..— Да, именно. Он наркоман, — продолжал Мемэ. — Когда ему невмоготу и достать негде, моя мышка Дедэт всегда выручает его... Ваша супруга, замученная этими письмами с угрозами, и попросила Дедэт найти ей крутого парня, способного утихомирить господина шантажиста, и моя девчонка свела нас, Альфонса и меня, с нею.Теперь мне все стало ясно... Я погрузился в размышления, а они притихли и прониклись ко мне сочувствием до такой степени, что Мемэ опустил стекло со своей стороны, чтобы улетучился табачный дым.— Она вам дала тысячу двести франков, чтобы вы занялись этим делом?Удивлению их не было предела. Я, обманутый муж, умело дергал веревочки, оставаясь при этом в тени.— Да, вы мужик тертый, понимаете что почем, — одобрительно сказал Мемэ.Я щелкнул пальцами.— Пять тысяч монет вам не помешает?Они приблизили свои лица ко мне.— За эту цену, Альфонс, я согласен переплыть Сену у Дворца Шайо, — заявил корсиканец.— Это вовсе ни к чему. Только прежде чем излагать вам свой план, мне хотелось бы знать наверняка, что вы будете со мной честны. Или вы предпочитаете оставаться на службе у этой потаскухи?— Мы ни у кого не на службе! — насупился Мемэ, все еще сжимая свой револьвер. — Мы беремся за работу, делаем ее, и все. Здесь просто произошло недоразумение, вы все-таки муж, иначе мы бы с вами разговаривали по-другому.Альфонс, настроенный более миролюбиво, кашлянул, словно призывая своего спутника к спокойствию. Мемэ замолчал.— Мы вас слушаем, — сказал Альфонс.— Имейте в виду, что деньги, выданные вам моей женой, принадлежали мне. Таким образом, вы косвенно работали на меня. Теперь я вам предлагаю работать на меня напрямую. Вот и вся проблема.Эта перспектива понравилась корсиканцу.— Теперь мы, значит, будем защищать ваши интересы?— Пять тысяч франков на двоих, если вы будете играть в мою игру. Она довольно проста.— Мы слушаем вас очень внимательно! — произнес Альфонс, возбужденный мыслью об обещанных деньгах.— Когда вы должны увидеться с моей женой?— Нынче вечером...— Она будет одна или с любовником?— Пес его знает...— В прошлый раз она встречалась с вами одна?— Одна, но была еще Дедэт, моя подружка.— Тогда сегодня вечером она будет одна. Вы ей скажете, что никто не явился на почту за письмом.— Хорошо, а дальше?— А дальше потребуется немного дипломатии... Спросите у нее, знает ли ее любовник о вашем вмешательстве. Возможно, что он в курсе. Затем вы зададите ей кучу вопросов об этом молодом человеке, стараясь навести ее на мысль, что именно он и является шантажистом...Они подскочили. Альфонс первым уловил мою мысль.— Лихо, — пробормотал он. — И вы думаете, что она посчитает парня виноватым в этом деле?— Сразу — нет, но ваша задача в том и состоит, чтобы подвести ее к этой мысли. Пусть она проверяет те сомнения, которые вы посеете в ее душе. Вы скажете, что по вашему мнению, он единственный человек, заинтересованный в таком повороте событий. Мол, только он был способен организовать весь этот шантаж. Он наркоман, ему всегда требуется много денег... Кроме того, у него может быть сообщник. Над этой деталью она задумается, она женщина с головой...Мемэ размышлял. Он прекрасно понимал мой замысел. Что касается его и Альфонса, то они ничем не рисковали, принимая мой план, сомневались только, будет ли от этого толк.— Влюбленная женщина, — заявил Мемэ, — обычно всегда свято верит своему парню. Она не клюнет на эту наживку...— Она проглотит ее, когда получит доказательства.— Доказательства чего?— Предоставьте это мне. Подайте ей мысль провести один эксперимент. Пусть она скажет своему любовнику, что боится человека, которому переводит деньги.— И что потом?— Вы следите за моей мыслью?— Очень внимательно!— Хорошо... Посоветуйте моей жене отправить пять тысяч франков до востребования, но пусть она запишет номера купюр...— Понял, а дальше?— А дальше мое дело...— А если она не захочет отправлять бабки? — спросил Альфонс.Я посмотрел на него.— Захочет, я знаю ее. Она слишком верит в законность, чтобы не попробовать эту уловку.Мемэ сдвинул шляпу на затылок.— Она казалась на пределе сил и нервов. Мы было потребовали две тысячи монет, чтобы привести в чувство господина шантажиста, но она смогла дать только тысячу двести.Над его замечанием следовало поразмыслить. Во всяком случае, оно свидетельствовало о том, что мозги парня работали. Он думал, словно пахал, медленно, но основательно, и у меня появились основания довериться ему.— Послушайте, если она вам скажет, что у нее нет сейчас свободной наличности, предложите ей дать взаймы. Под проценты, чтобы оправдать этот ваш великодушный поступок.Он нахмурился при мысли о расставании с деньгами. Вероятно, деньги были его большой и светлой любовью с самого детства.