Как старых знакомых, он нашел сначала оранжевого Арктура, затем высоко на юге, в созвездии Девы, — голубоватую Спику, низко над горизонтом на северо-востоке купалась в волнах голубовато-белая Вега.
Вернувшись в рубку, старшина сказал:
— Сегодня звезды четко выстроились, как на параде. Глаз не оторвать. Так красиво и в то же время жутковато.
— Почему же? — удивился Петрас.
— Шут его знает, но холодок по спине пробегает.
— На небе всегда порядок, — сказал Горшков.
— Порядок там настоящий. Все на своем месте. Никакой суматохи, спешки, ходят себе хороводом вокруг Полярной звезды, и горюшка им мало. У нас тут на земле бури, землетрясения, войны, а им хоть бы хны. Своя у них жизнь, далекая, непонятная, хотя ученые уже кое в чем и у них разобрались. Установили, например, что звезды так же, как люди, родятся, живут, очень долго живут, миллиарды лет, и все же понемногу старятся и умирают…
— Как-то не вяжется — звезды и смерть, — сказал Горшков.
Петрас вздохнул.
Кораблик сильно накренило на правый борт и, казалось, швырнуло к звездам. Горшков выровнял катер, и он опять легко побежал с волны на волну.
Петрас не любил отрываться от земли и моря, все непонятное вызывало у него тоску, недовольство собой; боясь, что старшина снова заведет разговор о звездах, моторист поспешно спросил:
— Как там у нас в трюме?
— Хорошо. Почти сухо. Недавно заглядывал. — Старшине хотелось еще поговорить о Вселенной, звездах, межпланетных полетах, и он для начала спросил Петраса: — А ты знаешь, сколько световых лет до самой ближней к нам звезды? До Альфы Центавра?
— Читал где-то. Да вы лучше пойдите отдохните.
— Ты, Петрас, прав, как всегда. О звездах можно говорить без конца, а спать необходимо. Надо бы еще широту занести в вахтенный журнал, да темно, отложим до утра. Мы так и катимся к югу. — Он стал укладываться в углу рубки на овчинном полушубке, положив под голову пробковый пояс. — Если ветер закрепчает — будите меня. Возьмем рифы.
— Есть… — ответил Горшков.
— Значит, чуть чего… — Старшина, не договорив, уснул.
Корму высоко подняло волной, и рулевой увидел впереди зеленый бортовой огонь идущего навстречу судна.
— Старшина! Встречное судно! — закричал он.
— Что? Где? Хорошо. Хорошо. Сейчас… Так держать, — пробормотал Асхатов.
— Да проснитесь же! Проходит! Большое судно! Громадное!
— Судно… Сейчас, Горшков… Сейчас… Встаю…
Темным силуэтом неслась на запад громада гигантского лайнера. У самой воды по его борту светился точечный пунктир иллюминаторов, на верхних палубах огни в каютах были погашены или затемнены.
Вилли Томсен — вахтенный штурман лайнера — заметил на бортовом обзорном экране локатора пляшущую голубоватую точку, взял ночной бинокль и вышел на крыло мостика. Он с минуту смотрел с высоты на крохотное суденышко со странным парусным вооружением, смело бежавшее на юго-восток по свежевшему океану. Вахтенный штурман пожал плечами: ему еще не приходилось видеть, чтобы нечто подобное пыталось пересечь Тихий океан. Томсен вернулся в штурманскую рубку. Здесь он записал в вахтенном журнале, что 2 марта в 2 часа 35 минут на 39ь8' северной широты и 155ь восточной долготы встречен, видимо, моторно-парусный бот, двигавшийся на юго-восток курсом 170ь. В примечании он записал: «Бот принадлежит или рыбакам, или модным теперь рисковым туристам-мореплавателям, пересекающим океаны на самых примитивных судах».
Так впервые встретились и разошлись посреди ночи КР-16 и «Глория». Пройдет немного времени, и прихотливый случай сведет их вновь в другой час, в других широтах.
