ненависть, сплошная ненависть ко всему, что только есть под этими двумя солнцами. Я знаю тебя, я понимаю тебя, я вижу, к чему всё идёт, вижу начало конца.
И, думал он, я ничуть тебя не осуждаю. Но я буду держаться Линды Фокс, Фокс тебя переживёт. И я, я тоже тебя переживу. Ты не подстрелишь влёт светоносный эфир, вдохновляющий наши души.
Я не отступлюсь от Линды Фокс, и Линда будет держать меня в объятиях и тоже от меня не отступится. Нас не разделят никакие силы. У меня есть десятки часов, десятки часов видео– и аудиозаписей, и эти записи нужны не мне одному, они нужны всем. И ты надеешься, что сможешь всё это убить? Такие попытки уже были, и не раз. Сила слабых, думал Херб Ашер, несовершенна, в конечном итоге она терпит поражение. Отсюда и её имя. Потому мы и зовём её слабостью.
– Сентиментальность, – сказала Райбис.
– Ну да, – саркастически подтвердил Херб Ашер. – Конечно.
– И вдобавок заёмная.
– И путаные метафоры.
– В её текстах?
– Нет, в том, что я думаю. Когда меня доводят до белого каления, я начинаю путаться…
– Позвольте мне сказать вам одну вещь, – оборвала его Райбис. – Одну-единственную. Если я собираюсь выжить, сентиментальность для меня не только излишняя роскошь, но и прямая помеха. Я должна быть очень жёсткой. Простите меня, если я вас взбесила, но иначе мне было никак. Такая уж у меня жизнь. Если вам придётся когда-нибудь попасть в такое же положение, в каком нахожусь сейчас я, вы сами это поймёте. Подождите такого случая, а затем уж меня судите. И молитесь, чтобы этого случая не было. А пока что все эти записи, которые вы гоняете через стереосистему, суть не что иное, как дерьмо. Они должны быть дерьмом, для меня. Вам это понятно? Вы можете забыть про меня, можете отослать меня в мой купол, где мне, наверное, и самое место, но если вас хоть что-нибудь со мною связывает…
– О'кей, – кивнул Ашер, – я понимаю.
– Спасибо. А можно мне ещё молока? Прикрутите звук потише, и мы закончим наш обед. Хорошо?
– Так вы, – поразился Ашер, – хотите и дальше пытаться…
– Все существа – и виды, – которым надоело пытаться питаться, давно уже покинули этот мир.
Райбис подошла ближе, вцепилась дрожащими пальцами в край стола и села.
– Я вами восхищаюсь.
– Нет, – качнула головою Райбис, – это я вами восхищаюсь. Я понимаю, что вам сейчас труднее.
– Смерть… – начал Ашер.
– Меня волнует совсем не смерть. А вы знаете что? В контрасте с тем, что льётся из вашей аудиосистемы? Жизнь, вот что. И молока, пожалуйста, мне оно просто необходимо.
– Что-то я сомневаюсь, – сказал Ашер, доставая молоко, – чтобы можно было сбить влёт эфир. Светоносный он там или какой угодно.
– Да уж сомнительно, – согласилась Райбис. – Тем более что он не существует.
– А сколько вам лет?
– Двадцать семь.
– А вы добровольно эмигрировали?
– Как знать, – пожала плечами Райбис. – Сейчас, в этот момент, я не могу со всей определённостью вспомнить, о чём я тогда думала. Похоже, я ощущала в эмиграции некую духовную компоненту… Передо мной стоял выбор – либо эмигрировать, либо принять сан. Я была воспитана в принципах Научной Легации, однако…
– Партия, – кивнул Ашер. Он всё ещё пользовался этим старым названием, коммунистическая партия.
– … однако в колледже я постепенно втянулась в церковную работу. И приняла решение. В выборе между Богом и материальным миром я предпочла Бога.
– Одним словом, вы – католичка.
– Да, ХИЦ. Вы использовали запрещённый термин. И, как мне кажется, вполне сознательно.
