Семь черных подушек лежали на шелковых тюфяках, располагавшихся на полированном полу в форме полумесяца, направленного концами к двойным дверям. Перед каждым тюфяком стоял маленький кофейный столик.Четыре подушки были заняты. На левом конце полумесяца восседал высокий представительный мужчина, которого Найланд Смит принял за турка; рядом с ним — два бирманца, которых я видел в кофейне. Следующие три места были свободны. Шестую подушку занял афганец, и, наконец, на правом крае полумесяца я с внутренним содроганием узнал стоящих саги-душителей.Итак, четверо из семи уже были здесь. Мы прибыли пятыми. Тем не менее объявили о нашем прибытии двумя ударами гонга.Какое из трех свободных мест нам следовало занять? Возникшее на секунду замешательство было мгновенно разрешено невидимым до тех пор охранником — огромным негром, неподвижно застывшим возле двери. С почтительным поклоном он подвел нас к коврику рядом с афганцами. Когда мы вошли, четыре уже прибывших делегации дружно встали; руководитель каждой поднял руку — и глазам моим предстали четыре сверкающих изумруда.— Си Фан! — воскликнули они хором.— Си Фан! — ответствовал Найланд Смит.Мы заняли свои места.
Послышались три удара гонга, и в комнату вошел один из самых ужасных стариков, каких мне когда-либо доводилось видеть. Когда смолкла очередная порция возгласов «Си Фан!», он занял тюфяк рядом с бирманцами. По его виду я догадался, что это сириец. Он был не просто старым, а, я бы сказал, очень древним, однако голова его прямо сидела на крепкой шее, отчего острый, свирепо загнутый нос обретал сходство с ятаганом, а глаза из-под кустистых бровей смотрели властно и кровожадно. Без сомнения, это был шейх Исмаил, преемник дьявольского шейха Аль-Джебала, главы хасисинов!На нас двоих его убийственный взгляд, казалось, слегка задержался. Атмосфера в комнате была напряжена; в ней, я думаю, сконцентрировалось достаточно злобной силы, чтобы вывести из строя по меньшей мере армейский батальон. Я почти не сомневался, что нас разоблачат. Наши жизни были целиком в руках Веймаута и Петри.Лишь одно место оставалось свободным — в самом центре полумесяца.Гонг прозвучал — один раз.Мандарин Ки Минг вошел и сел на свободное место.Краем глаза я заметил, что, впустив мандарина, негр-охранник удалился, бесшумно прикрыв за собой дверь. Наступила полная тишина. Затем где-то в глубине комнаты зазвонил серебряный колокольчик. Он прозвонил семь раз, и великолепные резные створки тихо разошлись.На верхней ступеньке возникла фигура женщины.В полумраке я не мог разглядеть ее лица. Волосы были полностью скрыты головным убором. На тонких обнаженных руках сверкали драгоценности; камни переливались и на тяжелом поясе, стягивающем изысканно-сложное одеяние, густо расшитое изумрудами. Гордо поднятый подбородок, стройные, крутые бедра… она напоминала статуэтку какой-нибудь индийской богини. Еще через секунду я понял, какой именно: Кали, жены Шивы, покровительницы сагов и дакойтов, от которой они получили свое «божественное» право убивать!Головы присутствующих склонились, из их уст вырвалось незнакомое мне слово и неровным, дрожащим звуком пронеслось над собранием.Я был очарован, загипнотизирован, глядя из-под скрывавшего меня капюшона в эти яркие, нефритово-зеленые глаза Кали… мадам Ингомар!Мы по мере сил старались подражать остальным участникам сходки. Найланд Смит расположился на коврике, облокотившись на черную подушку; я устроился позади него, стараясь согнуться как можно ниже. О том, чтобы обменяться хотя бы звуком, не приходилось даже мечтать.Дождавшись, когда в комнате воцарилась тишина настолько совершенная, что, казалось, можно было услышать даже полет мотылька, Фа Ло Ше начала говорить. Сначала по-китайски, потом перешла на турецкий — я наконец-то смог услышать хоть несколько знакомых слов. Аудитория была зачарована. Я не особо в этом разбираюсь, но готов спорить, что ее серебристый, похожий на колокольчик голос обладал какими-то гипнотическими свойствами. Каждый ее жест был отточен до совершенства; речь текла плавным потоком — невозможно было заметить, когда она брала дыхание. Чары ее колдовских глаз дополняли магию голоса.И вдруг она произнесла фразу по-арабски.Два удара гонга прозвучали надо мной.Мандарин Ки Минг поднялся, и я услышал его высокий, свистящий голос. Шейх Исмаил вскочил, будто старая пантера. Я увидел его кровожадный взгляд, устремленный прямо на меня.Два удара гонга! Мы были раскрыты!Настоящим тибетцам удалось избавиться от пут и пробраться в дом.Густой, сладкий, незнакомый аромат ударил в мои ноздри. На меня внезапно навалилась страшная тяжесть…
