый друг, что ты еще пока язычница и что враг имеет над тобой полную власть. Он-то и вложит в твою душу нечистый помысл, он-то и скажет тебе, что «новая песня» — безумие… Но помни всегда, всегда помни, моя милая, желанная, что «безумное божие премудрей человеческой мудрости». Что, если услышишь ты в собранье божьих людей не тот напев, к которому привыкла в своих часовнях? Услышишь, что новые песни поются на голос мирских песен — хороводных, например, или таких, что пьяные мужики поют на гуляньях, либо крестьянские девки на посиделках, иной раз плясовую даже услышишь?— Зачем же так петь? — в сильном смущенье спросила Дуня. — Разве нельзя петь как следует?— Можно бы, — ответила Варенька. — Очень бы можно, ежели бы новую песню пели, как у вас, бездушные кимвалы бряцающие. Но ведь на раденьях людей божьих не сами они поют, не своей волей, не своим хотеньем; дух, живущий в них, и слова песен, и напев им внушает… Опять-таки прежнее тебе скажу, не знаю уж в который раз, помни слова писания: «Безумное божие премудрей человеческой мудрости»… Да, во всем, во всем у людей божьих для языческого греховного мира тайна великая. Люди божьи ежечасно славят творца, что дал им познать его тайны, — прибавила Варенька. — Утаил он тайны от премудрых и разумных, открыл младенцам своим неразумным!— Какие ж это песни? Ты знаешь какую-нибудь? — спросила Дуня.— Знаю, но далёко не все, — ответила Варенька. — Песен много — на каждом почти собранье новая бывает, и не одна, а сколько дух святой захочет, столько и дает их. Ведь это не то, что у язычников по тысяче лет одно и то же поется. Прислушались, и в старых песнях смысла не понимают. А и те песни святы, потому что в свое время и они внушены были духом же святым. У божьих людей новые песни поются по наитию духа, и никто не может навыкнуть петь эти песни, как сказано в писании… Но есть и старые песни, такие, что давно певались пророками и теперь по церквам и по вашим скитским часовням поются. Их тоже поют на собраньях люди, познавшие «тайну сокровенную».— Если можно, богом тебя прошу, Варенька, спой какую-нибудь новую песню, — просила Дуня, крепко сжимая Вареньку в объятьях.Немножко призадумалась Варенька, сказала, наконец:— Изволь, так и быть, спою одну, но смотри, наблюдай за собой — не посеял бы враг соблазна в твоем сердце.— Нет, Варенька, нет. Не мне, самому богу поверь, что не соблазнюсь. Пой, Варенька, пой, — со страстным увлеченьем говорила Дуня. А сама так и млеет, так и дрожит всем телом.Помолчала Варенька, потом ясным чистым голосом запела:Бога человекам невозможно видети,На него ж не смеют чины ангельские взирати.— Да это и у нас поется, — сказала Дуня. — Напев только не тот. У нас этот тропарь поют на глас шестый. Не слыхала Варенька слов Дуни. Громче и громче раздавалась ее песня в теплице под сенью длнннолистных пальм.Тобою, пречиста, дева благодатна,К нам господь явился в плоти человека.Люди не познали, что бог с ними ходит.Над ним надругались — вины не сыскали,Все не знали в злобе, что тебе сказати,Рученьки пречисты велели связати,На тебя плевали, венец накладали.Отвели к Пилату, чтоб велел распяти,А ты милосердый, терпеливый агнец,Грех со всех снимаешь, к отцу воздыхаешь:«Отпусти им, отче, — творят, что не ведят»,Благообразный Иосиф упросил ПилатаС древа тело сняти, пеленой обвити,На тебя глядевши, стал он слезы лити,И во гробе нове положил, покрывши,Зарыл тело в землю, камень положивши.— Это псальма, — сказала Дуня. — Не эту самую, а другие такие же у нас по скитам поют, не в часовне только, а в келарне, либо в келье у какой-нибудь матери, где девицы на поседки сбираются.Не отвечала Варенька. Она уж пришла в восторг и, не слушая Дуни, продолжала:Ныне наш спаситель просит отпущенья;Плачем и рыдаем, на страды взираем -Сокати святый дух царствовать на землю!..Повелел спаситель — вам врагам прощати,Пойдем же мы в царствие тесною дорогой,Царие и князи, богаты и нищи,Всех ты, наш родитель, зовешь к своей пище,Придет пора-время — все к тебе слетимся,На тебя, наш пастырь, тогда наглядимся,От пакостна тела борют здесь нас страсти,Ты, господь всесильный, дай нам не отпасти,Дай ты, царь небесный, веру и надежду,Одень наши души в небесны одежды,В путь узкий, прискорбный идем — помогай нам!Злые духи тати ищут нас предати,Идут в путь просторный — над нами хохочут,Пышность, лесть и гордость удалить не хочут,Злого князя мира мы не устрашимся,Всегда друг ко другу, как птицы, слетимся…Что же нам здесь, други, на земле делити?У нас един пастырь, а мы его овцы.Силен всем нам дати, силен и отняти,Мы его не видим, а глас его слышим:"Заповедь блюдите, в любви все ходите,Во Христово имя везде собирайтесь.Хоть вас и погонят — вы не отпирайтесь",У пламя вы, други, стойте, не озябьте,Надо утешати батюшку родного,Агнца дорогого, сына всеблагого,Авось наш спаситель до нас умилится,В наших сокрушенных сердцах изволит явиться,С нами вместе будет, покажет все лести,Наших сил не станет тайну всю познати,Надо крепким быти и всегда молиться,Тогда и злодей всяк от нас удалится*.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23