– А мне это как-то по барабану, – усмехнулся Херб Ашер. – Я-то с церковью никак не связан.
– Может, вам бы стоило почитать К. С. Льюиса.
– Нет уж, спасибо.
– Эта болезнь заставляет меня задумываться… – Она на несколько секунд смолкла. – Всё-таки стоит воспринимать всё, с чем ты сталкиваешься, в плане широкой, всеобъемлющей картины. Сама по себе моя болезнь кажется злом, но она служит некоей высшей цели, которая недоступна нашему пониманию. Или – пока недоступна.
– Вот потому-то я и не читаю К. С. Льюиса, – заметил Ашер.
– Да, – безразлично откликнулась Райбис. – А это верно, что как раз на этом холме клемы поклонялись какому-то своему божку?
– Да вроде бы да, – кивнул Херб Ашер. – Божку по имени Ях.
– Аллилуйя, – сказала Райбис.
– Что? – удивился Ашер.
– Это значит «Славься, Ях». А на иврите – Халлелуйях.
– То есть Ях это Яхве.
– Это имя нельзя произносить. Его называют священным Тетраграмматоном. Слово Элохим, являющееся, как ни странно, формой единственного числа, а не множественного, означает «Бог», а несколько дальше в Библии упоминается Божественное Имя Адонай, из чего можно сконструировать формулу «Господь Бог». Мы можем выбирать между именами Элохим и Адонай или использовать их оба вместе, однако нам строжайше запрещено говорить Яхве.
– А вот вы сейчас сказали.
– Ну что ж, – улыбнулась Райбис, – никто не совершенен. Убейте меня за страшный грех.
– А вы что, и вправду во всё это верите?
– Я просто излагаю факты. Сухие исторические факты.
– Но вы же во всё это верите. В смысле, что верите в Бога.
– Да.
– Так это Бог наслал на вас рассеянный склероз?
– Не совсем так… – замялась Райбис. – Он допустил его. Но я верю, что Он меня исцелит. Просто есть нечто такое, что я должна узнать, и вот таким образом Он меня учит.
– А он что, не мог найти способа полегче?
– Видимо, нет.
– Этот самый Ях, – заметил Херб Ашер, – вступил со мною в контакт.
– Нет-нет, это какая-то ошибка. Первоначально иудеи верили, что языческие боги существуют, только они не боги, а дьяволы, а потом им стало ясно, что этих богов, или там дьяволов, и вовсе нет.
– А как же сигналы у меня на входе? – спросил Херб Ашер. – А как же мои записи?
– Вы это что, серьёзно?
– Ещё как.
– А кроме этих клемов здесь замечались какие-нибудь признаки жизни?
– Не знаю, как в других места, но там, где стоит мой купол, точно да. Это нечто вроде обычных радиопомех, но только уж больно хитрые эти помехи, явно разумные.
– Проиграйте мне какую-нибудь из этих плёнок, – сказала Райбис.
– Ради бога.
Херб Ашер подошёл к компьютерному терминалу, побегал пальцами по клавиатуре, разыскивая нужную запись; через несколько секунд из динамиков зазвучал голос Линды Фокс:
Иди, усталый путник,
Куда глаза глядят.
Святому делу нужен
Твой тощий зад.
Райбис захихикала.
– Простите, пожалуйста, – сказала она, отсмеявшись. – А вы точно уверены, что это Ях? А вдруг это какой-нибудь шутник с базового корабля или там с Фомальгаута? Уж больно это похоже на Фокс. Не словами, конечно же, а голосом, интонациями. Нет, Херб, никакой это не бог, просто кто-то над тобою подшутил. В крайнем случае это клемы.
– Заходил тут сегодня один такой, – мрачно заметил Ашер. – Нужно было с самого начала обработать эту планетку нервным газом, вот и не было бы теперь никаких проблем. И вообще, мне казалось, что человек встречается с Богом только после смерти.