— Мы заедем в мой банк. Я выплачу вам аванс в три тысячи монет... Остальное — по конечному результату.Их глаза заблестели.— Работать с вами одно удовольствие, — сказал Мемэ.— С мужчинами всегда проще договариваться, — подхватил Альфонс и добавил: — Но эта шутка вам дорого обойдется.Я положил руку ему на плечо.— Для меня это далеко не шутка, господин Альфонс. Будьте любезны вернуть мне ключ зажигания. Ваш друг бросил его на пол. * * * Никаких сомнений: Феррари плачет. Это с ним впервые, по крайней мере, в моем присутствии, и мне становится не по себе. Он обхватил голову руками и сидит так. Время от времени он всхлипывает, и тогда крупная слеза падает на пол к его ногам. Она падает в пыль и растекается в форме звезды. А вот на небе звезды уже исчезли. Небо покрылось облаками. Сквозь решетчатое окно камеры они напоминают мне туши убитых зверей. Кто-то из нас двоих видит их в последний раз. И вновь мне в голову заползает ужасный вопрос: Феррари или я? В настоящий момент в тюрьме нет других приговоренных к смертной казни, кроме нас... Стало быть... Простой арифметический подсчет подсказывает, что один из нас сейчас пойдет умирать. Умирать! Сколько раз я употреблял это слово по отношению к другим людям, но никогда оно не имело для меня столь ужасного смысла. Умереть... Конец всему... Если это буду я, мне придется испытать сильные чувства, такие, как страх или отчаяние... А потом будет глухой удар, белый всплеск в полутьме, и голова моя отлетит от тела... Жизнь моя безжалостно оборвется в пароксизме мыслей... Смерть навалится на меня, в то время как вся моя плоть вопиет о неприятии конца... Но я ничего не могу сделать, поскольку все человечество против меня... Оно бдит, человечество... Оно готовит свой огромный нож, как мясник, обычно рано поутру, готовится к забою животных. Умереть...Слезы Феррари уже не слезы, но кровь... Кровь его души, которая по капле вытекает из него, падая на заплеванный пол нашей жуткой камеры, где стены за долгие годы впитали в себя агонию сидевших здесь смертников. И вдруг я понимаю, что умирать сейчас пойдет он, Феррари. Он тысячу раз прав. Приговорили его гораздо раньше меня. Он убил полицейского, а это не прощается... Именно он положит голову под нож гильотины... А я в это время... Я получу помилование. Мой адвокат — один из лучших во Франции. Моя семья близка с семьей одного министра... Да и что я такого сделал? * * * Наконец вечером я увидел плачущую Глорию и нанял, что Мемэ и его сообщник заронили сомнение в сердце моей жены.Я вдруг заметил, что стал понимать свою жену, проникать во все тайники ее души, замечать тысячи мелких деталей, проходящих мимо внимания большинства мужей. Если бы ее друг или любой другой умный человек дал ей понять, что автором анонимных писем является Норман, она просто отмахнулась, бы от подобной мысли. Но когда это подсказали ей два полуграмотных негодяя, она была потрясена. Расчет мой оказался точен: умозаключение, созревшее в примитивных мозгах, показалось ей наиболее правдоподобным... Такой уж она была, моя Глория. Итак, в этот вечер она плакала... Она кое-как сдерживалась в течение обеда, но во время десерта вдруг разразились рыданиями. Я в это время чистил яблоко, в руке у меня был нож. Мне показалось, что я сейчас способен вонзить его ей в горло. Это были слезы разочарования. Она плакала по Норману, по своей любви, в которой она начала сомневаться. Никогда я не чувствовал себя таким обманутым, таким одиноким и измотанным... Скорее всего, мое присутствие ее раздражало, казалось невыносимым... Я чувствовал, насколько угнетала ее необходимость сидеть со мной за одним столом. Все мое существо испытывало боль, мне хотелось уничтожить самого себя, уничтожить следы моего пребывания на земле, уничтожить свой труп и саму память... Я долго смотрел на нее, потрясенную горем, слишком тяжелым для нее. Ведь она всего лишь слабая женщина... Может, мне стоило прекратить игру? Какой была бы ее реакция, если бы я вдруг встал, подошел к ней и, прижимая к себе, сказал: «Я знаю все, и я автор этих писем, я хотел отомстить, но больше не могу и не хочу... Я люблю тебя и прощаю... Я буду ждать твоего возвращения ко мне, у меня хватит сил!» Она удивилась бы, возмутилась и пришла бы в ярость. Да, в ярость...Я дождался, пока она успокоится.— Что случилось, Глория?Она помолчала, пожала плечами и ответила:— Не знаю: тоска какая-то... Ничего, пройдет!..Она встала и пошла в ванную комнату, чтобы положить на веки горячие компрессы. Я протянул руку к столику, на котором вместе с перчатками лежала ее сумочка. Я открыл ее и в отделении, застегнутом молнией, обнаружил пачку банкнот по пятьдесят франков. Именно эти деньги я передал сегодня утром Мемэ. Стало быть, Глория проглотила наживку... Причем, проглотила глубоко, ибо переписала номера банкнот в свою записную книжку... Я убрал деньги и вышел из дома. Мне захотелось подышать влажным воздухом осенней ночи. Было тепло и тихо, но мне повсюду чудилась смерть.