Иллюзия непрестанно возвращалась. Казалось, это длится уже много дней и ночей… много недель… Всегда она сопровождалась слабым незнакомым ароматом. Казалось, именно он вырывал меня из бессознательного состояния, в котором я, как мне чудилось, пребывал уже много лет. Однажды ужасная мысль посетила меня: мне показалось, что я открыл тайну вечной жизни, но за это и сам осужден жить вечно… в могиле.Каждый раз я видел ее — богиню с зелеными глазами из нефрита. Я знал, что ее гладкое тело — всего лишь статуэтка, вырезанная из слоновой кости восточным ремесленником; что ее змеиные волосы так блестят потому, что они инкрустированы тонко подобранными кусочками редких великолепных пород дерева; что ее изумрудное одеяние — не более чем световой эффект, а ее движения — миражи.Но, однако же, когда она опускалась возле меня на колени, ее глаза лучились жизнью, гладкая слоновая кость становилась теплым атласом и тонкие коварные руки, благоухающие ароматом цветов лотоса, ласково прикасались ко мне…Наконец я пробудился ото сна. И память начала возвращаться ко мне.Где я? Очевидно, в доме шейха Исмаила, где собирался Совет Семи. Я лежал на диване, обложенный грудой подушек, в комнате, достаточно маленькой, чтобы называться кабинетом.Определить, была на дворе ночь или день, возможным не представлялось — тяжелые, зеленые с золотом, плюшевые занавеси полностью закрывали то, что, предположительно, было окном. Я чувствовал себя слабым, как котенок. Даже попытка сесть, чтобы немного осмотреться, успехом не увенчалась.Что со мной случилось?Я увидел, что пол покрыт толстым зеленым ковром, а стена, перед которой я лежал, — позолоченной бронзой. Квадратный фонарь, свисавший из середины потолка, заливал комнату янтарным светом.Рядом с диваном стоял эбенового дерева стол, по всей видимости китайской работы. На нем я разглядел несколько пиал и какие-то медицинские инструменты.С трудом мне удалось оглядеть себя. С удивлением я обнаружил на теле незнакомую шелковую пижаму, а на ногах — мягкие китайские тапочки.Что же, Бога ради, со мной все-таки случилось?Найланд Смит! Я вспомнил! Вспомнил! Нас предали — или мы сами обманулись — на этом невероятном Совете Семи в доме близ Эль-Кхарги. В памяти вновь зазвучал высокий, пронзительный голос ужасного мандарина, обвиняющего нас; я увидел кровожадные глаза страшного шейха… и все. Больше ничего вспомнить не удавалось.Что случилось с Найландом Смитом? И куда подевались Петри с Веймаутом?Сколько я провалялся на этом диване, мне было неизвестно, однако какое-то время, несомненно, прошло, судя по тому, как переменилась моя одежда. Но почему меня не освободили? Боже мой! Ужасная догадка пронзила мой мозг. Веймаут и Петри попались в ловушку!Они не добрались до Эль-Кхарги!Страшная уверенность овладела мною. Они все мертвы! Лишь меня по неизвестной причине помиловали. Впрочем, я, безусловно, все еще был очень болен.Дюйм за дюймом — я уж решил, что окончательно потерял способность управлять своими мышцами, — мне удалось повернуться и осмотреть часть комнаты по другую сторону дивана. Единственное, что я увидел, — зеленая дверь, выделявшаяся в тусклом золоте стены. Точно такая же, как и та, что была прямо передо мной. Пока я с трудом возвращался в изначальное положение, первая дверь скользнула в сторону — оказалось, она была раздвижная, а не на петлях. Вошел китаец в длинной белой куртке вроде тех, которые в наших больницах носят врачи, и аккуратно прикрыл за собой дверь.Бросив быстрый взгляд, я отметил, что он был сравнительно молод, с высоким умным лбом, в очках в черной оправе и с тетрадью под мышкой. Я тут же закрыл глаза и постарался лежать как можно тише.Он сел на стул подле меня, поднял мою кисть и нащупал пульс. Почувствовав, что мою руку отпустили, я отважился взглянуть еще раз. Он что-то записывал в тетрадь. Потом, не удосужившись расстегнуть мою пижаму, сунул мне под мышку градусник, обмакнул иглу шприца в стакан с какой-то жидкостью и осторожно вытер ее куском корпии. Поглощенный своими действиями, он не обращал на меня особого внимания, и я мог наблюдать за ним без большого риска. Однако когда он набрал шприцем какое-то лекарство и положил его на стол, я вновь закрыл глаза.Китаец вытащил градусник у меня из-под мышки, и я услышал скрип пера — вероятно, он записывал мою температуру. Потом последовала долгая тишина. Я не открывал глаз: что-то говорило мне, что он меня изучает.Вскоре я почувствовал, как ловкие пальцы врача расстегивают мою пижаму. Его ухо припало к моей груди. Я почти не дышал.— Ну, что же, мистер Гревилль, — внезапно сказал он с легким акцентом, — кажется, вы чувствуете себя лучше, не так ли?Я открыл глаза и встретился с его внимательным взглядом. Лицо его осталось невозмутимым.— Да, — произнес я и обнаружил, что голос мой отказывается подниматься выше шепота.— Вот и отлично, — кивнул он. — А то я уже начал волноваться. Ну, теперь все в порядке. Думаю, искусственное кормление можно отменить. Вы ведь не откажетесь проглотить немного вкусного супа, не правда ли? А может быть, и стаканчик красного вина?— Без сомнения!— Ну, так я распоряжусь, мистер Гревилль.— Скажите, — выдохнул я, — где Найланд Смит?В глазах врача появилось удивление.— Найланд Смит? — повторил он. — Я никогда не слышал этого имени.— Но он здесь… в Эль-Кхарге!— Эль-Кхарга? — Он озадаченно воззрился на меня, потом ободряюще похлопал по плечу. — А, понимаю. Не думайте об этом. Я прослежу, чтобы о вас позаботились.