– Бог есть Бог народов и истории. Ну и, конечно, природы. Судя по всему, первоначально Яхве был вулканическим божеством, но время от времени он ввязывался в историю, примером чему тот случай, когда он вывел евреев из Египта в Землю Обетованную.
Евреи были пастухами и привыкли к свободе, лепить кирпичи было для них чистым кошмаром. А фараон заставлял их собирать солому и каждый день выдавать положенную норму кирпичей. Вечная архетипичная ситуация – Бог выводит людей из рабства на свободу. Фигура фараона символизирует всех тиранов всех времён и народов.
Голос Райбис звучал спокойно и убедительно, Ашер невольно проникся к ней уважением.
– Одним словом, – подытожил он, – человек может встретиться с Богом не только после смерти, но и при жизни.
– При исключительных обстоятельствах. Первоначально Бог разговаривал с Моисеем как человек с человеком.
– И что же потом разладилось?
– В каком смысле разладилось?
– Почему никто больше не слышит Божьего гласа?
– Вот ты же слышал, – улыбнулась Райбис.
– Ну не то чтобы я, его услышала моя аппаратура.
– Всё-таки лучше, чем ничего. Но тебя это вроде не очень-то радует.
– Он вламывается в мою жизнь, – напомнил Ашер.
– Вламывается, – согласилась Райбис. – А теперь ещё и я вломилась.
Это было правдой, и Ашер не нашёл, что возразить.
– А чем ты обычно занимаешься? – спросила Райбис. – На что ты тратишь время? Лежишь на койке и слушаешь эту свою Фокс? Доставщик рассказывал мне про твою жизнь, я ему даже не сразу поверила. Как-то это не очень похоже на жизнь.
В Ашере шевельнулась вялая, усталая злость – ему до смерти надоело оправдывать свой образ жизни. Он снова промолчал.
– Я придумала, что я дам тебе почитать, – сказала Райбис. – Льюисову «Проблему боли». В этой книге он…
– Я читал «Молчаливую планету», – оборвал её Ашер.
– И тебе понравилось?
– Да в общем-то да.
– А ещё тебе следует прочитать «Письма Баламута». У меня она есть. Даже два экземпляра.
Зачем мне читать эти книги, думал Ашер. Глядя, как ты постепенно умираешь, я узнаю о Боге гораздо больше.
– Послушай, – сказал он, – я член Научной Легации. Член партии, тебе это понятно? Это мой выбор, и выбор вполне сознательный. Нет никакого резона осмысливать болезни и страдания, их нужно попросту искоренять. Нет никакой загробной жизни, и Бога тоже нет. Не считать же Богом ионосферное возмущение, настырно лезущее в мою аппаратуру и стремящееся сжить меня с этой сраной горки. Если после смерти окажется, что я ошибался, я оправдаюсь невежеством и трудным детством. А пока что меня больше волнуют проблемы экранировки и зашиты от помех, чем беседы с этим Яхом. У меня есть уйма других занятий и нету козла, чтобы принести ему в жертву. Мне очень жаль погибших записей Линды Фокс, они для меня бесценны, и я не знаю, когда удастся их заменить. И Бог не вставляет в прекрасные песни выраженьица вроде «твой тощий зад»; лично я не могу себе представить такого бога.
– Он пытается привлечь твоё внимание, – сказала Райбис.
– А к чему такие сложности? Почему он не скажет попросту: «Слушай, давай поговорим»?
– Скорее всего, здесь обитали некие экзотичные существа, совершенно непохожие на нас. Их бог мыслит не так, как мы.
– Зараза он, а не бог.
– А может статься, – задумчиво сказала Райбис, – он является тебе подобным образом, чтобы тебя защитить.
– Защитить? От чего?
– От него. – Неожиданно для Ашера девушка содрогнулась всем телом, по её лицу пробежала гримаса боли. – Черти бы драли эту болячку! А тут ещё и волосы лезут. – Она неуверенно, с явным трудом поднялась на ноги. – Мне нужно вернуться в свой купол и надеть парик, чтобы хоть немного поприличнее. Ужас какой-то. А ты не мог бы меня проводить? Пожалуйста.