Старшина неожиданно поднялся, спросил:
— Где судно?
— Прошло, — ответил расстроенный Горшков.
Старшина выскочил на палубу и скоро вернулся:
— Только гакабортный огонь мелькнул и пропал. Скорость у него — я тебе дам!
— Пассажирский, узлов тридцать, не меньше, — заметил Петрас.
— Плохо вы меня будили, ребята. В другой раз поставьте в рубке чайник и, если не встану, лейте на голову.
— Да что вы, товарищ старшина!
— Лейте, и все. Я все слышал сквозь сон, думаю, надо вставать, да будто кто на меня навалился — не пускает. Лайнер, говоришь? Может, авианосец? — обратился он к Горшкову.
— Нет, пассажирское судно, видно сразу — лайнер, высокое, многопалубное. Авианосец совсем не такой.
— Ну не будем горевать, теперь уж, видно, мы вышли на самую торную морскую дорогу, встретим еще не одно. Лайнер, конечно, не взял бы нас на буксир. При его скорости мы бы в волну зарылись. Нет, Петрас, нам нужен неторопливый сухогруз, наше, советское, судно. Ведь мы теперь уже не терпим бедствие. Идем своим ходом. Можем и подождать день-другой. Не правда ли? — В тоне старшины появились необычные заискивающие нотки, он был крайне недоволен собой.
«Проспал, как первогодок, маменькин сынок! Какой пример для команды! Нет, надо взять себя в руки и покончить с расхлябанностью, — думал Асхатов. — Пусть лайнер и не остановился бы, все равно я должен быть всегда на месте». Матросам он сказал:
— Жаль, у нас нет красных огней на мачте. Ночью вряд ли кто поймет, в каком мы положении, особенно сейчас. Наверное, наше парусное вооружение не так уж плохо выглядит со стороны.
— Особенно ночью, — сказал Горшков.
Все заулыбались.
Утром старшина записал в потрепанную тетрадь, служившую вахтенным журналом:
«8:00. Ночью, в 2:40, прошло встречным курсом пассажирское судно очень большого тоннажа.
В 6:15, а затем в 7:10 видны были в десяти милях суда; сухогруз и танкер, шли на восток, наших сигналов не заметили.
Над океаном стоит редкий туман.
Ветер 4-5 м/с.
Волнение 3 балла.
Скорость около двух миль. За сутки прошли примерно 70 миль. Находимся на 38ь северной широты и 149ь восточной долготы (приблизительно)». Написав это, старшина крикнул из рубки Петрасу, который на палубе мастерил новую снасть для ловли рыбы:
— Какая, по-твоему, сегодня температура?
Петрас на секунду задумался, посмотрел вдаль:
— Градусов семнадцать-восемнадцать.
— Так и запишем, ты, как живой термометр, редко ошибаешься, ну разве на градус-другой. А теперь насчет воды, сколько, думаешь, в ней градусов?
Петрас молча взял ведро, привязанное к веревке, поддел им за бортом воды, поставил на палубу и, опустив в неге руку, улыбнулся:
— Градусов двадцать. Теплая.
— Так и запишем: двадцать. Ну а цвет — ясно-синий. Теперь надо упомянуть, что утренний лов ничего не дал. Записывать, что видели на воде лепешки из нефти, вроде желе?
— Ну конечно, — сказал Горшков, он снова стоял за штурвалом. — Все надо записывать.
— Надо, надо, — подтвердил и Петрас.
— Не трудно, запишем и про нефть. Вот все, кажется. Все события. Интересно будет потом взглянуть, когда все уладится. Надо будет перепечатать на машинке и переплести.
— Кто-нибудь про нас напишет, — сказал Горшков. — Как нас подхватило и понесло. Как плавучие якоря ставили. И вообще…
— Если вообще, то никто читать не станет, — сказал Асхатов. — Надо все как было: и какое море, и кто что делал, и что чувствовал.