Маленький, сморщенный азиат — либо глухонемой, либо получивший приказ хранить молчание — принес чашку с дымящимся супом и стакан вина, похожего на бургундское. Суп оказался овощным, вегетарианским, но вкусен был не менее, чем вино.Вскоре я снова остался один. И, казалось, весь обратился в слух, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук, который позволил бы мне определить местонахождение этой необыкновенной зелено-золотой комнаты. Впрочем, мысль о побеге не возникала — я был слишком слаб даже для того, чтобы сползти с дивана.Кроме непрерывного стука молоточков в моей больной голове, я не мог уловить ни звука.Находился ли я по-прежнему в доме шейха Исмаила? Или меня перевезли в какое-нибудь другое место? Непреодолимая дремота постепенно вновь овладевала мною. И вдруг я встрепенулся — мне показалось, что откуда-то издалека донесся рев пароходной сирены!Вновь навострив уши и ничего не услышав, я решил, что мне почудилось, и приготовился окунуться в целительный сон. Но внезапно меня охватили гнев и возмущение. Я вспомнил о своих спутниках и даже застонал от сознания, что из-за своей дурацкой слабости не в силах ничего предпринять. Боже мой! Что же со мной сделали?Уши мои вновь уловили какой-то до боли знакомый звук. Сердце дико заколотилось: без сомнения, то был автомобильный сигнал! Я попытался сесть — тщетно — и от сознания собственного бессилия закрыл глаза.Дверь позади открылась. Я определил это скорее каким-то подсознанием, нежели слухом, ибо не слышно было ни звука. Слегка приподняв веки, я из-под опущенных ресниц стал наблюдать, что будет дальше.Слабый аромат достиг моих ноздрей. Я узнал его — именно он появлялся в моих странных видениях с участием богини Кали. И в самом деле — она стояла возле меня.На сей раз на ней не было никаких таинственных одеяний — впрочем, вполне вероятно, они и раньше являлись лишь порождением моего больного воображения. На ней было золотистое китайское платье из такого тонкого шелка, что свет лампы, оказавшейся за ее спиной, пронизывал его насквозь, и я мог любоваться точеными линиями ее тела, будто ее окутывала лишь солнечная дымка.Нежная рука коснулась моего лба. Я поднял усталые веки и встретил взгляд нефритово-зеленых глаз. Она улыбнулась и опустилась в кресло.Итак, именно мадам Ингомар я должен был благодарить за свое спасение.— Да, — будто отвечая на промелькнувшую у меня мысль, мягко промолвила она своим странным, похожим на колокольчик голосом. — Я спасла вашу жизнь. Причем с немалым риском для собственной.Но я ведь ничего не говорил!Ее рука нежно погладила меня по лбу.— Не так уж трудно угадать, о чем вы думаете, — прошептала она. — Я достаточно долго слушала ваши мысли. Обещаю вам, что это прекратится, когда вы окрепнете, но пока что это так.Ее голос и прикосновения каким-то магическим образом облегчили мою боль. Я почувствовал, что не способен ею возмущаться. Эта женщина, отродье сверхдьявола Фу Манчи, которую я считал своим злейшим врагом во всем мире, выхаживала меня, как мать выхаживает своего ребенка.Вместе с тем холод нарастал в моем сердце. Я понимал, что еще слишком бессилен, чтобы сопротивляться, и потому, пожелай она влюбить меня в себя, — вынужден буду повиноваться…Я отвел взгляд. Непреодолимая настойчивость струилась мне в душу из этих прекрасных глаз, блестевших, как изумруды.Мадам Ингомар наклонилась и подложила свою руку мне под голову.— Вы были очень больны, — прошептала она; губы ее почти касались меня. — Но я ухаживала за вами. Мне было вас очень жалко. Вы так молоды, а жизнь прекрасна. Я хочу, чтобы вы жили, любили и были счастливы.Я сопротивлялся, как птица, загипнотизированная взглядом кобры. Внушал себе, что ее серебряный голос звучит фальшиво, будто надтреснутый колокольчик, что глаза ее источают злобу, что ее красные губы могут дарить лишь ядовитые поцелуи, что ее гибкость — это гибкость не ивы, но ядовитой змеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25