Не понимаю, подумал Херб Ашер, как женщина, у которой пачками выпадают волосы, может верить в Бога.
– Я не могу, – сказал он. – Ты уж извини, но никак не могу. И баллонов нет, и за оборудованием нужно присматривать. Ты только чего не подумай, это честно.
Райбис вскинула на него глаза и убито кивнула; похоже, она поверила. Ашера кольнуло чувство вины, но оно было тут же смыто нахлынувшим облегчением. Она уходила, ему не нужно будет с ней общаться, это бремя с него снято, пусть даже на время. А если повезёт, временное облегчение может превратиться в постоянное. Если бы он умел молиться, он молился бы сейчас, чтобы она никогда, никогда больше не вошла в его купол. Не вошла бы до конца своей жизни. Довольный и успокоенный, он смотрел, как она надевает скафандр, готовясь в обратный путь. И в мыслях уже решал, какую плёнку Линды Фокс он извлечёт из своей сокровищницы, когда уйдёт наконец Райбис с её малоприятными шуточками и подкалываниями, и он вновь обретёт свободу, свободу быть тонким знатоком и преданным ценителем неувядающей красоты. Красоты и совершенства, к которым стремится всё сущее: Линды Фокс.
А той же ночью, когда он лежал на койке и спал, некий голос негромко его окликнул:
– Херберт, Херберт.
Ашер открыл глаза.
– Сейчас не моё дежурство, – сказал он, решив, что это базовый корабль. – Сейчас дежурит девятый купол. Дайте мне спокойно поспать.
– Взгляни, – сказал голос.
Он взглянул – и увидел, что панель, управлявшая всем его коммуникационным оборудованием, объята пламенем.
– Боже милосердный, – пробормотал Ашер и потянулся к тумблеру, включавшему аварийный огнетушитель. Но тут же замер, осознав нечто неожиданное. И крайне загадочное. Управляющая панель горела – но не сгорала.
Огонь ослеплял его, грозил выжечь ему глаза; Херб Ашер плотно зажмурился и заслонил лицо рукой.
– Кто это? – спросил он.
– Это Яхве, – сказал голос.
– Да? – поразился Херб Ашер. Это был бог горы, и он говорил с ним напрямую, без посредства электроники. На него накатило странное чувство собственного убожества, никчемности, и он не смел открыть лицо. – Что тебе нужно? – спросил он. – В смысле, что сейчас же поздно. По графику мне полагается спать.
– Не спи более, – сказал Ях.
– У меня был трудный день, – пожаловался Ашер; его всё больше охватывал страх.
– Я велю тебе взять на себя заботы об этой больной девушке, – сказал Ях. – Она сейчас совсем одна. Поспешай к ней, иначе я сожгу твой купол и всю технику, какая в нём есть, а вместе с ней и всё твоё имущество. Я буду опалять тебя пламенем, пока ты не пробудишься. Ты думаешь, Херберт, что ты пробудился, но ты ещё не пробудился, и я заставлю тебя пробудиться. Я заставлю тебя подняться с постели и прийти к ней на помощь.
Позднее я скажу и ей, и тебе, зачем это нужно, но пока что вам не должно знать.
– Мне кажется, что ты обратился не по адресу, – сказал Херб Ашер. – Тебе бы следовало поговорить с MED, это по их части.
В тот же момент его ноздри заполнились едкой вонью. Взглянув из-под руки, он с ужасом обнаружил, что управляющая панель полностью выгорела, превратилась в горстку шлака.
Вот же мать твою, подумал он.
– Буде ты вновь солжёшь ей про переносный воздух, я причиню тебе ужасающие, непоправимые повреждения, точно так же, как я нанёс непоправимые повреждения этой технике. А сейчас я уничтожу все твои записи Линды Фокс.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5