Отправляясь на почту утром следующего дня за деньгами, адресованными таинственному Дюрану, я принялся размышлять над своим положением. Оно мне определенно не нравилось. То, чем я сейчас занимался, вызывало во мне самом чувство брезгливости, а ведь до этого я считал себя лихим парнем. Мне потребовалось определенное время, чтобы допустить мысль о том, что месть моя была всего лишь своеобразной формой любви к жене. Наказывая ее за неверность, я продолжал любить ее, любить иначе, наоборот, если так можно эту любовь определить. Но любил я ее сильнее, чем раньше, любил не только сердцем и телесно, но и всей своей волей. Я думаю, что обычно семейные драмы происходят оттого, что супруги не имеют воли любить... Их семьи распадаются потому, что любят они друг друга по инерции, машинально.На почте меня ждал конверт, и мне подумалось, что усатая служащая даже не догадывается о драме, которая разыгрывается у нее на глазах, и о том, что она является одним из действующих лиц этой драмы.Итак, у меня в руках те купюры, номера которых записала Глория... Теперь нужно сделать так, чтобы они оказались у Нормана, но он при этом должен оставаться в полном неведении относительно их происхождения. Дельце довольно трудное, должен вам заметить... Послать их по почте? Останутся улики, такие, как конверт, например, и Норман легко оправдается перед Глорией. Да и глупость это — ни с того, ни с сего отправлять деньги незнакомому человеку, ничего не объясняя при этом.Я вошел в бар на Сен-Жермен де Пре. Там толпился народ. Чтобы прочистить мозги, мне пришлось выпить три порции виски подряд... Как же всучить ему эти чертовы деньги? Два дня я обдумывал свой план, но в детали не вдавался, и вот оказалось, что эти детали могут стать непреодолимым препятствием на пути реализации моего плана... Я выстраивал в уме десятки комбинаций и тут же браковал их. Мне приходило в голову украсть его бумажник и подменить деньги. Но, вполне понятно, я не мог остановиться на подобной дури. Прочие варианты были не лучше. Я честил себя безнадежным идиотом.И тут меня осенило. Я издали разглядывал гору, считая ее слишком крутой для восхождения, и даже не подумал о том, что могут быть обходные тропинки, значительно облегчающие подъем... А именно такая тропинка существовала... Да и гора казалась слишком крутой лишь в моем воображении. Мне вовсе не требовалось передавать целиком эти пять тысяч франков Норману... Проблема состояла в другом: всучить ему лишь один из этих банковских билетов.Я позвонил Морэ, маленькому хитрому детективу! Мой звонок застал его в бюро, и я попросил приехать ко мне немедленно. Он ответил согласием. Разумеется, он и на луну полетел бы за человеком, сорящим деньгами с такой легкостью. Пока я заказывал четвертую порцию виски, он был уже здесь. В своем замызганном плаще, разболтанной походкой он приблизился к моему столику и сдержанно кивнул. Я указал ему на стул рядом с собой.— Выпьете чего-нибудь?— Молоко с гренадином.Я поморщился и передал заказ официанту. Морэ ждал, когда я заговорю. Он был очень терпелив. Инструмент. Простой, надежный и точный инструмент.— Я хотел поручить вам одно простое дельце, — начал я.— К вашим услугам...Я вытащил десять купюр по пятьдесят франков.— Возьмите это, но учтите, номера купюр переписаны. В ваше личное пользование я дам другие деньги. Мне хотелось бы, чтобы большая часть этих купюр самым естественным образом оказалась в кармане парня, которого вы недавно фотографировали.— Нормана?— Его самого. И прошу вас не слишком ломать голову над вопросом, для чего мне это нужно.— Я стараюсь понять только то, что может мне быть полезным, месье Блондуа.Я вздрогнул. Меня поразило, что он запомнил мою фамилию. Хотелось бы, чтобы люди подобного сорта, исполнители щекотливых поручений, были всего лишь порождением ночи, без прошлого и будущего. Я смотрел, как он подносит к губам розовое молоко.— Вы уловили, чего я ожидаю от вас?Он не спеша допил свое молоко. Поставил стакан, вытер губы чистым платком и ответил:— Абсолютно. Деньги, которые вы мне передали, должны оказаться в кармане Нормана, а он этого не должен заметить.— Замечательно. Вы знаете, как это осуществить?— Да, знаю! Нужно будет «переселить» эти деньги к Норману за несколько раз. Полагаю, что время от времени он разменивает деньги. Таким образом, одна из этих купюр попадет к нему в виде сдачи на бензоколонке, где он обычно заправляет свою машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13