— Думаете, нас героями книги сделают?
— Да как сказать! Такое уже с многими случалось. Вот когда я плавал на спасателе, там приходилось иной раз не легче, когда концы завозили на гибнущее судно или снимали людей, да ведь там риск был временный: подойдем, бывало, к борту «Нептуна», подхватят шлюпку талями — и мы дома, а там горячая баня, а потом как завалишься на койку, предварительно подрубав как следует. — Старшина задумался, ища слова, которыми бы можно было выразить их теперешнее положение. — У нас другое, мы как робинзоны без необитаемого острова или мореходы времен Колумба — плывем себе по ветру и течениям.
— Будет и у нас остров, — уверенно заявил Горшков. — Вот увидите, будет!
— Это само собой, — сказал старшина, — куда-нибудь да приткнемся. Может быть, и остров попадется, а может, и целый материк!
— Плохо, что все материки уже давно открыты, — вздохнул Горшков. — Опоздали мы. Хотя не верится, чтобы в таком непомерном океане да ничего еще не осталось.
Старшина снисходительно улыбнулся:
— Вообще на земном шаре почти ничего не осталось неоткрытого, так, какой-нибудь крохотный островок, риф или скала, да и то вряд ли… Ветерок, кажется, крепчает. Ну я пошел готовить завтрак, что-то мы сегодня запаздываем с принятием пищи, а это не дело. На военном корабле во всем должен быть порядок.
Скоро запахло бензиновой гарью, застучал насос примуса, загудело пламя, и Асхатов, страшно фальшивя, замурлыкал свои «Дунайские волны».

ДВОРЕЦ В МАВРИТАНСКОМ СТИЛЕ
Автомобиль главы пароходной компании «Чевер лайнз» по пути в резиденцию Рафаэля Минотти останавливали два раза. Первый раз — едва он съехал с магистрального шоссе на узкую полоску асфальта, петляющую между холмами, засаженными апельсиновыми и лимонными деревьями. Поперек дороги стоял грузовик с пустыми ящиками для фруктов. К машине мистера Чевера подошли двое в серых шляпах и клетчатых рубахах. Заглянули в машину.
— Мистер Чевер? — спросил один из них.
— Да, а в чем дело?
— Сейчас освободим путь. Заглох мотор. Извините.
Грузовик зачихал и сполз на обочину.
Шофер мистера Чевера, круглолицый Стась Виткович, сказал:
— Ребята Минотти подстраховывают своего шефа, у них не прекращается война с людьми Харриса, то те кого-нибудь подстрелят, то эти. Я удивляюсь…
— Вы меньше удивляйтесь, Стась, а лучше смотрите на дорогу: видите, какой пошел скверный участок.
— Так специально устроено, — продолжал словоохотливый Стась. — На этой дороге не шибко-то разгонишься, а у них по сторонам настоящие военные посты с пулеметами. Нет, мистер Чевер, на самом деле, ведь у нас в Америке все можно купить, были бы деньги. Говорят, что у Харриса есть даже автоматические пушки. Только пока он их в дело не пускает. Бережет, как резерв главного командования для генерального сражения.
— Думаешь, оно состоится?
— Да как сказать. Судя по всему, сейчас между ними идут дипломатические переговоры. Может быть, объединятся две фирмы. — Стась умолк, думая, что за дела толкают его хозяина в бункер Минотти. «Может быть, он хочет продать один из своих теплоходов? Или скорее всего даст в долг под большие проценты. И куда хозяину столько денег! Ведь миллионер. Одна „Глория“ стоит пятьдесят миллионов. Хотя, чем больше у тебя денег, тем больше их хочется, — решил Стась и вздохнул, вспомнив, что и ему скоро надо делать очередной взнос за машину, холодильник и, главное, за дом, который он купил в позапрошлом году и должен выплачивать за него еще целых тринадцать лет — по три тысячи долларов в год. — У кого бы подзанять и мне?» Стась свернул лимузин в апельсиновую рощу и повел его по серой дороге к белевшим вдали воротам.
Мистер Чевер сидел, откинувшись на спинку сиденья. Его суровое, изрезанное морщинами лицо было усталым. Ему крайне не нравилась эта поездка и предстоящий разговор с Минотти. «Куда бы приятнее было отправиться с Эвой на побережье и провести там два-три дня! Но проклятые платежи заставляют ехать на поклон в логово гангстера».
Стась затормозил.
— Еще одна проверка!
Мистер Чевер даже не взглянул на тех, кто задержал машину. Готовясь к встрече с Минотти, он попытался согнать с лица угрюмое выражение. «Форд» влетел в настежь распахнутые ворота и поплыл по хрустящей дорожке между колоннадой кипарисов. У мраморной лестницы дворца негр двухметрового роста в красной ливрее распахнул дверцу машины. Мистер Чевер ни разу еще не был в главной резиденции Минотти и, хотя много слышал о его мраморном дворце, увидав его, был поражен.
Стась сказал:
— Мавританский стиль. Говорят, вся облицовка, окна, колонны и даже крыша привезены из Испании. Сколько же это стоило?
Мистер Чевер, еще более помрачнев, не удостоил Стася ответом. Только сейчас, окинув беглым взглядом дворец, фонтаны, розарий, вспомнив заставы на пути, он понял, как богат и опасен Минотти. Почувствовал силу и власть этого разбойника и с трудом расправил плечи, когда увидел, что навстречу по мраморной лестнице спускается, радушно улыбаясь, сам хозяин, высокий, стройный, в элегантном сером костюме.
— О, мистер Чевер! Наконец-то вы соблаговолили посетить меня в моем уединении! — Он взял гостя под руку. На площадке перед дверью остановился, предлагая гостю полюбоваться знаменитыми террасами, сбегающими к океану, и каскадом многоструйных фонтанов на них.
— Только в этом году я завершил все это. — Минотти обвел свои владения плавным движением руки. — Особенно пришлось повозиться с домом. Это ведь наш родовой замок. Построен в XVI веке. Предки мои — испанцы. Очень знатный род. Прямая ветвь от герцогов Альба. Потом превратности судьбы… Королевская опала… Долги… Переезд в Италию…
«Сукин сын! Твой отец был портным…» — подумал мистер Чевер, мрачно улыбаясь и согласно кивая головой.
— Еще ребенком я задался целью восстановить величие нашего рода и — как его символ — замок. За века он переменил много владельцев. Я купил его за бесценок, зато огромных средств стоила перевозка! Но я не жалею денег. Они и созданы для того, чтобы их тратить, гроб ими не оклеишь!..
— Действительно, превосходное жилище, — выдавил из себя мистер Чевер.
— Я доволен. И вот что удивительно, дорогой мой друг: приезжая сюда, окунаешься совершенно в другой мир, в мир вечной красоты, и чувствуешь себя обновленным, чистым душой, как после причастия, даже, пожалуй, еще благостнее. Ну идемте, дорогой друг. — Он заглянул в глаза мистеру Чеверу и через мгновение отвернулся с грустной улыбкой, уязвленный холодной враждой, застывшей во взгляде гостя. Сам же Минотти умел ловко скрывать свои чувства. — Этот вестибюль, — продолжил Минотти, — я целиком вывез из Испании: дубовые панели, паркет, люстру, даже эту коллекцию превосходных рогов, добытых на королевской охоте. Пройдемте в столовую. Жена с детьми уехала в Европу, на родину, в Турин. Я один блаженствую здесь. Иногда, знаете ли, хочется побыть одному, хотя я по натуре верный семьянин.
«Скотина! Намекает на мои семейные дела».
Минотти долго водил гостя по бесконечным комнатам, залам, спустился в подвал, где «законсервирован» — по выражению хозяина — XVI век.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47